Алексей Горобец

* * *

Кричит кикимора. Агукает кукушка.

На плёсе веселится водяной.

Через забор собачка-потаскушка

Собачится вовсю, и пёс цепной

К ней тянется, рыдает сам не свой,

И про любовь агукает кукушка.

 

О, жрица земноводная - лягушка!

Вопи своё,

И комарьё в тоске

Пусть пляшет с водяным накоротке,

И глаукомно щурится избушка,

И отдыхает пахнущая стружка,

И спит сверчок в углу на верстаке…

 

И крадется с кувалдой в кулаке

По свежим стружкам

Тихий Буратино…

 

 

* * *

 

Что правильно,

То, как известно, верно.

Зло бесконечно, а добро безмерно.

Цветёт в апреле майская сирень.

Апрельский ландыш доцветает в мае,

И на краю зимы в кубанском крае

Исходит снег и прибывает день.

 

Всё по уму.

А то, что непонятно -

Оно, конечно, глупо и темно.

Кувшинки возвращаются на дно

Застойных омутов,

Где гниль и водяные,

И что им там,

И кто они такие,

Нам как-то всё едино,

Всё одно.

 

Зло соразмерно,

Что не так уж скверно:

Добро - оно не выживет без зла.

Под воблу пиво

И забить козла -

И в каждой подворотне

По жюль-верну,

И мудростью сквозит из-за угла…

 

* * *

 

Простудятся в траве босые осы - и

Процесс пошёл - и за собой увел

Наивное бахвальство, радость осени:

Полёт листвы и тягу сонных пчел.

 

И постепенно, медленно, не сразу,

Сменяя сладкозвучье пчёл и ос,

Царапнет ногтем по стеклу мороз,

И музыку зимы воспримет разум

Смолистых слёз,

И всё опять вразброс:

 

И мысли о деревьях, и деревья,

Входящие то в ступор, то в озноб,

И голый гул дождей, где, онемев, я

Готов был стыть и гибнуть,

Только чтоб

 

Не утерять счастливого предела

В осеннем том соитье душ и тел,

Чего зима хотела, не хотела,

Страдала и осталась не у дел…

 

Теперь ей зимовать над летней прелью

Сырых стогов, над серостью снегов,

Притоптанных дождём, над канителью

Подтаявших метелей, над капелью

С косых антенн, карнизов, проводов.

 

Теперь ей ждать - и отвергая помощь

Горячечных и сбивчивых ветров -

Её ждать тебя -

Волнующей, как полночь,

Пугающе похожей на любовь…

 

* * *

 

А что посеял - то и жнёшь!..

 

Дворняга уличный, гаврош

Сырых садов, канав, заборов,

Сеней простудных, коридоров,

Где в кровлях дыр не перечтёшь,

Он здесь везде, он в души вхож,

Он - как сквозняк…

 

И ты сдаешься,

И сознаёшь,

И сознаёшься:

Цена твоим усильям грош,

 

Когда свобода листопада,

И сутемь, и тепла не надо,

И задышал ноябрь на ладан,

 

И что посеял, то и жнёшь…

 

 

Виктор Домбровский

 

Август 91-го

 

Я лежу как рак в укропе:

Море - сине, берег - бел,

Благодарный всей Европе

За свободу Дарданелл.

За качели на Босфоре,

За расцвеченный Стамбул,

И за то, что в Черном море

Я пять раз не утонул.

За Софии купол в небе

И за Эль-Рашида стать,

И за то, что соль при хлебе

И у ног - ручная кладь.

За воркующие улицы

Двадцати пяти веков,

Где кричали нам стамбульцы:

- Вива! Вива, Горбачев!

Ах, какое было лето!

Вся Россия - на волне. . .

Да сгорела сигарета

В окровавленной клешне.

 

 

 

 

 

 

I

 

Степь Кулундинская плавится ало:

Желтое небо, гортанная степь,

Гор ослепительно синяя цепь.

Леса поблизости, солнышку радо

Мирно пасется колхозное стадо,

Тетушка смотрит, как восемь телят

Мерно губами в траве шелестят.

Дымно и душно царит над землей

Год нумерованный - сорок второй.

Плавно над годом, над степью, дубравой

Старый орел закружил одноглавый.

Видно ему, как по днищу оврага

Движется весело волчья ватага.

Серые комья шуршат перелеском,

Вереска ветки ломаются с треском.

Вот по степи покатилась орава,

С рыси в галоп растекается лава:

Семеро легких, голодных волков,

Жадно жующие известь клыков,

Словно посланцы бессмертного ада

Смерчем свалились на тощее стадо.

Рвали им жилы, рыча и ярясь,

Землю месили в кровавую грязь,

Смело казали свое мастерство:

По двое, по трое - на одного.

Била с размаху их ломким кнутом,

Смертно кричала ... Но вот с вожаком

Встретилась взглядами: - Баба, не лезь.

Я здесь хозяин. Хозяин я здесь.

Мы ведь не люди: с собою возьмем

То, что съедим и в зубах унесем. . .

 

II

 

Шла, будто после удара под дых,

Тяжко до дому гнала пятерых,

Солнце дымилось и падало с гор

В красную соль кулундинских озер.

Помнила - волны ударили в грудь:

Ах, как прекрасно в жару утонуть.

Помнила, помнила только одно -

Платье кровавое тянет на дно.

Помнила голос внезапный: - Не смей!

Ты позабыла своих дочерей.

Ты позабыла наказ их отца,

Ставшего жертвой лжеца-подлеца.

Иль не сгубил аноним роковой

В крымских узилищах Льва твоего,

И не лежит ли возлюбленный твой

С пулею в сердце в траве вековой?

Вспомни, писал он тебе: - Умирай.

Только кровиночек наших спасай.

- Кто же поможет им на ноги встать?

Так и сказала ей Божия Мать.

. . . Помнила чья-то рука выводила

Полуживую из липкого ила.

Сколько, не помнила, слез пролила,

Как до землянок голодных дошла,

Только шептала одно по пути

Как заведенная: - Боже, прости. . .

 

III

 

Жалобно выцедит дядя Эрдэ:

- Некому сдать тебя в НКВДэ,

Нету ружья, чтоб тебя расстрелять,

Мать перемать твою мать перемать,

После войны разберемся с тобой. -

Брызгал слюной бригадир боевой.

После, когда разбредется народ,

Черт косоглазый опять подойдет.

Скажет тихонечко дядя Эрдэ:

- Я не со зла, а для НКВДэ.

Завтра бери пятерых. Не проси.

Некому больше. Иди и паси.

. . . Так до победы коров допасла,

Кунду с Терезой от смерти спасла.

Телочек тех позабыла страна,

Просто три жизни списала война. . .

Степь Кулундинская плавится ало:

Маки и маков зловещие жала,

Желтое небо, гортанная степь,

Гор ослепительно синяя цепь.

С елей стекает янтарная камедь,

Намертво клеит разбитую память,

Память укуса войны и беды,

Вкуса соленых озер Кулунды.

 

 

* * *

 

Опять купе разлуки,

И мне в краю скупом

Шлагбаум однорукий

Помашет фонарём.

Холодною завесой

Сокроет чёрный снег

Пролёты из железа,

Пустые днища рек.

Берёзовой порошей

Сквозят наискосок

Не лес уже, не роща,

А рощица, лесок…

О, Боже! Ширь какая -

Куда ни поглядишь!

За что вокруг слепая

И мертвенная тишь!

В заброшенном пространстве

Читаю круглый день

Названья старых станций,

Пустынных деревень.

Спихнули доброхоты

Навек в тартарары -

«Шараповы охоты»,

«Молочные дворы»…

 

 

* * *

 

Снова зимние грозы

И снегов пелена,

Все деревья - березы,

Даже ель и сосна.

Из варягов во греки

Прет победно беда

Вдоль по рекам, а реки

Сплошь дороги из льда.

В сонном мареве белом,

В мертвом стоне лесов,

В небе осиротелом -

Божьих нету следов.

Между жизнью и смертью

Рыщет жадное зло,

И к добру-милосердью

Все пути замело.

О, мороз! Эту сушу,

Что сгорела дотла,

Да еще мою душу,

Проморозь добела.

Чтоб любил я сорочью

Даль, продутую злом,

Где светло даже ночью

И темно даже днем.

 

 

 

 

Анна Мамаенко

 

ЗЕМЛЯ НЕМЫСЛИМЫХ ДЕЛ

 

Это скифское небо

Таращит пустые глазницы.

Это ветер степной

Заметает остывших следы.

Если ночью не спать,

Рано утром увидишь, что лица

Отправляются в путь

По изгибам парящей воды,

 

Узкоглазый закат

Как тогда - величаво-спокоен.

Раскаленный шелом

Надевает привычно земля.

Все дороги ногам отдаются,

И ветер покорен

Лишь тому, кто зачат

Проницанием ночи и дня.

 

Кто еще не рожден

Из набухшего чрева кургана,

Кто пробил этот купол

Созвездием канувших стрел.

Чье наречье, как воздух,

Свистит в травно-желтых султанах,

Чтоб осыпаться семенем

В землю немыслимых дел.

 

И в речной глубине

Станет струйкой подсолнечной бронзы

Эта вера в неведомых,

 

Но всемогущих богов…

Зеленеет копье… Не меняются более позы…

И напрасно ржут кони

Из размытых дождем берегов…

 

 

 

 

НА ВОЛНЕ МИРОВОГО ОКЕАНА

 

Я хожу по дождливому замку

В развалинах радужных стен,

Где зловещие вороны

Выцвели в стаю стрекоз

И трещат надо мной,

И таращат большие глаза,

Словно видят,

Когда я и где

"От коня своего…"

 

А в моей голове

Просыпается желтая пыль

Всех поэм, что написаны

И сожжены в голове.

 

Опрокинутый ветер

Пахнул первородным дождем,

Мировым Океаном

С незачавшей еще синевой.

Отвечайте, Господь!..

Я - Молекула!..

Я вам виляю хвостом…

Или просто

Ощупываю

Пустоту над собой.

 

Ясноглазый эфир

Промолчал мне

На всех невозникших еще языках

Так, что эхо застряло

И стало гербом родовым

Этих зорких развалин,

В которые врос Океан…

Не молчите, связной!..

Или, может,

Там нет никого.

Или, может быть, здесь

Под наркозом эфира

Не я.

 

Илия

Пронесется над нами

В прозрачной телеге своей.

Громыхнет

И подарит на память

Снопы Н2О,

Мы закосим под них

И засушим на память

Себя,

Чтобы после,

Найдя,

Удивленно замолкнуть

Навек.

 

Я блуждаю по замку,

Листаю его кирпичи.

В моей шариковой голове

Ось земная

Антенной торчит…

Перейду на прием.

На приеме скажу, где "бо-бо".

Помешалась…

Но верю -

За помехами

Прячется Бог.

 

 

2002

 

 

 

ИМЯ РЫБЫ

 

Река - огромная сухопутная рыба,

Покрытая чешуйками солнца.

 

Имя рыбы давно забыто,

Но до сих пор отраженным светом

Доходит до нас в тихом шуршанье,

С которым растут после грозных ливней

Грибы из ее берегов размытых…

 

Нити грибницы давно свисают

В гробницы позднего палеолита,

Палеолита, давшего Имя

Давшего Имя гигантской рыбе,

Отнерестившейся водопадом…

 

Так много слов - чтобы вспомнить Имя.

Поэтому, из уваженья к предкам,

Я никогда не посмею бросить

Бредни свои сумасбродные в реку…

 

Я буду слушать, как трется о камень поток,

Бьется хвостом о берег.

И может быть, среди брызг и пены

Звенящей радугой встанет Слово,

Чтобы опять воспарить над бездной

И сотворить новых поэтов,

Достойных наследников палеолита.

 

 

2001

 

 

 

СОН СПИСАННОГО ПОЕЗДА

 

Цвет папоротника кровавит травы,

Движенье обрубает, как топор…

Получше приглядись - стоят составы,

Равнение держа ...на семафор.

 

Он высится в ночи ошеломленной,

Узнавшей - чудеса не суждены…

Но силуэт уснувших эшелонов

Дробится в темных трещинах Луны.

 

И что-то происходит незаметно,

Тревогой заползает в рукава.

Сосульки рельс растаяли бесследно.

Вагоны колыхнулись, как слова,

 

От ветра, перещелкнувшего стрелку,

Изогнутого, словно дикий лук.

И Млечного Пути дрожала ветка,

Когда вагоны двинулись на юг.

 

Когда вороны в темноте росистой

Отбрасывали воздух от груди

И пугало в одежде машиниста

Неслось крестообразно впереди…

 

 

2001

 

 

ПЕРВОБЫТНАЯ МОЛИТВА

 

Время стоянки - приподнятых плеч

И печальных напутствий.

Первобытной стоянки домелового периода.

Эры дождя

И ночного внезапного стука -

Это бьется в окно

Какой-то шальной птеродактиль

Кленовой эпохи….

 

Копья блуждающих взглядов

Забивают добычу как бы от нечего делать…

Забывают ее по пути - первобытное братство.

Колыбель человечества.

Тряская люлька вагона.

 

Над болотом колышется зелье

Ночного состава,

Наполняя бурдюк расстояний,

Сочась через звездные дыры…

 

Эх, пещерная молодость - в каждом зрачке

По тоннелю!..

Значит, ты еще помнишь,

Как надо к богам обращаться,

Незаконно рожденный

Стих домелового периода,

Неудачно зачатый

В божественных сумерках поля.

 

Ты исчезнешь,

Ты будешь ненужен,

Когда над Землею

Кто-то вычертит мелом

Рассветную заповедь

Нового мира.

2001, Краснодар-Москва