Игорь БЕЛОВ. Путая времена.

СЕНТЯБРЬ

Ты помолись, чтоб услышало наш разговор
Лето, школьным звонком расстрелянное в упор
Там, где написано: “Вход со двора”, и эта
Надпись теперь приветливей вывески на пивной.
Правда, понять это можно не сердцем, но головой,
Так как дождями сердце, точно свинцом, задето.
 
Только вручить бы зонтик мокрой от слез душе,
Целый набор обещаний вместо карандашей
Можно с собой на урок отнести в портфеле.
Ветер, взъерошив прическу, как ты - блокнот,
Вновь желтизной обесценившихся банкнот
Сыплет под ноги девушкам, как Рокфеллер.
 
А в учебнике шар земной вертится, как юла,
Не потеряв равновесия - пока еще. Зеркала
Впитывают блеск туфель и глаженой униформы.
Мы отныне все одинаковы, как в строю.
В стаю сбившись скорей, сантименты летят на юг,
Потому что им места нет среди теорем и формул.
 
Даже классик в прятки играл со своей судьбой,
Написав как-то раз, что праздник - всегда с тобой,
Ведь на фото застряв, лето плохо ложится в память.
...Как и в прошлом году, равнодушный к чужим рукам,
Мел безбожно крошится, но только теперь к словам
“До свиданья”, “до встречи” уже ничего не прибавить.
 
 
***
 
Пока умытый полдень весел,
есть время повернуть назад,
чтоб тихой грусти занавесок
не попадаться на глаза.
 
Казалось, комната не рада,
что, побывав в твоих ладонях,
губами расписалась радуга
на белом бланке подоконника.
 
Усталым вишням не зазорно
рубашку сбросить, точно маску,
коль перевернуты озера
последней рюмкой первомайской.
 
Мы все на свете растеряем,
и голос вымокнет до нитки
на сумасшедших расстояниях
от поцелуя до калитки.
 
Но если снова будет вечер,
тогда в обманутом саду,
чуть подмигнув плечам доверчивым,
чужие окна зацветут.
 
 
ЕРАЛАШ
 
Неделя до каникул.
Вся жизнь - как на ладони.
А ты с открытой книгой
сидишь на подоконнике,
до одури красивая,
в отстиранной до блеска
рубашке, юбке синей,
сняв галстук пионерский.
Твой гардероб был цвета
французской революции -
живой фрагмент рассвета
с душой парижской улицы
и с нежностью в глазах.
Квартал собой заполнив,
весенняя гроза
зачеркивала молнией
все признаки пожара
у Бога на устах,
и мне в лицо дышала
вот эта пустота
в спортзале и в учительской.
И в классе - никого,
лишь ты - мой романтический,
мой книжный триколор.
 
Был зелен школьный сквер.
Мне снились на уроках
Дантон и Робеспьер,
патлатые, как рокеры,
но где теперь, дружок,
страна моя и школа?
Адреналин, ты сжег
героев рок-н-ролла,
и тень ложится на
их лица, чуть живые.
Другая им цена,
и мы - совсем другие.
Так редко, стороной,
кивнув чужой свободе
обритой головой,
вчерашний день проходит,
не расправляя плеч,
не опуская ворот,
но для нечастых встреч
уже и это - повод.
Ну, вспомни - целый мир:
неслыханное будущее,
 
зачитанный до дыр
роман несуществующий,
погасшая звезда,
рифмованные жалобы,
большие города,
магнитофоны ржавые,
зеленоградский пляж
с забытым полотенцем -
весь этот ералаш
в отдельно взятом сердце.
 
Верни его, и пусть
звучит над променадом
припев, что наизусть
ты помнила когда-то.
Плюнь на взаимосвязь
судьбы и нервных клеток,
любовь не удалась -
станцуем напоследок.
Пусть, вырубая свет
и не жалея легких,
хрипит живой концерт,
зажевывая пленку,
а с фотографий выцветших
глядят на этот праздник
от праздников отвыкшие
друзья и одноклассники,
святые и подонки,
скучающие зрители -
мальчишки и девчонки,
а также их родители.
 

 

ВАРШАВСКИЙ ДНЕВНИК
“Summertime,
and the living is easy…”
“Порги и Бесс”
 
В безымянном кафе напротив грохочет весь день бильярд,
и солнце нагло в квартиру прет, игнорируя тополя,
сквозь надоевшие заросли неглаженного белья.
На стенах грустят картины, теряющие рассудок.
Закат никогда не сочувствует обесточенным фонарям,
лишь письма и фотографии - и те от стыда! - горят,
в то время, как город уже демонстрирует всем подряд
самое что ни есть скверное время суток.
Верный законам жанра, надрывается соловей,
рядом пьют водку шляхтичи неголубых кровей,
в Польше не делят публику на “шестерок” и королей,
даже окрасив эмоции в цвет черепичной крыши.
Выйти на улицу под названием “Новый Свят”
и прогуляться к фонтану, пока все спят.
Хочется стать человеком, поворотившим вспять
крестовый поход прогресса свиданьем с Мариной Мнишек.
Она оставит вязание, сняв халат,
уместный, как послесловие к отступающим холодам,
напомнит нотную грамоту, сладкую, как халва,
споет мне о том, что летом не жизнь - “малина”,
о том, что отец деловит, а мать - хороша собой,
и скоро забудется мелкий дождик, едва живой,
особенно, если улицы, зашторенные листвой,
тебе улыбаются… Что ж ты молчишь, Марина?
Варшава сама как избитый до слез сюжет,
как праздничная открытка с развалинами в душе,
и здесь одни только скверы по осени в неглиже,
а все остальное с чужого плеча надето -
чиновники, шоумены, примазавшаяся рвань
и полчища местных красавиц - куда ни глянь!
И возвращает взгляду полупрозрачная ткань
знакомые очертания первых симптомов лета.
Летом казаться старше - неслыханный “моветон”
для тех, у кого образ мыслей сединами убелен.
И вечерами дурью напичканный Купидон
целится в каждое сердце, периодически мажет.
Южный загар слишком жалок на вздрагивающих плечах -
кто объяснит, почему до сих пор по ночам
ты плачешь навзрыд, оставляя свою печаль
наволочке с символическим изображением пляжа?
Любовь все чаще относят к чувствам, устаревшим, как самиздат,
поскольку ее составляющим не свойственна новизна.
Один Иисус Христос - по-прежнему суперзвезда
со следами прививок от звездной болезни на узких запястьях.
Он-то, конечно, знает все наперед -
почему чья-то скрипка так неисправимо врет,
когда забренчит пианино, и времени сколько пройдет
от первого поцелуя до первого же причастия.
Если ты слышишь музыку, то, чего в жизни нет
можно увидеть воочию, не выпив, но опьянев.
Сердце Шопена, хотя бы и замурованное в стене
собора Святого Креста, совсем не пустое место.
Знаешь, Марина, нагромождение памятников и святынь
не удивительней, чем на асфальте выросшие цветы.
Ради спасенья души совершенно не стоит учить латынь,
пусть даже город Париж все-таки стоит мессы.
 
3. СКВЕР ПОЭТОВ
На кухнях гудят отголоском привычек старорежимных
игривые радиоволны с дефектами речевыми.
Живая природа вне конкурса, тем более, что неживые
цветы на обоях слишком навязчиво расцвели.
Разбавь свою пресную драму интонацией оперетты,
не удивляясь дождям, просочившимся в утренние газеты.
Лучше свести знакомство с бандой местных поэтов,
гуляя в поисках счастья, продающегося в разлив.
Их сквер переполнен стихами с привкусом фатально незрелых вишен,
из них половина - гении, но здесь они явно лишние,
когда же, подсев к ней поближе, перехожу на личное,
и вечер до неприличия наливается синевой -
поэзия выполняет функции бронежилета,
в то время, как в пепельнице уже тлеет - чужое - но все же лето.
К чему здесь все ваши верлибры, пани Эльжбета?
Я, пусть и выучив польский, не понял бы ничего,
так как чтение вслух неуместнее, чем границы
в объединенной Европе или фраза “Откройте, полиция!”
в тот самый момент, когда ты объясняешь ей, что не влюбиться
не мог, спотыкаясь в грамматике и путая времена.
Сегодня даже Мицкевич - не больше, чем просто памятник
эпохе, в засаленном смокинге ползающей по паперти.
Часы бьют полночь. Что к этому может еще прибавить,
будто от малокровия страдающая, луна?
Ночь не оставит шансов призрачным расстояниям
между прошлым и будущим, между нашими странами;
высотные здания в центре с убийственной выправкой Сталина,
дожди белорусского происхождения, сраженные лучевой
болезнью, все это - продукт неожиданного слияния
наших, пускай не лучших, традиций, братья-славяне.
Нынче всего надежней, как ни жонглируй словами,
быть в полузабытой церкви расплакавшейся свечой.
…Я собираюсь домой, уже не понимая, что же
делаю здесь, и какой день недели бездарно прожит,
а из-за стойки кивает бармен, немного похожий
на персонажа поэмы, которой две сотни лет.
Вспомнить бы адрес и телефон, прическу, цвет глаз - да где уж!
На изувеченной памяти проклятье лежит, как ретушь.
Завтра мне уезжать. Налейте-ка, пан Тадеуш -
вспомню дорогу к вокзалу, поеду и сдам билет.
 
1. АЛЛЕЯ НЕЗАВИСИМОСТИ
 
О чем тебе рассказать? Откуда отправить открытку?
Дорога на главпочтамт, забытая мной, отвыкла
от дружеской переписки с ее избранными местами,
которая наше прошлое, как фотоальбом, листает:
вот это пивная, кондитерская, вокзал, вход в метро, а это -
любовь моя в светлой блузке не помню какого цвета.
 
Стою у открытой форточки. Вечер к одежде липнет
с его никому не известным штрих-кодом ливня,
что, в общем-то, не препятствует изучению внешних данных
двадцатилетней соседки, принимающей ванну, -
вот, кажется, и дождался милостей от природы,
и все потому, что в полночь не отключают воду
 
ни в центре, ни в старом городе, ни даже на этой улице,
похожей на ксерокопию страницы из конституции,
оставленную в туалете публичной библиотеки,
всю в пятнах большой политики. Вчера еще были деньги,
сегодня - одни амбиции, уверенность, что столица -
бесплатное приложение к приветливым женским лицам.
 
Незнание языка объясняют болезнью роста
объемов внешней торговли, так что по-русски сносно
общаются лишь свидетели второй мировой войны,
а вовсе не те, кого хочется погладить ниже спины.
Я долго не мог настроить приемник, и каждый вечер
в эфире шел дождь, разбавленный музыкой польской речи.
 
Не правда ли, непогоду пора оставлять за кадром?
Блондинкам июнь к лицу, и лицо без клейма загара
воспринимается улицей как тело, почти инородное.
И солнце не хуже действует, чем перекись водорода,
хотя в наши дни в Варшаве ничто так не красит женщину,
как полное равнодушие к разлитой в газетах желчи
 
по поводу наркодилеров, купальников, мыльных опер
и очагов слабоумия в уставшей от войн Европе.
Под окнами - сонные ивы с испорченным настроением,
вокруг - темнота аллеи, когда-то лишенной зрения,
и, кажется, эти губы привычное “завтра увидимся”
не произнесут. И любовь не перерастет в зависимость.
 
2. SUMMERTIME
 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Tags: 

Project: 

Год выпуска: 

2003

Выпуск: 

9