Михаил ГРОБМАН. Судьбы холодное вино

 

* * *

                                   Игорю Холину

 

Душа травы витает в облаках,

Деревья наклоняются к дороге –

Здесь медленные солнечные Боги

Являются с улыбкой на устах.

 

Стопою легкой зыбля легкий прах,

Они скользят сквозь летние чертоги,

Их контуры торжественны и строги,

Их волосы в цветочных лепестках.

 

Дитя капризное бежит за ними вслед,

Спешит и спотыкается, и плачет –

И падает рассыпанный букет,

И катится, подпрыгивая, мячик…

 

И на мгновенье оглянулся мальчик –

И в нем узнал себя стареющий поэт.

1965

 

 

* * *

                                  Ире Врубель-Голубкиной

 

Тоскливый день расправил два крыла.

О вечное подобие стекла!

Кристалл неумолимый и густой,

Наполненный печальной чистотой.

 

Жемчужное строенье молока,

Полет стрелы, дыхание стрелка,

И летний день, и сон, и облака,

И зарево вечернее – тоска.

 

Тоскливый день – два белые крыла.

Игра неутомимого стекла.

1966

 

 

* * *

В бездомной комнате завешено окно.

Свет холоден и слеп. Деревья голы.

Небес полуживое полотно,

Воды едва живое слово.

 

Свет холоден и слеп, скользит его душа

По мертвому стеклу в припадке пробужденья.

Белесый плод. Белесо-серый шар…

Свет холоден и слеп, как первое растенье.

1967

 

 

* * *

В упругой влаге сентября

Колдующее чернолесье –

Дождя глухого ласка песья –

О, ржавый призрак сентября.

 

Благое золото полей –

Оно упало в день туманный,

Белесый день больной и странный

На крыльях медленных полей.

 

Но торопись молочный свет

Впитать, как жалкое лекарство –

Нас душит собственное барство

И сон, и лепет поздних лет.

 

Так неожиданно гремит

В сезонном мраке голос Божий.

Он в волосах, глазах и коже

Центростремительно гремит.

 

Который раз тебе дано

Над черной влагой наклониться,

Дождя и морока напиться…

Судьбы холодное вино.

1968

 

 

* * *

Белоснежная рыба – золотое перо – золотистый ободок –

Холмистое чудовище на беспечных полотняных песках –

Какой безумец спроектировал и закрепил тебя

В тысячах лиц,

Какой слепец запутал твои темные струны,

Какое слово, какой крик, какое последнее рыдание

Произнес этот пигмалион,

Когда ты подобно создателю

Погрузилась в себя.

 

 

* * *

Был дождь и град, и озноб в этот солнечный день.

И зимние улицы уходили и бесконечно смыкались между собой.

И сны повторялись,

И шаги стучали утомительно, словно бессонница.

 

На дорогах, у моря, в кафе – позабудь о себе –

Это последний дар,

Отданный одиночеством

Господу Богу.

1972

 

 

* * *

                                             Терезе-Марии-Элизабет Брожковой

 

Возвращается Утрехт, он снова и снова в глазах и в сознаньи,

Он возник Афродитой из коричневой пены земной.

Что искал я в тебе? Я нашел в тебе тень расставанья.

Что нашел я в тебе? Безнадежность осталась со мной.

 

В этом городе Утрехте сонно мерцают каналы,

И над городом Утрехтом тихо плывут облака.

О в какой же мучительно-тысячный раз вечность мной обладать перестала –

Я опять не могу отвести от нее своих глаз и виска.

 

В этом медленном Утрехте, Утрехте, Утрехте дальнем,

В незапамятном Утрехте, городе длинных зеркал,

Я опять обручен с этим светом и миром прощальным,

Я опять нахожу то, что я никогда не искал.

1974

 

 

* * *

                                                 Терезе-Марии-Элизабет Брожковой

 

Я отрекаюсь от ног твоих, рук и от плеч.

Отрекаюсь, Тереза, от тела твоего,

Отрекаюсь от ресниц, воды, камней и стрекоз –

День медленно стоит над моей головой.

 

Так слово стремится вспять, волна уходит вглубь, взгляд остывает.

День безмолвно стоит над моей головой.

И растут облака словно мысли безрадостных птиц.

 

Не торопись уснуть –

Нет отреченья без ангела, готового принять последний-последний вздох души.

 

Редакция журнала благодарит Антона Ровнера за предоставленный материал.

 

Tags: 

Project: 

Author: 

Год выпуска: 

2013

Выпуск: 

11