Пофилософствуй – ум вскружится.
Общая мировая душа – это я... я... Во мне душа и Александра Великого, и Цезаря, и Шекспира, и Наполеона, и последней пиявки. Во мне сознания людей слились с инстинктами животных, и я помню все, все, и каждую жизнь в себе… я переживаю вновь.
Антон Чехов
Я тогда работала в издательстве ОЛМА. Внештатно. И однажды сказала штатному редактору, что мне нравятся книги Сергея Чилая, которые я недавно редактировала. «Донор» и «Виварий». И вдруг обычно спокойный человек взорвался:
– Вы же опытный кадр! И не понимаете?! Книги Чилая – это настоящая проза! А она не продается! Нам нужен экшн и экшн! Пусть это, на ваш взгляд, тупой проходняк! Но у нас рынок! Он наш законодатель! Рынок и Чилая – понятия несовместимые!
Я слегка озадачилась. Нужно ненастоящее?! Но редактор был прав. Немного позже на книжной ярмарке на ВДНХ увидела подтверждение. Рассказы Юрия Казакова печально лежали, никому не нужные, с ценой в пятнадцать (!) рублей, а неподалеку бойко распродавались глянцевые яркие томики Марининой по триста… Шли нарасхват.
Мой любимый Юрий Казаков… Мой любимый Сергей Чилая… И о какой ненужности идет речь?
Открыв новые книги Чилая «Аранжировщик» и «Хирург» (издательство Accent Graphics Communications, Montreal, 2012), я вдруг осознала многое насчет несовместимости.
Сегодня понятие двоемирия прочно вошло в наш обиход. Даже детям в продвинутых школах дают темы по этому поводу. Приучают к высокому. Чтобы дети учились отрывать глаза от земли и внимательно, пристально смотреть на небо, облака, звезды… Чтобы учились думать, анализировать, сопоставлять. Чтобы пробовали постичь категории времени и пространства.
Именно этими проблемами озадачился Сергей. Хорошо представляя, какую невеликую часть в познании о мире для человека составляет этот простой земной шарик, прозаик перешел границы и легко совместил события прошлого с днем сегодняшним, при этом сосредоточившись на философии жизни. Он привлек глубины Библии и обратился к Христу. Писатель по-новому перелистал страницы великой книги, провозглашая существование человека с его иррационализмом. А потому экзистенциализм становится здесь лидером и приоритетом.
«Твоя жизнь – драма с непредсказуемым сюжетом, – успокаивает Парамон, – потому как сценарный портфель содержит множество версий. Не печалься, однако: если побывал в будущем, оно для тебя таким уже не будет... никогда. С историей человечества происходит то же самое. К тому же история повторяется, потому что в первый раз на нее почти не обращают внимания. Во второй тоже».
Бытие человеческое уходит в прошлое и тянется в будущее. Чилая заманивает, зовет это прошлое, чтобы оно помогло, научило, прояснило… Или опровергло, высмеяло, разрушило… Но оно имеет живую ткань, оно реализуется, разбивает любые границы. Оно работает на честность и справедливость. Вероятно, на истину.
Герой Чилая Боб Коменский в разных обликах (писатель и хирург) – это единое целое. Он творит, мечтая дать своим строкам подлинное существование – не на бумаге. Он пробует найти коды и тропы в прошлое, пробует постичь непостижимое… Он соединяет миры.
И не только он. Еще Исаак. Но власть всегда остается властью. И следователь говорит: «Мы не можем позволить, чтобы такими вселенскими категориями, как пространство и время, манипулировал безродный еврей... саксофонист и стиляга».
Однако власть не может позволить не только такой манипуляции. Власть хочет получить код доступа ко Вселенной. Зачем? В сущности, ответ ясен.
А исходя из него, становится понятно, как важно всем вдруг научиться стирать границы между мирами, входить в недосягаемое, подниматься ввысь…
Это необходимо. А почему тогда не нужно рынку?
Да не совместим Чилая с рынком! Что у них общего? Представления? Мораль? Аналитика? Можно не продолжать. Они очень разные.
Местами, даже довольно часто, прозаик жёстко натуралистичен. Но опять же… Где вы видели бытие земное, жизнь без жестокостей, без уродств, без грязи? Именно поэтому эта жизнь так остро нуждается в отрыве от земли, в смещении временных границ, в осознании чего-то потустороннего, загадочного, смутного… И великого одновременно.
Но готов ли обычный, земной человек к новым формам восприятия и постижения? К иной раскадровке течения событий? К появлению в своей жизни, к примеру, Герцена и Огарева, которых зовут Герасимами, плюс еще Белинского?
Поэтому в хороших школах детям прививают сложное понятие двоемирия. В данном случае учителя правы. А рынок… Мы все хорошо знаем, к чему он приучает. Надеюсь, не приучит никогда.