Их привезли в черном полиэтиленовом шаре. Несколько мусорных мешков, вложенных один в другой, накачали воздухом, наполнили водой, обмотали скотчем. Планета, упакованная для переезда.

Запыхавшийся мужик бухнул шар на пол. Беззубый повар Семен легонько полоснул ножом. Помощник Семена Халмурод ловко прихватил расходящийся, оседающий полиэтилен. Из раны потекла вода. Семен расширил отверстие, взял сачок, стал зачерпывать из дыры и перекидывать в пластиковую ванночку. В похожей Семен купал своего сына-дошкольника.

Рыбы не трепыхались. Плюхались на бок и так плавали. Семен перегрузил всех. Воду из мешка слили. Мешок в ведро.

– Опять передохли, – заметил Семен.

Доставщик виновато кусал воняющие пепельницей усы.

– Трудно контейнер для перевозки купить? – регулярный вопрос Семена.

– Заказы у вас маленькие, – привычно буркнул доставщик. – Дорого выйдет контейнер  гонять. Отопьются.

Доставщик съел на ходу булочку, которой его угостила посудомойщица Нина, и уехал. Генератор кислорода вырабатывал пузыри, но рыбины плавали на боку и не отпивались.

– Вылавливай и в отходы, – скучно бросил Семен Халмуроду.

Хоть такое и происходило постоянно, Семен был зол: он любил рациональность. Заказывал продукты точно, будто знал, сколько гостей придет в ресторан и что они пожелают. Хозяин называл Семена ясновидящим. Тот никогда не выбрасывал съестное, овощи у него не прокисали, мясо не заветривалось, хлеб не покрывался плесенью. Гибель рыбы по причине нерадивых поставщиков ранила Семена.

Он не страдал из-за того, что варил заживо камчатских крабов и дальневосточных креветок, но, если им доводилось издохнуть из-за поломки аэратора в аквариуме или утратить потребительские свойства от того, что вовремя не сменили воду, он впадал в бешенство и депрессию. Он изрыгал проклятия, готовый мстить за членистоногих, как за собственных детей. Семён вообще отличался страстным характером, на левой груди имел вытатуированную свастику, а на правой Сталина, спину же украшала Дева с Младенцем. Если его спрашивали, чем вызван столь необычный выбор нательной графики, он не мог ничего ответить, потому что не был достаточно красноречив, чтобы объяснить сложную совокупность причин.

Мысли его и логические связки были настолько замысловаты, что он сам себе не мог их порой разъяснить, не то что другим. На прошлом месте работы Семен поколотил ночного охранника, по недосмотру которого погиб целый выводок лобстеров. Охранник обиду не забыл, позвал своих и подстерег Семена после смены. Семен потерял три передних зуба, а в трудовую влепили «уволен по собственному желанию». Он сделался осмотрительнее, не то чтобы умерил импульсивность, а как-то сник, продолжая ругать разгильдяев, но держа кулаки в карманах.

Халмурод пинками придвинул к ванночке большой пластиковый бак и стал швырять рыбин в него. Шлепки мокрых тел.

– Живой! – вздрогнул вдруг Халмурод, отдернув руку с испугом. Когда имеешь дело с трупами, начинаешь бояться живых.

На крик Халмурода сбежались все. Семен, посудомойщица Нина, кондитер и официант, оказавшиеся на кухне.

– Живой! – сначала тупо, затем гордо повторял Халмурод, как будто сам был причастен к воскрешению мелкой некалиброванной двухсотграммовой рыбки.

Рыбка потрепыхалась недолго и под взглядами восхищенных чудом людей приняла нормальное рыбье положение, брюхом вниз, и скоро уже бойко шныряла туда-сюда по скудной акватории ванночки.

– Одноглазый, – заметил Семен.

У двухсотграммового в самом деле один глаз был смазан.

– Башка здоровая. Самец, – сказал Семен точно так же, как говорил, увидав впервые своего свежерожденного первенца.

В тот же день поставщик привез новую партию крупных, одна к одной, трехсотграммовых рыбин, большая часть которых выжила, только две не отпились. Покидав всех в парадное ведерко, рыб вынесли в зал, где стоял аквариум, и перегрузили в пузырящуюся кислородом, специально охлажденную воду.

Двухсотграммовый стал всеобщим любимцем, предводителем аквариума. Хватал за хвосты самок, расталкивал самцов. Везде поспевал. Повар Семен, помощник Халмурод и посудомойщица Нина в ранние часы и после закрытия подходили к аквариуму с лакомством, сбереженным специально для двухсотграммового: вареной креветкой, печеньем или недоеденным кусочком мяса. Два работающих посменно метрдотеля и все официанты, проходя мимо аквариума, стучали в стекло, подзывая двухсотграммового грубовато-ласковыми именами.

– Ишь какой верткий. Мужик. Цып-цып, поди сюда.

Двухсотграммовый подплывал к стенке аквариума, тыкался в стекло и вроде как слушал сюсюканье работников ресторана. Хватая лакомства, он выпрыгивал из воды и, бывало, прихватывал благодетеля за палец, и даже повисал на нем, чем вызывал умиление и восторг, пусть из пальца потом текла кровь, пущенная острыми зубками обожаемого челюстноротого жаберного позвоночного.

Стоит ли говорить, что, когда кто-нибудь из гостей изъявлял желание отведать свежей рыбки, двухсотграммового не трогали. Сачок зачерпывал любую другую форель или стерлядь. Халмурод тащил бедолагу на стол к Семену, где тот оглушал ее и потрошил. На смену съеденным рыбинам усатый доставщик прикатывал новые двойные полиэтиленовые шары, откуда вылавливали стаи полумертвых очередников, которых заботливо сваливали в прохладную аэрированную воду, чтобы выходить и запечь в соли, в фольге или просто на решетке. Двухсотграммовый воспринимал частую смену аквариумного коллектива спокойно, быстро осваивался с новобранцами и скоро гонял их по аквариуму, как и предшественников.

Однажды в неурочное время, за минуту до закрытия, в зал ворвался Виктор Николаевич, хозяин. Накануне он впервые отведал стимулятор кровообращения на основе натуральных алтайских трав, которым его деликатно угостила начавшая томиться молодая любовница, отчего все еще пребывал в некотором перевозбуждении. Он пожал руки официантам, чего раньше никогда не случалось, похлопал по плечу Семена и даже справился, как поживают кошки посудомойщицы Нины.

– А это что за шибзик? – спросил Виктор Николаевич про двухсотграммового, который патрулировал аквариум в одиночестве.

Доставщика свежей рыбы ждали утром.

– Мелочь, не берет никто, – ответил Семен, почувствовав себя ребенком, который притащил в дом безродного щенка, прятал и кормил, и вот щенка обнаружили взрослые.

– Ну так в салат нашинкуй, – возмутился Виктор Николаевич несообразительности Семена, которой раньше за тем не водилось.

– Что с него возьмешь, одни ошметки. Он у нас талисманом служит. Аквариум нельзя пустым оставлять – плохая примета. – Семен удивился своей находчивости.

– Плохая примета? – задумался Виктор Николаевич. – Тогда пусть.

Так сменилось множество поколений форелей и стерлядей, пришла календарная весна, ознаменовавшаяся снегопадами и морозом, от дефицита тепла и задержавшегося периода таяния и цветения у посетителей отчетливо проявлялась депрессия, авитаминоз и недостаток фосфора, что на кухне ощущалось посредством всплеска интереса к морепродуктам.

Одним солнечным днем в конце апреля, в четверг, в обед, когда от очередной партии форелей и стерлядей остались лишь небрежно обглоданные скелеты, сложенные Ниной в пакетик для кошки, и двухсотграммовый в порядке разминки стремительно рассекал воду пустого аквариума, в ресторан зашел одинокий господин.

Элегантный, моложавый, створки челюсти немного разведены на северокавказский генетический манер, губы пухлы вполне по-славянски, туманный взгляд цепких глаз говорил скорее о внутренней сосредоточенности, чем о рассеянности. Такие глаза могли мгновенно сконцентрироваться и вцепиться не хуже зубов двухсотграммового. Обслуживать гостя отправили официанта-новичка Петю.

Петя оттарабанил заученные рекомендации от шефа, упомянул новые поступления в винный погреб и не забыл о супе дня. Гость терпеливо выслушал Петины рулады, выдав в себе человека, имеющего опыт обращения с прислугой, и, дождавшись их окончания, заказал гребешки. Услышав это, Петя спросил, не желает ли гость свежей рыбы. Почему Петя предложил рыбу, когда заказ был уже сделан, он потом объяснить не мог. Гость задумался, заскучав как будто от Петиной навязчивой услужливости, и согласился.

Двухсотграммовый пересекал аквариум обычными стремительными рывками. Доставщик застрял в пробке. Петя ввел пункты заказа – салат с рукколой, минеральная вода без газа и запеченная на решетке форель – в кассовый компьютер.

Через полминуты из кухни выглянул Семен, поманил Петю:

– Ты пробил форель на третий стол?

– Я.

– Ты же знаешь, у нас нет форели. Еще не привезли.

– А этот? – Петя указал на двухсотграммового.

Двухсотграммовый погнался за солнечным зайчиком, отскочившим от часов Пети. Гость задержался скучающим взглядом на высунувшемся из кухни Семене. Семен собрался встретить его взгляд резко, отпором, но гость перевел свои сонные глаза дальше, на стены в узорах, и уставился в окно.

Парадные двери распахнулись и впустили хозяина, Виктора Николаевича. Он пересек зал порывистыми шагами не желающего стареть пятидесятишестилетнего мужчины, которому перестали помогать алтайские травы, а любовница сбежала, не вернув два кольца, кулон, золотые часы и «ровер-мини». Он подскочил к не успевшим сдвинуться с места Пете и Семену:

– Почему стоим, не работаем?

– Передаю заказ... – промямлил Петя.

– А компьютер на что? Какой заказ?

– Форель...

– Ну, так взял сачок, выловил, разделал, приготовил, подал. Одна нога здесь, другая там!

Виктор Николаевич оттолкнул Петю и Семена, ворвался на кухню, напугав посудомойщицу Нину, схватил сачок и парадное ведерко, молниеносно вернулся в зал и подскочил к аквариуму.

– Мелкая рыбешка, – буркнул Виктор Николаевич и сунул сачок в воду.

Двухсотграммовый избежал сетки резким движением в правый нижний угол. Виктор Николаевич за ним. Двухсотграммовый обманным маневром снова ушел от погони. «Стервец. Поганец. Ушлая тварь», – повторял хозяин слова, которые двухсотграммовому регулярно приходилось слышать с тех пор, как его поселили в этом аквариуме. Только раньше его под эти слова кормили. Теперь Виктор Николаевич, моча манжеты рубашки и рукава пиджака, гонялся за ним с сачком.

Поймать двухсотграммового не удавалось. Виктор Николаевич отсидел за фарцу, в девяностые начал бизнес, содержал жену, сына, мудаковатого подростка, двух капризных лярв любовниц – теперь, впрочем, одну, – не имел мизинца на правой руке и недавно взял новый «бентли». Он не привык сдаваться. Он снял пиджак, закатал мокрые рукава и принялся охотиться с удвоенной свирепостью. Но недаром двухсотграммовый все это время тренировался; каждый раз, когда сачок вот-вот должен был опутать его, он ускользал, дразня побуревшего сквозь солярный загар, забрызганного, замочившего в воде галстук и всю грудь Виктора Николаевича.

Сорванный с креплений генератор кислорода предсмертно захлебывался на посыпанном цветным песочком дне, вода бурлила ошметками чешуи, гость, скучая, наблюдал ловлю своего обеда.

Виктор Николаевич вскарабкался ногами на стул, на который и садиться-то позволялось не каждому, и уже голыми руками стал обшаривать аквариумные глубины.

Надо отметить, что при лютой внешности руки у Виктора Николаевича были женские. К туловищу, состоящему из мяса и жира, приделывались изящные кисти, удлиненные пальцы и ногти, которые хозяин  полировал у маникюрши. Обрубок мизинца совсем не портил этих рук, а, напротив, добавлял пикантности. И этими эльфийскими перстами Виктор Николаевич силился двухсотграммового захапать. Семен, Халмурод и Нина давно высунулись из кухни и наблюдали за поединком.

– Есть! – заорал Виктор Николаевич. – Не уйдешь теперь!

Вопль, видимо, возвещал о поимке, но установить это доподлинно не удалось, потому что в следующий момент Виктор Николаевич покачнулся и повалился со стула. Руки же его девичьи, сжимающие добычу, остались во взбаламученной пучине аквариума и увлекли резервуар следом. Хозяин повалился спиной на ковер, а на живот ему опрокинулись восемьдесят литров воды в стекле.

Выстрел и плеск.

Все сотрудники ресторана и даже сонный гость бросились к месту происшествия.

***

Врач «скорой» определил у Виктора Николаевича перелом ребер и травму грудной клетки с возможным повреждением внутренних органов. У двухсотграммового обнаружились мелкие колотые ранения и глубокая рана в боку. Сонный гость ушел обедать в другое заведение. Петя вместе с уборщицей Гулей принялись собирать осколки. Семен понес двухсотграммового на кухню.

Семен положил своего друга на разделочный стол. Единственный целый глаз смотрел на Семена. Семен отрезал двухсотграммовому голову, вспорол брюхо, выпотрошил, очистил, промыл, смазал маслом. Прощальным венком легла веточка фенхеля. Семен уложил двухсотграммового на решетку гриля. Голову Семен отправил в кастрюлю, залил водой, добавил укропа, моркови, картофеля и поставил на плиту.

Через тридцать минут Семен разлил уху по тарелкам. Халмуроду, Нине, уборщице Гуле, метрдотелю и официанту Пете. Семен дал каждому по кусочку ужарившегося, некогда двухсотграммового тела.

   Сентиментальной, верующей посудомойщице Нине показалось, что кушанье обладает особенным нежным вкусом. Однако часть доставшегося ей кусочка горчила, желчь пролилась, и сколько Нина не убеждала себя в исключительных, едва ли не сверхъестественных, качествах поедаемой плоти, горечь давала о себе знать до тех пор, пока Нина не прополоскала рот.

Новичок  Петя съел свою порцию уважительно, как бы заглаживая оплошность, ему в этом коллективе работать, он планировал взять кредит на Опель Корса, девушка ясно дала понять, что не может строить отношения с тем, кого не уважает, а как можно уважать пешехода. Не то что бы Пете приспичила именно эта целеустремлённая особа, но вроде квартиру на двоих уже сняли, чего дёргаться. Гуля съела потому, что никогда не отказывалась от бесплатной еды. Метрдотель съел, потому что другие ели, а он не хотел, чтобы его сочли заносчивым.

Семён обглодал голову без всякого умысла, он не прислушивался к собственным чувствам и не искал в трапезе высшего смысла, просто грех выкидывать. И один только Халмурод, который до этого был безоговорочно верен плову, с удивлением обнаружил сколь вкусной, нежной и питательной может быть рыба, и решил отныне хоть раз в неделю, позволять себе мороженную треску,  громоздившуюся крупными ледяными сгустками в холодильнике ближайшего к месту его фактического проживания магазине.

– Очень вкусно, не помню, когда последний раз форельку свежую кушала, – сказала  Нина.

Семен сложил остатки в пакет для Нининой кошки.

Дверь служебного входа распахнулась, явился доставщик с напарником. Охая и пыхтя, они волокли зеленый сундук-контейнер.

– Рыбку заказывали?! – прохрипел доставщик, воняя усами. Его так и распирало от гордости.

Тяжело дыша, доставщик откинул люк. В склизкой воде ютились отборные полукилограммовые. Одна к одной. Все живые.