Женщинам он нравился всегда. В детстве это казалось банальным и утомительным. В юности уже льстило, к тому же помогло избежать комплексов – он-то всегда критически относился к своей внешности, а в этот период жизни особенно остро переживал собственную некрасивость, нескладность, стеснительность.  А вот после двадцати стало просто раздражать. Во-первых, пришло понимание, что женщинам верить нельзя, у них глаза устроены по-другому: в любом человеке они, прежде всего, видят собственное отражение. Во-вторых, нравиться всем нельзя, это просто опасно! Потому что накладывает обязательства, которые ты не можешь, да и не хочешь оплатить. Если человек тебе не интересен, то с какой, собственно, стати тебя должны волновать эмоции, которые ты в этом человеке вызываешь? Впрочем, если бы дело ограничивалось девицами юными, стройными и красивыми,  он бы, пожалуй, особенно протестовать не стал, хотя и в этом случае из отношений уходит интрига, что делает проблемным и гипотетическим кайф: ну, какой смысл в охоте, если грациозные косули сами лезут на ствол твоего карабина?  Когда же «зверь» на тебя прет крупный, голодный, зрелый, - то тут уже не охотником себя чувствуешь, а дичью, которой только бы ноги унести.

Природная мягкость и стремление не обидеть человека несколько раз приводили к тому, что он позволял увлечь себя туда, куда идти совершенно не хотелось. Итог был всегда один - опустошение, чувство брезгливости, презрение к самому себе и к своей случайной подруге. Все это со временем вылилось в подспудный страх перед дамами бальзаковского возраста: ты еще не ел это харчо, ты даже его не заказывал, ты всего лишь прочел это слово в меню, но  тебя уже подташнивает.

«Ты просто классический нарцисс! – сказала ему как-то одна из несостоявшихся подруг. – Тьфу, терпеть не могу таких мужиков!»

Ну да, если тобой пренебрегли, не захотели, указали на дверь, то теперь уже можно говорить что угодно. Чего ж ты, дура, так долго и настойчиво себя предлагала тому, кого по определению терпеть не можешь?.. Нет, не нарцисс он, а гордый и брезгливый сорняк, избегающий прикосновений случайных и ложных, - отсюда и все эти колючки.

Сергей всегда выглядел моложе своих лет и даже сейчас, в тридцать семь, благодаря хорошей наследственности, постоянному тренингу и не сходящему загару скорее походил на юношу, чем на зрелого мужа. Его предпочтения отводили потенциальным возлюбленным узкий возрастной коридор – от восемнадцати до двадцати семи. Впрочем, если барышня благополучная, ухоженная, следящая за собой, то планку можно было бы приподнять, но года так на два-три, не больше! Глаз еще обмануть можно, тактильные ощущения  никогда, - тираж он и есть тираж.

Кстати, и с женой они расстались, когда она приблизилась к этому рубежу. Года за два до этого она, дурочка, к врачу ему советовала сходить, поскольку причину его охлаждения видела не в себе, а в его мифической импотенции. Справедливости ради, следует признать, что врач бы не помешал: другие же мужики как-то спят со своими старыми, толстыми, обрюзгшими женами. Да и куда деваться, когда тебе стукнет пятьдесят, шестьдесят, семьдесят?.. Проблема была далека, думать о ней не хотелось. На самый крайний случай оставалась не иссякающая шеренга девиц на обочине Ленинградки, которую он видел только что по дороге в «шарик», - эти за стольник зеленью отдадутся и рябому, и хромому, и старому.

Пожилые девушки, вкусившие в юности солидную порцию вполне заслуженных комплиментов,  долгие годы продолжают считать, что мир по-прежнему вращается вокруг них. Интересно, что они видят, когда смотрят на себя в зеркало?  Откуда в них эта тупая и растущая с годами вера в собственную неотразимость?.. Ну, вот чего, спрашивается, в очередной раз пялится на него эта «тумбочка» в брючном костюме? Здесь курилка, мадам, здесь люди кайф ловят, не надо этих пристальных взглядов, прошу вас. Это сейчас он может сразу послать куда подальше, раньше щадил чужие чувства, мотивировки искал, косил то под дурачка, то под примерного семьянина, а то и под голубого, - это было, кстати, самым эффективным, но чреватым последствиями,  если тетя входит в круг общих знакомых… Когда «тумбочка» в очередной раз на него посмотрела, он не стал отводить взгляд. И это было истолковано как приглашение к разговору.

«Простите, вас случайно не Сергей зовут?»

«Ну, разве что случайно, -  сухо ответил он. – А мы что, знакомы?»

«Тумбочка» оказалась натурой тонкой и язвительной.

«Да как вам сказать: и да, и нет… Видимо, все же нет», - и загасив сигарету, вышла из курилки.

В переводе на нормальный человеческий язык это должно было означать примерно следующее: «Если бы ты, козел, вспомнил  ту институтскую вечеринку (родительскую дачу, случайный подъезд, скамейку в парке – тут возможны варианты), где я подарила тебе свою любовь, - тогда да! Но, уж коль ты забыл, скотина, или сделал вид, что забыл, - тогда и я тебя знать не знаю!»

Сергей закурил новую сигарету и достал из сумки коньяк. Обычно он начинал пить в самолете, сразу же после взлета. Это был закрепленный доброй сотней поездок ритуал - только в аэропортовских  дьютиках продается настоящий, а не левый коньяк, и только пары Арарата способны подготовить душу к празднику, которым, собственно, и является каждая встреча с морем.

Объявили часовую задержку рейса. Жаль, конечно, но праздник это испортить уже не могло. А вот то, что невольно обидел женщину, сознавать было горестно: что тут поделаешь, женщины стареют быстро.  Ну, не узнал он ее,  действительно не узнал! Вчера – девочка, сегодня – тумбочка… С его бывшей женой произошло то же самое - за каких-то четыре года совместной  жизни из наивной, стройной, тоненькой девочки она превратилась в отяжелевшую, скучную, сварливую тетку. Было жалко и ее, и себя,  и того, что его связывало с этой женщиной. Он никогда бы не смог забыть их первой, почти случайной встречи в институтском коридоре и той искры, которая между ними тогда пробежала; ее удивленной, несколько испуганной улыбки и немое «да» в тот же вечер; ее страстных слов на третий день любовного загула, когда он разбудил в ней женщину, а себя чуть ли не в первый раз в жизни почувствовал – и в прямом, и в переносном смысле  - настоящим мужчиной, мачо, суперменом.

Не смог бы он забыть и ее горьких слез в турецком Сиде, когда он вошел в море, а вернулся лишь через три часа. Она была уверена, что он утонул. Поставила на уши спасателей, полицию, администрацию отеля;  да, он предупредил ее, что плавает долго, что в морской воде теряет ощущение времени, что контролировать себя в этом не может и не хочет, но она и представить себе не могла, насколько все это отдает клиникой. «Мариман несчастный!» - она била его по щекам, потом исступленно целовала, просила прощения и снова заходилась в истерике.

Ни одна женщина так его не любила. Ни одна так панически не боялась его потерять. Да и счастлив, пожалуй, он больше ни с кем не был…Господи, куда же все это делось, думал он, когда стало ясно, что жить вместе они уже не будут.

С потерей товарных кондиций еще как-то можно было смириться, ибо сам виноват - если теща способна пройти в дверной проем только боком, то с какой стати ждать вечной стройности от ее дочери? Тещу от него никто не прятал,  а с генетикой спорить глупо. Но главная беда была в том, что тонкость исчезла не только из фигуры жены, но и из ее человеческой сути и, следовательно, из их отношений. Раньше она понимала и принимала тот непреложный факт, что без моря он жить не может, что хотя бы раз в два месяца и хотя бы на недельку он непременно должен смотаться в любое, соответствующее сезону место, будь то Ялта, Анталия, Шарм или Пукет. Он охотно брал ее с собой, но, во-первых, ездить столь часто ей не позволяла работа, во-вторых, ее уже просто тошнило от одного слова «море», - загорать она не любила, плавала плохо, да и вкусы выработались принципиально иные, ее больше тянуло во всякие там парижи, вены, праги и прочий отстой. Сергей все чаще ходил налево, уже почти не прибегая к конспирации. Он хотел, чтобы инициатором развода была жена, начинать самому это бодягу и неизбежные склоки просто не хотелось. Но тут случилось неожиданное - жена забеременела. Это было действительно «вдруг», ибо не предохранялись они никогда, но то, что не случилось за годы страстной и ежедневной любви, произошло при контактах эпизодических и случайных. Отношение к возможным собственным детям у Сергея было подвижным: сначала он очень хотел, потом хотел не очень, потом и думать об этом забыл. Неожиданное известие его не то, что обрадовало, - воодушевило,  ибо наполнило смыслом то, что смысла давно не имело. И жена его неожиданно изменилась в лучшую сторону, стала терпимее, мягче, и у них даже снова возникло нечто, похожее на любовь; разумеется, не ту, прежнюю, страстную, самоотверженную, но какую-то совсем иную, новую - до этого они были просто мужем и женой, а теперь становились родственниками, кровными.

В конце октября он в очередной раз намылился к морю, на сей раз на Кипр.

- Как? -  всплеснула она руками в неподдельном отчаянии. – И ты можешь оставить меня в таком положении?

- Ну, в каком таком? – пробовал увещевать Сергей. – Ты всего лишь на третьем месяце, беременность протекает нормально, из-за чего весь этот сыр-бор?

- Ты не понимаешь! – она едва сдерживала слезы. – Ты вообще ничего не понимаешь, - и хлопнула дверью.

Он был прав, за неделю ровным счетом ничего не изменилось и ничего не произошло. Еще через неделю  они помирились. А через два месяца УЗИ показало, что у них будет девочка. Хотел сына, но и будущей девочке очень обрадовался и даже придумал ей имя, которое жена приняла сразу.

Весь ноябрь, декабрь и даже первую половину января Сергей терпел,  но потом его так заколбасило, что хоть вой.

- Ты никуда не поедешь! – твердо сказала жена. – Все разговоры по этому поводу бесполезны.

Он мучился  день, два, неделю, потом просто пошел в ближайшее агентство и взял билет на Бангкок.

- Сережа, я никогда тебе этого не говорила,  а сейчас скажу: ты просто нелюдь! Ты нравственный урод,  - неожиданно тихо и как-то обреченно сказала жена. – Когда ты будешь плавать в вонючей паттайской луже и трахать не менее вонючих таек, я скажу нашей Дашеньке, которая уже бьется у меня в животе: твой папа урод!

Ну да, все верно, думал Сергей. Если вы скажете наркоману, что он урод и нелюдь, он с вами охотно согласится, но денег на очередную дозу все равно попросит. А если вы не дадите, он пойдет на улицу, продаст за бесценок часы, куртку, кольцо обручальное, а если всего этого уже нет, то украдет, ограбит, убьет случайного прохожего, но дозу себе все равно вколет!

В Тае он много плавал, на женщин принципиально не смотрел, хотя день так на пятый, когда восстановились силы и желания, он, как юнец прыщавый, вынужден был прибегнуть к ручной дойке, чем хоть на время снял напряжение. Жене звонил каждый день. Первые три дня она молча бросала трубку, все оставшиеся дни телефон уже не отвечал. Вернувшись в Москву, он узнал, что назло ему она избавилась от ребенка. Естественно, подпольно, поскольку срок был большой. Открылось сильное  кровотечение, ее едва спасли и сейчас она находится в больнице.

Зияющая пустота, которая образовалась в душе в тот самый момент, не заросла до сих пор. Бывшую жену ему не было жалко совсем, - дур с садистскими наклонностями жалеть нельзя. Себя было жалко, но за два месяца боль залил водкой. Ни в чем неповинную Дашку жалко до сих пор. Прошло десять лет, но боль не утихает, она лишь принимает новые формы.

Свою бывшую Сергей изредка встречает на бульваре - она выгуливает двух племянников, которых ей подкинула сестра, уехавшая к новому мужу в Америку и родившая там третьего. У него до сих пор звенят в ушах ее слова перед тем злополучным Таем: «Ты пожалеешь!.. Ты очень об этом пожалеешь, обещаю тебе!»  Она хотела наказать его, наказала себя. Убить собственного ребенка и пытаться обрести смысл жизни в воспитании чужих, - разве это не патология?  Он бы еще понял и даже заранее был готов простить, если бы она наняла киллера, и тот бы замочил его – козла, изменщика, наркомана морского, - по дороге в аэропорт, но ребенок-то тут при чем?.. Нет, что бы там ни говорили, женщины существа иррациональные, примитивные и абсолютно непредсказуемые, - любить их можно, понять – никогда! 

Сергей всегда был равнодушен к чужим детям, но с того печального случая появилось одно исключение – очень болезненное, маниакальное, почти шизофреническое. Сначала он не мог пройти мимо любой коляски с ребенком, а когда узнавал, что это девочка, то непременно просил разрешения на нее взглянуть. Потом мог долго стоять у детской песочницы во дворе, а позже у соседней школы. Дичь, конечно, но со временем ему стало казаться, что на самом деле его Дашеньку вовсе не убили столь варварским образом, она родилась в положенный срок, но как бы не сама, а растворившись в других девочках, ее сверстницах…Вот сейчас,  например, она бежит по залу ожидания аэропорта, у нее смешные косички, озорной взгляд и обаяние, от которого сердце проваливается и душа холодеет. Дети существа удивительные: любовь и доброту человеческую они нутром чувствуют, как животные и растения, пусть даже эти чувства как бы перенесенные от не родившейся Дашки, но ведь направлены эти чувства именно на них! И они неизменно откликались, - младенец ли в коляске на бульваре, трехлетка в песочнице или первоклашка на школьном дворе. Эта девочка в аэропорту исключением не являлась. Женщина всегда чувствует, когда на нее смотрят с интересом. Даже если этой женщине десять лет и стоит она к тебе спиной.

- А мы в Египет летим, - радостно сообщили ему.

- Не может быть!

- А вот и может… Знаете, какие там рыбки? Ручные! Их даже погладить можно.

- Ты думаешь, им это понравится? Все же рыбка не кошка.

Вопрос поставил его юную собеседницу в тупик.

- Не знаю, я пока не пробовала…

Через пять минут он уже знал о ней практически все: как зовут, где живет, в какой класс ходит, где покупали маску с трубкой и большую красивую книжку о фауне Красного моря. Еще через пять минут девочку позвали встревоженные родители. Это тоже было не ново и в практике Сергея встречалось много раз - в стране, где педофил на педофиле, интерес взрослого мужика к юной девочке всегда вызывает подозрение.

Юляшка оказалась человеком принципиальным: она взяла Сергея за руку, подвела к скамейке, где сидела семья – папа, мама и старшая сестра, вполне сложившаяся девушка лет шестнадцати.

- Это Марик, - представила она. – Он тоже летит в Египет, где был уже сто раз… Мы с ним подружились. Можно? – последнее прозвучало как характеристика: типа, вы  что, не видите, какой это хороший, интересный и добрый человек.

- Ну, конечно же,  можно, почему нет, - сказал папа, лысый дяденька с брюшком лет пятидесяти. – Я так понимаю, вас нам сама судьба послала, - он протянул Сергею ваучер. – Об этом отеле что-нибудь сказать можете?

Слева от него сидела Юляшка, справа ее сестра, штудирующая арабско-русский разговорник, напротив – их мама, которой оказалась та самая тумбочка из курилки. Было очень неловко, хотелось уйти, но от него ждали ответа.

- Хороший отель, - дипломатично сказал Сергей. – Но с детьми я бы туда не поехал.

Мама и старшая дочь выразительно переглянулись. Папа заметно скис, но все  же попросил:

- Марк, конкретизируйте, пожалуйста. По пунктам, если можно.

- Папа, его зовут не Марк, а Мариман, - поправила дочка. – Сокращенно Марик.

- Фамилии в русском языке не сокращают, - строго сказала сестра. – И «на ты» к взрослым людям не обращаются.

- Это совсем не фамилия, - протестовала Юляшка. – И потом, он мне разрешил… Правда, Марик?

- Конечно, правда. Но если взрослые против, называй меня Сергей Александрович.

- Не буду, - заупрямилась девочка и обижено поджала губки. – Так нашего физрука зовут, противный он.

- Сергей, не уклоняйтесь, пожалуйста, от ответа – наконец подала голос мама. -  Я понимаю, что сто раз – это гипербола, но все же.

Пришлось объяснять азбуку: отель на отшибе, моря фактически нет – длинный понтон, потом еще метров двести по мелководью и кораллам: место открытое, постоянный сильный ветер и большая волна.

- Ну что, и после этого будешь спорить? – старшая дочь с раздражением захлопнула разговорник. – Мы-то, положим, и бассейном перебьемся, а Юлька что будет делать?

Сергей понял, что явился невольным катализатором давнего конфликта и что пора спасать мужика, на котором уже и лица не было, даже лысина потом покрылась.

- Не стоит переживать по этому поводу, - пробовал он разрядить ситуацию. – Не понравится, на месте переиграете.

- А как это делается? – с надеждой спросил он. – Что для этого нужно?

- Только ваше желание и деньги, за которые в Египте можно сделать практически все… Причем, деньги по московским меркам пустяшные.

- Дохлый номер, - хмыкнула мама и, доставая сигареты, с укором посмотрела на мужа. – Бараном упираться мы можем, а вот кого-нибудь о чем-нибудь попросить, на лапу дать, наконец, - тут нам слабо, у нас принципы.

После ее ухода возникла неловкая пауза.

- Марик, помоги нам, пожалуйста, - заныла Юляшка, - я не хочу в отель без моря!

Сергей после некоторого размышления достал из кармана визитку, написал на ней номер своей египетской симки, протянул совсем уж закисшему мужику.

- Если гид не поможет, звоните мне, придумаем что-нибудь.

И тут боковым зрением он заметил, что старшая девочка очень пристально и странно на него смотрит. Впрочем, почему же странно? Нормальный взгляд нормальной созревшей девушки: кто-то примеряет на себя Тома Круза, кто-то Павла Буре, эта решила примерить его, - да ради Бога, ему не жалко. И все же надо держаться от этой семейки подальше, подумал Сергей. С мамой вроде бы ситуация прояснилась: явно никакого секса у них не было, видимо пересекались по работе, причем очень давно, а вот старшая дочь… Сергей перевел на нее свой взгляд, она сильно смутилась и сделала вид, что продолжает изучать разговорник.

Объявили посадку. Самолет был заполнен едва наполовину: туроператоры опять не угадали с перевозкой,  да и опасаются наши люди в Рамадан в исламские страны ездить; особенно те, кто любит выпить на халяву, - soft all не для русского человека.

Места у них оказались в разных рядах, но Юляшка попросила, чтобы он сел где-нибудь рядом.  Пришлось обосноваться в неудобном среднем ряду и весь полет он поочередно  сидел то с младшей, то со старшей, - Юлька была ребенком непоседливым, да и в окошко ей хотелось посмотреть.

Старшую звали Вика – барышня интересная, с весьма развитыми формами, но очень уж серьезная, неразговорчивая, погруженная в себя. Разговорник был проштудирован уже до половины.

- Зря вы это делаете, - сказал Сергей. -  Там практически все говорят не только по-английски, но и по-русски.

- Я знаю, - ответила она с непонятным вызовом,  -  но в арабской стране я буду говорить по-арабски.

- Только не делайте это в лавках, – предупредил он.

- Почему? – она подняла на него свои большие удивленные глаза.

Вот эти глаза он действительно где-то раньше видел. И эту родинку на шее тоже.

- Цена будет выше, и торговаться вы не сможете. Когда человек нагибается, ему охотно идут навстречу, тем более на Востоке, - и тут же, без паузы и перехода. – Напомните, как вашу маму зовут?

- Лидия Николаевна, а что? – удивленно сказала Вика.

Она еще что-то говорила, но Сергей уже поплыл. Это казалось немыслимым, невозможным… Да, забыть можно многое, но как он мог забыть это? Наверное, произошло вытеснение – уж очень сильно болело, жить с этим было нельзя, и все пережитое тогда, в далекой юности его психика в целях самосохранения отправила в самый дальний угол подкорки.

Лида была его первая любовь, которая началась в пятом классе, а завершилась, едва не растоптав его жизнь, на первом курсе института. Глупо описывать все это подробно – у всех была первая любовь, у всех она полна банальностей. Но это сейчас легко говорить, а тогда крушение первой любви казалось полным крушением жизни. В свои восемнадцать Сергей был мальчиком чистым и верным -  только ее волосы он гладил, только ее губы целовал, только ее груди касался осторожно и робко. Настоящей близости между ними так и не произошло. Не столько потому, что она не хотела или боялась, - он не мог. Сергей был тогда в этом вопросе полный невежда;  впрочем, и Лидочка тоже. Оба полагали, что все должно произойти как-то само собой, но само собой упорно не получалось.

Первая любовь телесной быть не должна. Не только в силу своей изначальной чистоты, но и по причине полной бесперспективности. Ну, кто же женится на своей первой любви? Кто избежал разочарования после первой близости (уж коль она случилась)? Кто, наконец, решил дилемму: аборт или брак, когда в сущности сами еще дети и к взрослой жизни совершенно не готовы?

Заканчивается первая любовь у всех по-разному, у Сергея это выглядело так - в один из дождливых осенних дней Лида сказала, что у них все кончено: она полюбила другого.

- Но этого не может быть! – не поверил он.

- Может, - ответила она. – Ты прости меня, пожалуйста. Я сама не ожидала – это как ураган: захватило, закружило, понесло… Если хочешь, мы останемся друзьями.

Друзьями он не хотел. И верить отказывался,  предполагая  какие-то иные причины; продолжал звонить, унижаться, ходить следом. Ведь они скоро собирались пожениться! Они в любви друг другу поклялись – вечной, до гроба. Да, именно в таких пошлых и вульгарных формулировках, - странно и стыдно это вспоминать, но ведь все так и было!

Потом он узнал, что она уехала на несколько дней в Сочи. Причем, не одна, а с тем, на кого его променяла. Сергей тупо продолжал не верить – Лида и раньше из женской кокетливости пыталась порой вызвать в нем чувство ревности, возможно и сейчас она просто проверяет, насколько крепки его чувства? Сергей собрал по друзьям и знакомым деньги и помчался следом. Он понятия не имел, как и где будет ее искать, но почему-то был уверен, что найдет непременно.

И он действительно ее нашел, причем почти сразу. Сочи город небольшой, к тому же осенью он стремительно пустеет, да и приезжих от аборигенов отличить легко – они никуда не спешат… Море штормило, но день выдался удивительно тихий, теплый, безмятежно-спокойный. В воздухе медленно кружили опадающие с платанов листья, пахло жареными каштанами и шашлыком, на каждом углу продавали гранаты, хурму, молодое вино. Почему-то все это его безумно раздражало, казалось несправедливым,  неправильным. Всем вокруг хорошо, одному ему плохо! Да так плохо, что хоть вой… Буря в душе не только не улеглась, она усиливалась. Сергей уже не мог ни бежать, ни идти, он просто сел на скамейку и тупо ждал, когда все кончится, потому что не может же эта нестерпимая мука быть вечной.

Сначала он услышал смех – тот единственный, неповторимый, который мог принадлежать только одному человеку на свете. Этот смех объяснил все и сразу. Не надо было вставать, не надо было смотреть, не надо было идти следом… Больше всего, конечно, добило ее веселье. Ну, как она может, думал он, радоваться и смеяться в то время, как он не просто места себе не находит, на атомы рассыпается!? Ну, дурачок он тогда был, что поделать… Это сейчас он понимает, что ожидать от женщин, даже проверенных и близких, можно любой подлянки и в любой момент, тогда же ее вероломство показалось чудовищным, все прежние чувства, слова, клятвы – заведомой и сознательной ложью, да и есть ли вообще на этом свете любовь?.. Но нет, он чувствовал, что вопреки всему по-прежнему ее любит и жить без нее не может.

У ее нового избранника лысины тогда еще не было и большого пуза тоже, он вообще тогда Сергею понравился. Даже возникло нечто вроде легкой зависти: ну, почему он сам столь неприлично юн, худ, угловат? Почему не умеет вести себя столь же уверенно и солидно?.. Парочка тем временем ела мороженое, кормила голубей, а потом, обогнув площадь, скрылась в арке гостиницы «Москва».

Сергей некоторое время неподвижно стоял у входа, сам не зная, чего он ждет и, главное, зачем? Ведь все теперь ясно,  ситуация обратного хода не имеет. Он долго слонялся по городу, а уже вечером, когда совсем стемнело, вышел к морю. Набережная была пуста, огромные волны с шумом накатывались на берег, оставляя на гальке щепки, коряги, мусор.  Сергей ощущал себя таким же мусором, который выбросили за ненадобностью. Ну, и как же теперь жить, думал он. Нет, не без Лиды, с ней все понятно, - как вообще жить? Он зачем-то поднялся на длинный, выходящий в море причал. Деревянный настил был мокрым и скользким, ветер усилился, пенные языки то и дело залетали наверх, оставляя после себя грязные лужи. Включили прожектора, и море сразу преобразилось, заиграло красками,  стало казаться еще более грозным. «Ты не сможешь,  - говорил он себе. – Ты трус… Ты за женщину свою цепляешься до последнего, будешь цепляться и за жизнь».

Самолет тем временем давно уже набрал высоту, стюардессы везли тележку с едой и напитками. Какое все же счастье, думал он, что она тогда его бросила! Представил на секунду, что тумбочка Лида его жена и тут же передернуло… ужас какой!

Коньяк до, коньяк между, коньяк в завершение, - после обеда его сморило, он сбросил туфли, вытянул ноги и отрубился. Причем спал настолько крепко, что проснулся лишь когда в его плечо вцепились маленькие детские ручонки. Самолет резко падал вниз.

- Не бойся, Юляша, мы просто снижаемся, - сонно сказал Сергей.

- Мы давно уже снизились, - испуганно произнес ребенок. – Марик, почему мы так прыгаем?

Самолет опять набрал высоту и снова стал резко снижаться. В салоне уже царила настоящая паника, многих рвало. По лицам стюардесс он понял, что дело серьезное. Где-то плакали дети, кто-то матерился, через ряд впереди истерично рыдала женщина.

- Мы разобьемся? - тихо спросила Юля.

- Ну что ты, нет, конечно, - успокаивал ее Сергей. – Сейчас вытряхнем из брюха шасси и сядем.

- А почему эти  противные   шасси не выходят?

- Заело, наверное… Это бывает.

Рвало маму, рвало папу, лишь Вика сидела неподвижно – бледная, с закрытыми глазами.

- Марик, они не вытряхиваются, - сказала девочка после очередной попытки. – Мы разобьемся, Марик, я не хочу!..

Он погладил ее по голове, прижал к своему плечу.

- Ты в Бога веришь?

- А что, уже пора молиться? – серьезно спросила девочка.

- Ну, можно и помолиться для полной гарантии, но я тебе твердо обещаю:  мы не разобьемся, - сказал Сергей, стараясь придать своему голосу как можно больше уверенности. - Так что давай без слез, хорошо?

- Ты меня обманываешь, ты не можешь этого знать.

- Нет, я это  знаю твердо.

- Марик, откуда ты это знаешь? – она цеплялась за его слова, как за соломинку, что, впрочем, было естественно.

 - Ну, подумай сама: как я могу погибнуть над Красным морем, если мне сказали, что я утону в Черном?!.

Информацию она переваривала долго, потом спросила.

- Кто сказал, Бог?

- Этого я не знаю. Может быть, Бог. Может быть, ангел. Может быть, дьявол или Нептун какой-нибудь, я же его не видел… Но голос слышал точно!

Она как-то сразу поверила, успокоилась,  теперь ее интересовали подробности.

- Я не верю в Нептуна, это все сказки.

- Ну, некоторые считают, что и Бог – сказка.

- Нет, Бог точно есть, я знаю… Марик, а тебе не сказали когда?

- Этого не сказали, врать не стану.

- И ты поэтому теперь ездишь только на Красное море?

- Почему же, езжу и на Черное,  минимум два раза в год – Бога обманывать нельзя, ты же знаешь.

В паузе между пике девочку позвали родители, - видимо, попрощаться. За этим действом Сергей наблюдать не стал, но голос услышал: «Мамочка, не плачь! Марик сказал, мы не разобьемся». «О, Господи, - раздраженно ответила та. – Твоему Марику сейчас море по колено». Она решила, что он просто пьяный. Это естественно, подумал Сергей, - других причин для смелости не бывает. Тут самолет опять сильно тряхнуло и раздался наконец столь вожделенный скрежет выпускаемых шасси. Люди в салоне сначала затихли, потом облегченно захлопали, - все худшее осталось позади.

«Мамочка, ну я же тебе говорила, - донесся радостный голос Юляшки. – Не плачь, мамочка!»

Самое забавное, что успокаивая ребенка, Сергей не врал… Тогда, в Сочи, во время шторма он действительно хотел свести счеты с жизнью – придурок, дебил, неврастеник влюбленный.  Долго собирался духом и все-таки прыгнул с причала – в одежде, в куртке и тяжелых ботинках. Он помнил, как над ним сомкнулись волны, как свет прожекторов стремительно ушел вверх, как в глаза что-то попало и он их закрыл, как глотнул воды и помутилось  сознание. И тут он услышал или ему показалось, что услышал, но слова запомнил: «Ты слишком молод, я возьму твою жизнь, но потом».

Плавал тогда Сергей очень плохо, но ему помогли - огромные волны бережно вынесли его к берегу, поставили на волнорез и отступили. Он растерянно шел по набережной, с одежды стекала вода, но холодно ему не было. Мысли о самоубийстве и даже о любимой его больше не тревожили, он чувствовал себя не просто другим человеком, а как бы заново родившимся. Та жизнь, та любовь, те страдания,  переживания, ревность, отчаяние не имели теперь к нему, нынешнему, ровным счетом никакого отношения. Все это было с другим человеком, не с ним. Тот человек был обречен, поэтому он и умер. А этот, новый, жизнь свою только начинает… Впрочем, осмысление произошедшего и формулировки появились значительно позже, тогда же просто была эйфория и ощущение безмерного и всеобъемлющего счастья, которым, собственно, и является жизнь, которую ему подарило Море. Именно так, с большой буквы.

«И где же ты, милок, воду нашел? – спросила бабушка, у которой он снимал комнату. – Дождя уже неделю как нет».

Пассажиры по трапу спускались зеленые, ослабевшие, на подкашивающихся ногах; стюардессы, впрочем, выглядели не лучше, хотя и пытались натужно улыбаться.

Во время прохождения контроля Сергей своих спутников потерял. Было неудобно уходить, не простившись, но у Сергея был индивидуальный трансфер, а им еще предстояло автобус ждать.

Разместившись в отеле, он тут же завалился спать, а рано утром, еще до завтрака, уже был на море; долго и в охотку плавал, и море его как всегда не обмануло – смыло все ложное и случайное, сиюминутное, вздорное. Из этого, увы, и состоит  жизнь, но его жизнью уже давно было море.

После обеда на отдыхе он всегда спал, но в этот раз ему этого сделать не удалось, разбудил телефон.

«Сергей Александрович, выручайте: не получилось у меня ничего, - он даже голос не сразу узнал, поскольку это все казалось далеким, забытым. – Мои женщины меня уже заклевали, Юленька плачет… Вы были правы, увы!»

Сергей сказал, что перезвонит через десять минут. Оделся, нашел гида, обрисовал ситуацию, пообещал бакшиш. Потом они вместе набросали список из пяти-шести отелей, Сергей набрал номер, передал трубку гиду. Ну все, благотворительность закончилась, подумал он.

И снова было море, потом партия в теннис с упорным итальянцем, потом душ, ужин, прогулка перед сном. И тут снова зазвонил телефон. Включать его не хотелось: благодарностей он не жаждал, продолжения отношений тоже, а если опять какие-то проблемы, то это уже без него. Через пять минут звонок повторился, и он понял, что от него не отстанут.

«Марик, ты где? - раздался в трубке звонкий и радостный голосочек. – Мы тебя везде ищем!»

Вот этого уж он никак не ожидал. Его отеля в списке не было, да и не подходил он им, поскольку не работал по системе «все включено». Теперь же они соседи и приглашали в гости – оба их номера были этажом ниже.

Юляшка еще с порога стала возбужденно рассказывать, что уже плавала с маской, что видела рыбу-попугая, рыбу-флейту и даже мурену, правда издалека. Пригласили к столу. Благодарный и успокоившийся, наконец, папа разлил по стаканчикам коньяк и сок гуавы.

- Чем вам другие отели не приглянулись?  - спросил Сергей.

- Да мы никуда и не ездили, - ответил тот. – Юляшка сказала: поедем к Марику, он в плохом отеле ни в жизнь не остановится… И ведь она была права! Ну что, друзья, все хорошо, что хорошо  кончается, за это и выпьем!

Потом Сергея долго и дружно благодарили, делились подробностями общения с гидом, радовались, смеялись, подтрунивали друг над другом.

- Может, все же коньяк? – еще раз предложил папа. – Или вы пьете исключительно армянский?

- Я пью любой, - усмехнулся Сергей. – Но только не на море.

- Удивительно! И кто бы мог подумать?! – съязвила старшая.

- Викуся, ну что ты такое говоришь? – пристыдила мама.

Юляшка была уже сонная, порозовевший папа налегал на коньяк, мама ушла курить. Сергей достал сигареты, вышел на балкон.

- Извините, нехорошо получилось,  -  сказал он. - Я ведь действительно вас не сразу вас узнал.

- Так ведь и я не сразу, - рассмеялась она. -  А почему на вы?

- Но ведь той девочки уже нет, а этой… этой я не знаю.

- Ну да, а мальчик жив, - съязвила она. – Все так же юн и строен… Нет, правда, хорошо выглядишь, молодец!

Переходить на ты и отвечать комплиментом на комплимент - тем более, не совсем искренним – не хотелось.

- Мальчик тоже умер,  -  ответил Сергей. – Он был обречен, такие не выживают.

- Все не можешь простить? – тихо спросила Лида, пуская замысловатые колечки дыма, как героиня в американском боевике.

- Бог с вами, столько лет прошло… Все забылось, быльем поросло.

Было заметно, что ей не понравились его последние слова. Любая женщина, даже если сама бросила, хочет, чтобы ее помнили и любили вечно.

- У вас чудесные девочки, - сказал Сергей, чтобы прервать паузу. - В Юляшку я просто влюбился.

- О, если бы знали, как она - в вас! – усмехнулась Лида. – Ловелас вы, Сережа, раньше таким не были.

- Это правда, - согласился он.

Потом Лида спросила, как сложилась его жизнь. Нет, сейчас не женат. И детей нет. Да уж, конечно, плохо, кто бы спорил.

Утром они встретились на пляже, но Сергей тут же ушел плавать, а когда вернулся, то застал одну Вику. Родители обгорели, а у Юляши живот прихватило, пояснила она.

Некоторое время лежали молча: Сергей на солнце, Вика под тентом.

- А почему вы один приехала, без жены? – спросила она.

- У меня нет жены.

- И не было?

- Ну, почему же, была, - он чуть приподнялся на локте, спросил насмешливо. – А почему тебя это интересует?

- Я просто подумала, что одному должно быть скучно.

           - Мне не бывает скучно.

Разговор выдохся: девочка свой интерес удовлетворила, у Сергея к ней интереса не было вообще, к тому же уж слишком сексапильно Вика выглядела в своем открытом купальнике, а несовершеннолетних Сергей всегда выводил за скобки. Невольно сравнил ее с мамой, когда та находилась в этом же возрасте: Вика победила за явным преимуществом – ножки и длиннее, и стройнее, талия уже, грудь выше, мордашка симпатичнее; сознавать это почему-то было немножко обидно. Интересно, она тоже превратится в тумбочку лет так через пятнадцать-двадцать?.. Впрочем, вопрос праздный, куда ж она денется?!

Вечером Сергей выступал в роли экскурсовода, показывал город. Старшее поколение стало зависать в сувенирных лавках, младшее жаждало зрелищ, - пришлось разделиться. Покатали Юляшку на аттракционах, поднялись к маяку, откуда открывался прекрасный вид на бухту, потом зашли на восточное шоу, где всех особенно впечатлил мужской танец с юбками – местная фишка. Потом девчонки захотели пить, и они зашли в бар.

«Красивая у тебя жена, - сказал бармен, делая фруктовые коктейли. – Продай! Сто верблюдов за нее дам!»

Это был дежурный арабский прикол, но Вика почему-то очень смутилась.

«Я подумаю,  - ответил Сергей, забирая напитки. – Копи деньги, нищеброд».

Юляшку эта сцена очень развеселила.

- Марик, а почему он решил, что Викуська твоя жена?

- Наверное, по взгляду, - пошутил Сергей, -  преданному и нежному.

- Я на бутылки смотрела, - возразила та. – Красивые они, но пустые.

«Да, девочке палец в рот не клади, - подумал Сергей. – Язва еще та».

- Марик, а Викуська красивая?

- Очень!

- А я?

- А ты вообще лучше всех.

- Опять обманываешь? – не поверила она. – Скажи, а вот если бы я была взрослая, ты бы женился на мне?

- Ни за что!

- Почему?

- Потому что ты балаболка.

- Да ну тебя! – и Юляшка убежала к немецким сверстникам, которые играли то ли в салочки, то ли в прятки.

В баре звучала негромкая музыка, на пятачке танцевало несколько пар. Вика с отсутствующим взглядом жевала трубочку коктейля, смотреть на него избегала.

«Разрешите пригласить вашу девушку?» - перед их столиком стоял молодой и довольно смазливый араб с блестящими от геля волосами. Впрочем, его согласия не потребовалось – Вика демонстративно встала раньше, чем Сергей на нее посмотрел. Это было не следствие дурного воспитания, а всего лишь ответная реакция на его шутку у барной стройки: типа, я не его девушка, я сама по себе!

Надо признать, смотрелись они хорошо – юные, симпатичные, стройные. И общий язык быстро нашли, и танцевали красиво. Ну, вот и славно, подумал Сергей, одной проблемой меньше.

Официант принес мороженое. Юляшка, которая до этого носилась по площадке, используя сестру как столб, за которым можно спрятаться или резко изменить направление движения, тут же примчалась, плюхнулась за стол. Сергей смотрел, как она ест, курил и думал о своей Дашке – вот так же она могла сейчас сидеть напротив, так же смешно облизывать ложку и сплевывать вишневые косточки в блюдце. И снова навалилась эта неизбывная тоска.

Музыка закончилась. Вика вернулась возбужденная, с порозовевшими щеками. Мороженое ее не интересовало, свою порцию она отдала Юляшке.

- Он уже сказал, что его папа итальянец?

- А вы знаете Марио? – удивилась Вика.

- Он такой же Марио, как я Абдулла, - продолжал ее подкалывать Сергей. – Тут каждый второй хаускипер учится в университете или имеет свой бизнес, ну а папы у всех исключительно итальянцы, это без вариантов.

Вику передернуло. Возбуждение прошло, щеки остыли.

- Марик, а кто такой хаускипер? – спросила Юляшка, лениво доедая вторую порцию.

- Уборщик в отеле.

- Нашего зовут Ахмед. Он нам лебедей из полотенец сделал – такие прикольные, я даже их сфоткала.

Снова заиграла музыка, и окрыленный первым успехом «итальянец Марио» тут же появился у их столика. Разрешения у Сергея он уже не спрашивал, наклонился к Вике, что-то шепнул ей на ухо, фамильярно положил руку на плечо, но она посмотрела на него с такой злостью и так гневно сказала «нет!», что он тут же осекся, смутился и поспешно ретировался.

- Марик, ты поступил нехорошо, - сказала Юляшка, переняв его стеб. – Ну, пусть бы Викуська думала, что он итальянец, - тебе что, жалко?!

- Да, я был не прав, - согласился Сергей.

- Дело не в национальности, - вспыхнула Вика. – Просто я не люблю, когда врут! Да еще с непонятными целями.

- Ну, почему же непонятными? – возразил Сергей. – Рыбу ловят на блесну, глупеньких девочек на понты, - главное, чтобы блестело.

- Вы тоже так поступаете? – спросила Вика.

- Разумеется. Только у меня понты другие… Ну что, барышни, пора закругляться, родители наверняка уже волнуются.

По дороге в отель Сергей рассказывал девочкам об исламе, об арабской ментальности, о том, почему в этой стране работают одни мужчины и как трудно, почти невозможно молодому человеку скопить деньги для того, чтобы иметь право жениться. Квартира и килограмм золота для большинства проблема нерешаемая. Вот поэтому у одних по четыре жены, а у других лишь призрачные шансы сорвать банк или окрутить европейскую дурочку и слинять из этого кораллового, но столь проблемного рая.

Когда Юляшка ушла чуть вперед, Вика сказала, понизив голос:

- Признайтесь, вам было неприятно, что я пошла танцевать с этим арабом, ведь так?

- Да не то, чтобы неприятно, просто я несколько опасался, - не сразу ответил Сергей.

- Чего? – не поняла она.

- Того, что он станет тебя лапать, ты начнешь визжать, мне придется бить ему морду… Зачем мне эти приключения? Да еще в такой чудный вечер.

- Какие ужасы вы рассказываете! С чего бы это он стал меня лапать?

- Так ведь в этой стране кроме туристок и лапать некого… Да и чем ты хуже других?

- Вы просто не любите арабов, - теперь уже стебалась она. – Расист вы, Сережа.

- Ты не права, - возразил он. - Мне их очень жалко. А это больше, чем любовь.

Они, наконец, догнали Юляшку.

- Марик, а килограмм золота это сколько рублей? – спросила она.

То ли тоже сочувствовала бедным арабам, то ли примеряла ситуацию на себя.

С того давнего случая на ночном сочинском пляже неузнаваемо изменился не только сам Сергей, но и его жизнь. Во-первых, исчезла внутренняя неуверенность, нервозность, закомплексованность, он стал легко сходиться с девушками и так же легко расходиться. Во-вторых, он стал настоящим спортсменом, - сначала плавание, потом гимнастика, кроссы, немного отягощений. Фигура приобрела стройность, мышцы красивый рельеф и силу, он стал вынослив, мобилен, работоспособен, что сразу сказалось и на учебе, и на дальнейшей карьере. И наконец, в-третьих: дарованная жизнь позволяла считать себя не одним из, а словно избранником божьим, как ни кощунственно и высокопарно это звучит. Кому-то Бог является в небе, кому-то в храме, для него же он вышел из пены морской и, уже хотя бы поэтому, море и все, что с ним связано, приобрело для Сергея такой же культовый смысл, как для других молитва, икона или нательный крест. Он никому, даже самому себе, не смог бы объяснить, почему одно слово море пробуждает в нем священный трепет, почему ему становится хорошо, легко, спокойно, когда он погружается в морскую воду и плывет, забывая о времени, о себе, о том, что оставил на берегу в другой, мирской жизни.

«Ты язычник, - как-то сказала ему жена. – Природа – это материя, а Бог – это дух, ты не тому поклоняешься».

Ее слова поставили в тупик и погрузили в сомнения. Правда, недолгие… Разве Бог не везде? И можем ли мы, простые смертные, определять за него, когда и где ему нам явить себя.

В своих поездках Сергей обычно избегал случайных знакомств и поверхностного общения (а каким оно еще может быть на отдыхе?), но тут поймал себя на том, что без девчонок ему явно скучно. Они сейчас осваивали обширную экскурсионную программу, в отель возвращались уставшими, на море практически не появлялись. Правда, на вечерней прогулке он постоянно встречал Вику, которая будто бы тоже блюла моцион, но он был почти уверен, что этих встреч она ищет…Сергей предпочел бы общество Юляшки, - с ней было веселее, свободнее, интереснее,  но ребенка укладывали рано.

Вика же его напрягала. Он понимал желание юной девы покрутить попкой перед взрослым и упорно не желающим поддаваться ее чарам мужиком, но тут уже, что называется, нашла коса на камень. При этом разговоры были, как фехтование на шпагах.

- Сергей, у вас постоянная женщина есть?

- Нет, у меня все временные.

- Она красивая?

- Кто она?.. Я же употребил множественное число.

- А много – это сколько?

- Тебе-то зачем? Квота выбрана, вакансий нет.

- Вы думаете, я вам навязываюсь?.. Ну, и насмешили!

- Правильно. Ты не навязываешься, ты просто погулять вышла, воздухом подышать.

- Сережа, ну вы же прекрасно знаете, что одной здесь особо не разгуляешься.

- Что, пристают?

- Не то слово… Все почему-то уверены, что если девушка одна, то она непременно приключений ищет.

- А разве со мной ты их не ищешь?

- Ну что вы, как можно. Вы же сами сказали, что квота выбрана… К тому же я не гожусь во временные, я слишком эгоистична.

- Да ты вообще пока ни на что не годишься, подрасти сначала.

- Тут расти, не расти, вас все равно не догонишь… Вам ведь уже тридцать семь?

- Да, девочка, я уже старый и меня на мякине не проведешь.

- Мякина – это я?

Он взял ее за плечи, посмотрел в глаза.

- Зачем ты меня дразнишь?

- А вы до сих пор не поняли?

От нее пахло юностью, морем, свежескошенной травой, обещанием счастья, - словом, всем тем, что он любил в этой жизни. Вдруг безумно захотелось во всем этом раствориться, прямо здесь и сейчас. Они стояли на темной глухой аллее, почти прижавшись друг к другу. Вику била нервная дрожь, глаза ее были закрыты, губы тянулись, искали и вот уже, казалось бы, нашли…

- Нет, девочка, нет… Нельзя! – Сергей чуть оттолкнул ее, отошел в сторону. – И давай договоримся: больше мы вместе не гуляем.

Вика промолчала. Ни слова не проронила она и по дороге в отель. А Сергей думал о том, что вся наша жизнь, хотим мы того или нет,  всего лишь череда бесконечных табу. Иногда они кажутся устаревшими и чрезмерными, но без них человек превращается в скотину.

- На горе Моисея уже были? – спросил он уже перед дверью.

- Завтра едем.

- Куртку захвати, холодно там.

- Я знаю, Сережа, спасибо. Спокойной ночи!

- Спокойно ночи.

На душе было муторно. Доблестное следование пресловутым скрижалям не вдохновляло. Надо бы завтра нагрузку увеличить, подумал он.

Увы, этого не случилось: не хотелось ни плавать, ни ракеткой махать, ни перебрасывать мяч через сетку, - тупо пролежал весь день на пляже, плескался у берега с пенсионерами и детьми, дремал под тентом, добирая остатки сна.

Ближе к вечеру он все же сумел взять себя в руки и проплыл дистанцию вдвое больше обычной. Тоска ушла вместе с последними силами. Аппетит за ужином был зверский, вечернюю прогулку он пропустил.

Сон был крепкий и долгий. Настолько долгий, что едва не опоздал к завтраку.

На пляже он хотел обосноваться подальше от веселой семейки, но Юляшка заняла для него лежак, и отказаться было просто неудобно. Выслушав ради приличия  порцию банальных экскурсионных восторгов, Сергей ушел плавать, рассчитывая по возвращении своих соседей уже не застать, - что-то стала тяготить его эта компания, ни к чему это, лишнее.

Увы, все были на месте. Родители, утомленные тяжелым восхождением к святыням, дремали, Виктория, как всегда, читала что-то умное, а Юляшка тут же прибежала сплетничать

- Марик, а это правда, что Викуська в тебя втрескалась? – прошептала она ему на ухо.

- С чего ты решила?

- Мама сказала, что это и так видно, - и тут же добавила удивленно. – Ей почему-то видно, а мне нет.

«Плохо дело», - подумал Сергей.

- А по мне видно, что я в тебя втрескался? – тем же тоном и тоже шепотом спросил он.

- Нет, в меня нельзя втрескаться, - печально ответила она. – Маленькая я еще, - и машинально поправила чашечки своего купальника, которыми и прикрывать было еще нечего.

- Ну, так я в будущее смотрю: через каких-то пять-шесть лет ты станешь такой красавицей, что Викуська обзавидуется, а все ребята шеи себе свернут, на тебя оглядываясь!

Она, видимо, представила себе и этих ребят, и свернутые шеи, - по ее озорному курносому личику проползла мечтательная и трогательная  улыбка.

Мамы ошибаются редко. Да и симптомы налицо, - странные взгляды, странные позы и полный расколбас в поведении: то ангелом смотрелась – тихим, покорным, молчаливым, то вдруг начинала язвить и даже хамить, порой же вела себя просто вызывающе. Так, например, стоило родителям уйти с пляжа, как она по примеру пожилых немок с отвисшей грудью тут же отстегнула верх купальника и стала загорать с таким невозмутимым видом, словно делала это всегда. Сергей понимал, разумеется,  что этот спектакль для одного зрителя, причем зрителя неблагодарного; во-первых, он уже раздевал ее взглядом, так что ничего нового для себя не открыл, во-вторых, малолетки для него не существовали, даже если они выглядели как вполне зрелые женщины, а их аппетитные формы вызывали желание вполне определенное.

Сначала возле Вики вился предлагающий свои услуги массажист, потом какой-то дебил-коротышка, впаривающий экскурсии, когда же на горизонте появился третий, Сергей не выдержал, подошел к ее лежаку и бросил на обнаженную грудь свое полотенце.

- Ты бы еще трусы сняла, - сказал он, – тогда уж точно все дрочеры сбегутся!

- Но другие же загорают, - изобразила она полную наивность. – И вообще, вам-то какое до этого  дело?

- Да, в общем-то, никакого, ты права, - он забрал свое полотенце и пристально посмотрел на то, что ему так настойчиво хотели показать.

И вот тут уж она смутилась и руками прикрылась – его она стеснялась, других нет.

На следующий день, ближе к обеду к отельному причалу пришвартовалась небольшая изящная яхта. Шумная молодежная компания выгрузилась на пляж.

- Смотри, Панаетова! – восторженно сказала Юляшка.

- Да нет, это не она, - возразила Вика. – Что ей здесь делать?

- Она, точно она!

Сергей тоже ее заметил, но если для девчонок  это была восходящая и уже очень популярная поп-звезда, то для него это была просто Ксюха.  Пять лет назад она приехала завоевывать столицу, он приютил ее в своей бутовской квартире и даже денег не взял: сначала потому, что сам с ней спал, потом, когда она уже была с другими и разными, – просто из чувства личной симпатии. К тому же квартира эта была на выдержке, он не хотел ее продавать,  пока метро не дотянут.  Кстати, именно в этой полупустой двушке и родились все ее нынешние шлягеры. Порой там собирались и даже ночевали по десять-пятнадцать человек – все молодые, талантливые, жаждущие успеха и славы. Сергею было интересно в их компании и люди нравились. Соседи же придерживались прямо противоположного мнения, на него даже в суд подавали за нарушение общественного порядка и тишины.

Компания тем временем приближалась. Сергей полагал, что они здесь случайно, и не считал для себя возможным окликнуть ее или пойти навстречу, - ну, неудобно как-то. Яхта  была чужой, люди незнакомыми. Панаетова его наверняка уже забыла, да и пошлое это занятие - греться в лучах чужой славы. Но тут они встретились взглядами, Ксюха расплылась в своей обворожительной, растиражированной ящиком улыбке, и на ходу импровизируя, запела чуть ли не в полный голос, смешно притоптывая и разводя руками:

«А я милого узнаю по бандане!

Оранжевой, как ясная луна.

А плавочки он носит от Армани,

А шлепанцы он носит мариман».

Тут уже подхватили все вместе, а Ксюха бросилась ему на шею, облобызала.

- Марик, как же я рада тебя видеть!!

- Особенно здорового и невредимого, - хохотнул кто-то сзади.

- Ну да, мы ж тебя сегодня чуть не переехали: Машке дали порулить, я ей говорю: осторожно, буек, а она мне: ну, и хрен с ним!.. Вот был бы номер.

- Да ладно, видел я вас, - отмахнулся Сергей. – Успел бы увернуться и поднырнуть, не вы одни тут поддатыми гоняете.

- Марик, собирайся, мы за тобой! – сказала Ксюха тоном, не допускающим возражений.

- Подружек с собой взять можно? – спросил Сергей.

- Конечно, о чем разговор!

- Юляшка, быстренько сбегай к маме, попроси разрешения, - сказал Сергей младшей, а у старшей спросил. – Тебе, надеюсь, можно и без?

- Спасибо, Сережа, я не поеду, - ответила она. - Укачивает меня.

Врала, конечно, ну да ладно. Ксюша тем временем участливо поинтересовалась:

- Беременная, что ли?.. Так мы тебя на нос посадим и таблеточку дадим.

- Вы мне лучше автограф дайте, - улыбнулась Вика.

- Марик, это ты нахулиганил? – спросила Ксюха, расписываясь на отельной визитке. – Ну, боец!

- Окстись, она еще ребенок.

- Да? – внимательно оглядела Вику, заметила не без горечи. – Я бы у этого ребенка грудь в лизинг взяла… Ну что, поехали?

Юляшку выгрузили на берег через пару часов - с дисками, автографами, буклетами и даже  фоткой из поляроида, - более счастливой Сергей ее еще не видел. Сам же он завис на яхте почти на сутки. Обстановка там была кайфовая, нравы свободные, так что и оттянулся, и оторвался, и загорел до черна, уснув на палубе, утомленный утехами определенного рода, - не с Панаетовой, разумеется, а с будущими звездочками, которые еще предстояло зажечь.

После возвращения в отель его акции резко поднялись: ну ладно девчонки, даже папа Арнольд Аскольдович (ну и имечко!) с интересом расспрашивал его о шоу-бизнесе; что знал, рассказал, но тот явно знал больше, потому что, оказывается, следит за всей этой показываемой по ящику ерундой. Не могла не подпустить яду и мама.

- Сережа, я не удивлюсь, если скоро и вы запоете! Внешность у вас яркая, а голос, как я понимаю, там не очень-то и нужен.

- Вы угадали, я уже начал, -  он охотно ей подыграл. – Пока, правда, на бэк-вокале.

- Ничего, главное сделать первый шаг… Ну, какие ваши годы!?

Да, она явно мстила. Господи, но за что? За то, что сама его бросила? За то, что он все еще в форме, а она подурнела, постарела, расползлась?.. За то, что ее дочка в него втрескалась?.. Даже Юляшку пыталась от него отвадить, но та сопротивлялась отчаянно, поскольку сильно к нему привязалась. Как, впрочем, и он к ней.

Вику отваживать не пришлось, она отдалилась и замкнулась сама. Впрочем, это было вполне объяснимо: она понимала, видимо, что конкуренцию с неизвестными девицами выдержит легко, но тягаться с Панаетовой ей уже было явно не под силу.

 Все это, конечно же, было смешно и воспринималось отстраненно, как в кино. На  следующий день он уже улетал домой, а они оставались – вместе со своими придуманными чувствами, ревностью, местью.

Простились они на пляже. Аскольдыч еще раз поблагодарил, Лида пожелала мягкой посадки, а вот Юляшка едва не расплакалась. Вика же просто молча кивнула, но позже подсторожила его у ресепшена.

- Можно я вам в Москве позвоню? – спросила она.

- Нет, это лишнее, - сухо и твердо ответил он.

Звонками она его действительно не беспокоила, но где-то пару недель спустя  он увидел ее в собственном дворе,  под деревьями у детской площадки. На улице шел противный осенний дождь, было холодно. Вика выглядела промокшей и замерзшей, - видимо, ждала давно. Сергей из машины выходить не стал, просто открыл дверцу.

Она села, поздоровалась, посмотрела на него затравленно, как побитый щенок.

- Я тебя слушаю, - сказал Сергей.

- Да мне и сказать нечего, - шмыгнула она простуженным носом. – Просто я без вас жить не могу и не знаю, что с этим делать.

Это называется: здравствуйте, я ваша тетя... Что может быть чудовищнее ситуации, когда ты ни в чем не виноват, никому ничего не должен, ничего не обещал, наконец, и все же вынужден искать слова, объясняющие, почему ты не можешь дать того, чего у тебя нет и в принципе быть не может. Будь это взрослая женщина, а у них порой тоже крыша едет, Сергей не стал бы, разумеется, долго искать слова и щадить чужие вздорные чувства, блажь – она и есть блажь… Но это была девочка, подросток, любое неосторожное, равнодушное слово может ее больно ранить, и рубцы этих ран она будет нести в душе долгие годы. Собственно, так и вырастают из светлых, чистых, нежных девочек противные, истеричные, сварливые тетки. Сергей в этом процессе участвовать не хотел, - пусть ее жизнь ломает и корежит, он не станет.

- Ты просто придумала меня, - наконец сказал он и погладил по голове, как ребенка. – Я совсем другой – циник, эгоист, к тому же наркоман со стажем.

Вика удивленно посмотрела на него, потом сказала  убежденно:

- Я вас вылечу. Сейчас все лечится, было бы желание.

- У меня нет такого желания, - рассмеялся Сергей, поняв, что именно она сейчас подумала. – Я ведь не простой наркоман, морской.

- Мы вместе будем плавать, - улыбнулась она.

- Ну да, только тебя мне там и не хватало, - усмехнулся он. – Наркоман от жизни бежит, от людей – я в этом смысле не исключение.

Вика прильнула к его плечу, глаза ее были полны нежности, обожания, любви; она была готова вот-вот расплакаться.

- Сереженька, миленький мой, родной, единственный, я для тебя сделаю все, что ты…

- Всё! Слышишь, всё! – он отстранился, взял ее за плечи, усадил в прежнюю позу. - Ну, неужели не понятно, что у нас с тобой в принципе ничего не может быть, я тебе в отцы гожусь! Да возьми ты себя в руки, наконец! Иначе выброшу под дождь, как щенка глупого.

Сергей понимал, что доводы приводит банальные и тупые, но других не было. Впрочем, подействовали и эти: Вика заметно успокоилась, целоваться больше не лезла, но глаза все еще были влажные, и губки обижено дрожали.

- Говори адрес, девочка, я тебя домой отвезу, - сказал Сергей.

- Я не хочу домой, - ответила Вика. – И я вам не девочка!

- Хорошо, ты мальчик… Адрес диктуй: времени у меня больше нет, а под дождь я тебя не пущу, заболеешь.

          - Сережа, не надо разговаривать со мной как с ребенком, - попросила Вика. – Я взрослая и почти самостоятельная девушка, мне скоро девятнадцать будет.

- Вот только врать не надо, - поморщился Сергей. – И сопли вытри.

Она достала платок.

- Ну что, мне вам паспорт показать?

- Показывай!

Ну, до девятнадцати, конечно,  было еще далеко, но восемнадцать ей действительно уже исполнилось, и получалось так, что зачали это несчастное, замерзшее и влюбленное существо примерно в то время, когда он с жизнью прощался на скользком сочинском причале.  Ну, может быть, неделей раньше, это уже детали.

- Пойдем, я тебя чаем с малиной напою,  - предложил он.

В квартире Сергей заставил ее надеть теплые носки, положить ноги на батарею, налил рюмку коньяка, напоил чаем.

- У тебя парень-то есть? – спросил он. – Ну, никогда не поверю, что на такую красавицу никто внимания не обращает.

- Обращают – не то слово. Косяками ходят, - и тут же не удержалась от шпильки. – Ну, естественно, кроме старых, побитых молью наркоманов – им не до женщин типа, их от другого колбасит.

- Вот такой ты мне нравишься! – рассмеялся Сергей. – А то взбила пену, соплей напускала, как птушница прыщавая… Ты, кстати, где учишься?

- Иняз, романо-германское отделение.

- Ну, тогда понятно: одни девчонки и два ботана на весь курс.

- Сережа, у вас очень странные и неверные представления, мне придется еще раз вас огорчить, - сказала она тем же ерническим тоном. – Я девушка современная и даже, как считают мои дражайшие родители,  развратная: у меня не только парень, у меня и мужчины были.

- С ума сойти! И много? – спросил он, все еще полагая, что она просто прикалывается.

- Пока два.

А ведь действительно огорчила, хотя, казалось бы, что ему до ее парней и мужчин? Впрочем, Сергей лишь косил под циника,  женщин он идеализировал всегда. И вовсе не потому, что плохо в них разбирался и не мог разглядеть суть, - он хотел их идеализировать, ибо это всегда придавало не только дополнительные краски к портрету, но и несколько возвышало то, что в сущности своей являлось не более чем нормальным проявлением нормального животного инстинкта. Поиски идеала на пустом месте чреваты всегда: когда милая, симпатичная и, казалось бы, интеллигентная девушка из хорошей семьи начинала вдруг материться или рассказывать грязные и пошлые анекдоты, желание ею обладать исчезало мгновенно, - тогда уж действительно лучше глупая птушница или случайная блядушка из кафе. Вика, разумеется, материться не станет. Рассказывать анекдоты про гинеколога, вовочку и ширинку Чапаева – тоже. И все же разговаривать с ней теперь можно и нужно иначе.

- Ну, ничего, ты еще наверстаешь. В любом случае, я рад за тебя, поэтому…

- Вы врете, - перебила она. – Вы вовсе не рады, это у вас на лице написано, печатными буквами.

- Ну, тогда, как вполне взрослая и опытная женщина, ты должна прочесть и другое: никаких чувств к тебе у меня не было, нет и быть не может.

- И опять вы врете!.. Я видела, как вы на меня смотрели – ну тогда, на пляже.

Ну, естественно, он врет. Мужчина не просто должен врать женщинам, он обязан…А уж если в благих целях, тем более.

- Да? И как же я смотрел?

- Вы меня раздевали. Взглядом. И вам нравилось это делать… -  вот теперь это была действительно не девчонка, а женщина – тонкая, умная, все понимающая. - Что, скажете нет?!

- Не скажу… Это нормальная вещь для любого нормального мужчины, - слава Богу, не в Америке живем.

- А что, там этого делать нельзя?

- Нельзя, там за это в тюрьму угодить можно. Впрочем, и здесь надо быть осторожнее: если бы я знал, что ты такая взрослая, опытная и развратная, я бы на тебя так откровенно не смотрел, - подколол он.

- Ну да, а на юную глупенькую девочку типа можно… Забавная логика.

- Юные девочки подобных взглядов не читают. А ты не просто хотела, чтоб тебя раздевали взглядом, ты просила, ты даже сама раздеваться начала.

- Вы правы, я хотела. С вами я почему-то хочу этого всегда… Сереж, неужели я тебе совсем не нравлюсь?

Ну вот, уже и на ты перешла. Еще немного, и раздеваться начнет, сама… И устоять будет тяжело, это правда. А устоять надо.

- Вот что, девочка, давай подводить черту, - как можно более строго сказал он. – Ты мне действительно нравишься, отрицать это глупо. Но ни в мужья, ни в любовники я тебе не гожусь, поэтому давай договоримся так…

Договорить он не успел, отвлек телефонный звонок, деловой – долгий и нудный. Вика все это время сидела неподвижно, даже про чай свой забыла.

- Ну, так на чем мы остановились? – спросил Сергей, повесив трубку.

- На том, что вы говорили неправду. И я даже догадываюсь, почему вы ее говорили… Точнее, я знаю почему.

- Послушайте, барышня, выражайтесь  проще, не люблю я этих загадок на пустом месте… Что ты знаешь?

Она некоторое время молчала.

- Мама сказала, что в юности вы были знакомы, это правда?

- Ну, если мама сказала, значит, правда, - согласился он.

- И вы действительно были в нее влюблены?

Ох, как же не хотелось ему влезать в эту тему! Впрочем, и врать не хотелось,  не видел в этом нужды.

- Это твоя мама была в меня влюблена, а я ее любил – сильно, по-настоящему…  И уже хотя бы по этой причине мы с тобой больше никогда видеться не должны. Надеюсь, теперь все понятно?

- Мне давно понятно, - ответила она. – Мама категорически против, у вас принципы, а что делать мне?.. Я ведь почему там, в Египте так глупо над вами подшучивала, дерзила, говорила всякие обидные слова, - я сама на себя злилась, потому что ведь не бывает так, не должно быть: первый раз видишь человека, и он сразу же кажется тебе близким, родным, единственным.

От этого взволнованного, искреннего, срывающегося голоса вдруг сладко и томительно засосало под ложечкой… Что мама против, это понятно, - перспектива стать тещей своего первого возлюбленного не устроит любую женщину. Что же касается его личного табу, то оно практически снято: если бы знал, что она совершеннолетняя, то вел бы себя по-другому; во всяком случае, дразнить и провоцировать себя не дал. Не ответить на чувства взрослой женщины, которая тебе нравится, - тут одинаково важны оба слова: и то, что взрослая, и то, что нравится, - просто глупо. Ну, было бы в ее жизни  мужчин не два, а три, -  что бы это принципиально изменило? К тому же это его типаж, он от таких больше всего и балдеет. Что же касается мамы, то ее дело десятое – девочка выросла, у нее своя жизнь и свое право на ошибки.

А вот с принципами сложнее. Когда его бывшие подруги начинали употреблять слова типа любимый,  родной, единственный, Сергея тут же стопорило, ибо он понимал, что идет обычная женская разводка. Каждый мужчина хочет услышать эти слова, и женщины, прекрасно это понимая и нутром чувствуя подходящий момент, охотно идут им навстречу, но вот только любовь здесь совершенно ни при чем! В случае же с Викой все было принципиально иначе. Была бы разводка, он бы охотно ей подыграл и взял бы ее легко, в этот же вечер. Но она пришла и сказала: я твоя, я ничего от тебя не прошу, делай со мной, что хочешь, я на все согласна. И вот тут начинаются принципы. Потому что любовь и слова о любви – это разное. И когда тебя называют родным и единственным до, а не после, ты уже не потащишь девчонку в койку, не задумываясь о последствиях.

А может,  действительно, взять и жениться на этой чудесной девчонке? Ну, где он еще такую найдет? И кто еще так самоотверженно полюбит и бросит к его ногам свою молодость, красоту, судьбу, наконец? Да и сколько можно кобелиться?.. И тут вспомнилось, что все это уже было. И любовь, и иллюзии, и глупые надежды. Причем  было уже дважды… Впрочем, здесь и любви-то нет; по крайней мере, с его стороны. А может, и хорошо, что нет? Во всяком случае, старыми граблями по башке не стукнет.

Вика исчезла на неделю, потом вдруг позвонила.

- Извини, что я нарушила уговор, но я просто должна тебя предупредить: мама наверняка будет меня искать, ты должен быть к этому готов.

- Да что случилось-то? – спросил он, теряясь в догадках.

- Ничего особенного. Я сказала маме, что люблю тебя, она на меня наорала, обозвала грязными словами, после этого я ушла из дома.

- У тебя есть, где жить? – после паузы спросил он.

- Пока у девочек в общежитии, но мне обещали помочь снять комнату.

Сергей за ней заехал, отвез на пустующую квартиру, где должны были делать ремонт и даже часть мебели вывезли; хотел дать денег, но она отказалась.

- Спасибо, у меня есть. Я ведь еще со школы подрабатываю: и переводы, и репетиторство, - мне вполне хватает.

Держалась она с достоинством, выглядела спокойной и уверенной,  о чувствах своих больше не говорила и даже задержаться его не попросила.

Ее прогноз оказался верен, Лида позвонила на следующий день.

- Вика у тебя? – спросила сухо.

- И да, и нет, - ответил Сергей.

- Формулируй, пожалуйста, точнее.

- Она сейчас живет в моей квартире, но я живу в другой.

- Надеюсь, у вас ничего с ней не было?

- Пока нет.

- Сережа, я тебя прошу, я тебя умоляю: не делай этого! Ты сломаешь жизнь не только ей, но и мне, и даже себе. Дай мне слово, что ты…

- Не дам я тебе никакого слова! – перебил он. – Я поступлю так, как сочту нужным. И прекрати над дочерью издеваться, она ни в чем перед тобой не виновата!

Из трубки доносились всхлипывания, потом связь прервалась.

Через день Сергей позвонил Вике узнать, как дела и не нужно ли чего.

- Все хорошо, спасибо, вот только…

- Что только? - насторожился он.

- Да пустяки: у мамочки моей, кажется, совсем крыша поехала, - за мной постоянно следят:  везде, даже в метро… Видимо, наняла филеров, - я уже чувствую себя Матой Хари, не меньше!

Сергей постоянно ловил себя на мысли, что его тянет к этой девочке, как не тянуло уже давно и ни к кому. Причем тяга эта была совершенно лишена сексуального подтекста, ему просто хотелось быть рядом с ней. Чувство было новое, незнакомое, несколько странное… Но тут навалились неотложные дела, они и отвлекли от этих приятных, но нездоровых мыслей.

По институтской специальности Сергей давно не работал. У него был свой небольшой бизнес – ремонтно-строительная фирма на двадцать человек. Но это был лишь довесок к главному – игре на рынке недвижимости. Начинал он с того, что покупал новостройку на нулевом цикле.  Через год-полтора уже готовую коробку приводил в божеский вид по евро стандарту,  продавал,  потом снова вкладывался на нулевке, но уже на две квартиры. Со временем квартир в обороте становилось все больше, он стал брать и убитый неликвид на вторичке, потом прибавилось Подмосковье, Питер, а сейчас он впервые выходил  на черноморское побережье. Пока лишь Сочи, но планы были обширные, поскольку рынок здесь находился в зачаточном состоянии, цены прыгали в зависимости от сезона, что давало возможность дополнительного маневра. И сейчас как раз пришел тот момент, когда пора брать: с потенциальными продавцами он начал работать еще летом, опустить их удалось достаточно сильно, так что для сделки созрели уже обе стороны, - оставалось лишь выбрать два варианта из трех.

Вика, казалось, про него забыла. Звонить ей не было повода, а если позвонить просто так, то он опасался, что это может быть истолковано превратно: типа, я все обдумал и решил снизойти – как к чувствам твоим, так и к телу.  Дичь, конечно, полная: она бы так никогда не подумала, но Сергей в последнее время стал как-то особенно щепетилен в подобных вопросах,  он неосознанно оберегал свои чувства к этой девочке – вполне светлые и чистые, к тому же нарастающие с каждым днем.

Она все же позвонила, но в самый неудачный момент, - он уже ехал в аэропорт. Спросила, куда летит, он ответил. Сергею вдруг мучительно захотелось, чтобы она сказала: «Возьми меня с собой», но она этого не сказала. Поговорили о том о сем, наконец, он не выдержал:

- А ты не хотела бы поехать со мной?

- Глупый вопрос, ты ответ знаешь.

- Там сейчас холодно и сыро, - предупредил он. – К тому же я еду по делам, тебе будет скучно.

- Сережа, не надо меня мучить, - сказала она. – И дразнить не надо.

Он почувствовал себя полным идиотом и козлом: гордая девочка уже переступила через себя и все главные слова сказала, - страдать она готова, но унижаться – никогда.

- Собирайся, через десять минут я за тобой заеду!

Пришлось сделать крюк,  и они едва не опоздали, успев купить второй билет, когда регистрация уже заканчивалась. В салоне Вика спала у него на плече: всю ночь она переводила научную статью и выглядела усталой. Дремала она и в такси, уже по дороге из Адлера. У Сергея был заказан номер в «Рэдиссон-Лазурной», - не хотелось  торчать  в пробках Курортного проспекта, да и объекты его находились ближе к этому месту, - но уже в дороге решил переиграть на «Москву». Он понимал, что уж если Лида настолько увлеклась шпионскими играми, то непременно их вычислит и наверняка сама скоро примчится, - вот и пусть постоит у той же арки, у которой он сам стоял почти двадцать лет назад, пусть пострадает, как он тогда страдал. К тому же в этом отеле и примерно в это же время года она зачала свою дочь, здесь же она ее и потеряет, отдав тому, кого так безжалостно  бортанула, едва не отправив на тот свет, - ему казалось, что это правильно и справедливо,  хотя месть, конечно же, чувство мелкое,  и осадок от нее на душе нехороший.

«Вам твин или дабл? – уточнил портье, окинув их взглядом и, не сумев определить, кем приходятся друг другу этот взрослый мужчина и юная девушка.

...Женщин у Сергея было много, палитра испытанных чувств весьма широка, но никогда и ни с кем главным и едва ли не единственным чувством не была нежность. Это было странно. Это было ни на что не похоже. И это было прекрасно, потому что он вдруг ощутил себя совершенно другим человеком – лучше, чище, искреннее, чем он привык о себе думать.

Вечером, как и ожидалось, нагрянула Лидия Николаевна. По обстановке в номере и, главное, лицу дочери, она все поняла.

- Эх, ребятки, что же вы наделали?! – сказала она вместо приветствия.

Голос ее был тихим, взгляд опустошенным. Она увидела то, что и предполагала увидеть. И примчалась сюда явно не для того, чтобы помешать, поскольку ясно было, что помешать не успеет. Но тогда зачем? Повисла тягостная и довольно долгая пауза. Сергей позвонил в ресторан, заказал ужин.

- Вика, я неоднократно просила тебя, предупреждала, ты меня не послушалась, - Лида начала, наконец, свою заранее заготовленную речь. - И Сергея я просила, даже умоляла...

- Мам, зачем ты приехала? – перебила дочь. – И все эти пустые и нудные разговоры зачем?

- Может, ты все же дашь мне договорить?

- Да знаю я все, что ты скажешь! Наизусть выучила...  Мам, ну сколько можно в самом деле? Хочешь ты того или нет, но смириться тебе придется.

- Нет, дочь, с ЭТИМ смириться невозможно! – с Лидой уже начиналась истерика.

- Мамочка, не надо все усложнять, - дочь пыталась ее поцеловать, обнять, но та отстранилась. – Я люблю его, он любит меня, а все остальное уже не важно. Все будет хорошо, мама, вот увидишь!

- Ничего у вас не будет! – горько сказала мать. – Ни-че-го!

- Тебя так смущает разница в возрасте? Но ведь у вас с папой тоже...

- Да причем здесь возраст? – резко перебила Лида. – Это отец твой, дура!

- Что?.. Кто?.. Кто отец? – опешила Вика.

- Дед Пихто... Боже, ну какие же вы оба тупые! Это фамильное у вас, вне всяких сомнений.

В номер принесли чай и бутерброды. На несколько секунд повисла пауза. У Сергея все внутри похолодело  и сжалось в один сплошной комок. То, что сказала Лида, было чудовищно: невозможно ни поверить, ни осмыслить, ни принять. Вика свою маму знала лучше (как и то, на что она способна), поэтому не поверила сразу.

- Ты хоть сама понимаешь, что говоришь?!.. Все доводы исчерпаны, приходится искать уж совсем экзотические?

- Я тебе сказала правду. Мне до последнего не хотелось этого делать, но вы меня вынудили.

- Ну да, - усмехнулась Вика, все еще отказываясь верить в этот  бред. – А кто мне раз сто рассказывал, что замуж выходила девственницей? И папа с гордостью ставил мне, развратной и непутевой, тебя в пример, - что, скажешь, этого не было?

- Почему же, было, - устало согласилась мама. – Я не обманывала ни тебя, ни папу… Но так уж вышло. Можешь считать, что ты результат непорочного зачатия.

Это становилось уже смешно, но смеяться почему-то не хотелось, да и лицо у Лидии Николаевны было исполнено внутреннего трагизма.

- В детском садике дура-воспитательница нам говорила, что дети рождаются от поцелуев и жарких объятий, - ты сейчас очень на нее  похожа… Сережа, но почему ты молчишь? Или вы оба не все мне сказали?

Сергей лишь развел руками: мол, что тут скажешь?! Нелепость и абсурдность ситуации была очевидна. И очень уж все шито белыми нитками... Нет, Лида, если бы это было действительно так, и если бы ты хотела сохранить тайну, ты никогда бы не окликнула меня в курилке, не потащилась бы в мой отель и уж точно сбежала бы оттуда со всем семейством при малейшей опасности и под любым предлогом. Принято считать, что любая женщина, даже самая последняя шлюха, прекрасно знает, от кого у нее ребенок. Возможно, но вот говорить она при этом может все, что угодно, и настолько убедительно, что сама начинает в это верить. У одной его знакомой было трое детей, все от разных мужчин, при этом муж был уверен, что все трое его.

- Ты мне скажи одно, - продолжала допытываться Вика. – Хотя бы теоретическая вероятность того, о чем говорит мама, есть?

- Ну, разве что чисто теоретическая, - пожал плечами Сергей. - У тебя какая группа крови?

- Первая, а что?

- А у мамы?

- У нее кровь голубая, редкая, - съязвила дочь. – Четвертая, резус отрицательный.

Напряжение тут же спало. Внутренне Сергей уже был готов поверить в то, что эта светлая, нежная, чудная девочка его дочь. Причем поверить с радостью и вопреки тому, что уже произошло между ними. Инцест, тем более неосознанный и невольный – не пугало, и не проклятье. Он начался с детей Адама и Евы и не прерывался никогда, поэтому все мы на этой земле кровные родственники. Грех – это когда знаешь и преступаешь, когда не знаешь – не грех.

- Ты почему улыбаешься? – спросила Вика. – Сережа, я уже ничего не понимаю... Что?

- Ты в принципе не можешь быть моей дочерью, - пояснил он. – У меня вторая.

Вике потребовалась минута, чтобы сопоставить и переварить информацию.

- Мама, зачем ты устроила этот пошлый спектакль? – наконец сказала она.

- Что?.. – Лидия Николаевна пребывала в прострации и, казалось, почти не слышала того, о чем они говорили. – Вы оба мне не верите? Хорошо, тогда мы проведем генетическую экспертизу. Не здесь, естественно,  в Москве… А сейчас мы должны ехать. Ты не можешь здесь оставаться, дочь.

- Нет, мама, ты уж договаривай до конца, слишком много вопросов… Ты свою жизнь построила на обмане, я же свою не хочу.

- Да не было никакого обмана, - устало и тихо сказала она. – Я не знала, что беременна, когда замуж выходила. И Арнольда Аскольдовича я не обманывала, он действительно мой первый мужчина. И ребенок, я была уверена, от него… Но потом мне сказали срок, потом он подтвердился, и родилась ты вполне доношенной, а не восьмимесячной, как мне потом записали в карте. За взятку, естественно. У меня выхода другого не было. Потому что я ничего не могла объяснить – ни тогда, ни сейчас…  Это расплата за мою девичью глупость. Я не знаю, как это могло произойти, но это произошло. И теперь нам всем надо решить, как жить дальше.

- Я не верю тебе! – твердо сказала Вика.

- Дочь, не требуй от меня невозможного. Ты же знаешь, я в медицине профан. Я не поняла, что вы тут говорили о крови, я вообще мало что сейчас способна понять... Но одно я знаю точно: Сергей твой отец!

Лида говорила с такой убежденностью, такой верой в собственные слова и с такой болью в голосе, что вопреки очевидному и бесспорному снова начали сомневаться оба – и Вика, и Сергей. К тому же Вика наверняка разбиралась в медицине не лучше мамы. И все же чтобы ее сломать потребовался еще один удар, который Лидия Николаевна и нанесла.

- Дочь, есть вещи, которые при мужчинах говорить неудобно... ну, некоторые физиологические подробности, скажем. Обещаю: я тебе расскажу абсолютно все!.. И потом мы все вместе примем решение. Одевайся!

           Ох, как же потом корил себя Сергей, что позволил Лиде реализовать собственный сценарий! Нельзя было этого допустить. Никогда и ни при каких условиях... Надо было выпроводить маму за дверь или самим уехать, но наедине их оставлять было нельзя!

После их ухода он пытался  представить себе, что именно сейчас рассказывает Лида и внутренне содрогнулся. Томление юношеской плоти лишь в книжках выглядит красиво. В реальности же это липкие пятна на теле, мокрые простыни и притворно испускаемое «ой!», хотя там до «ой» как от Магадана до Парижа. Возможно, у других это иначе, но у него было именно так. «Нет ничего хуже первой женщины и второй рюмки», - говорил один из его приятелей. Увы, есть: когда твоя первая женщина девушка, а ты сам робок и неумел, как последний лох.

В эту ночь Сергей так и не уснул. Сначала ждал звонка от Вики, потом вообще ждал неизвестно чего, а потом уже нервы были на таком пределе, что и ложиться было глупо, все равно не заснешь. За что же судьба сделала мне эту подлянку, думал он. У каждого третьего мужика есть на стороне дети, о которых они и не подозревают, но ведь не каждому упорно и настойчиво подкладывают в постель собственную дочь. Стоп! Опять он поверил в эти бредни... Ну, не бывает так, в принципе не бывает!

И тут вдруг из памяти выплыло еще нечто неприятное и даже пошлое, о чем он и думать забыл; где-то за пару недель до разрыва Лида призналась ему, что на чьем-то дне рождения, охмелев от шампанского, целовалась с каким-то парнем. Так, может быть, не только целовалась?.. Чужая душа потемки, а женская так вообще глухая воробьиная ночь. Эх, зря он не спросил, какая группа крови у папы, возможно и Арнольдыч здесь совершенно ни при чем.

Когда под утро в дверь его номера тихо постучали, он уже и не надеялся, и не ждал…  Правильно не надеялся, это оказалась Лида.

- У тебя ее тоже нет? – спросила она и, не дождавшись ответа, осмотрела не только номер, но и ванную. – Господи, ну куда она могла деться? - потом села прямо в верхней одежде на кровать, попросила коньяка и сигарету. – Сбежала она от меня, уже на вокзале… Я на секунду отвернулась – ее нет. Бросилась искать – как  в воду канула.

«Не накаркай, дура», - подумал Сергей, уже предчувствуя неладное.

Тебе она не звонила? Совсем?.. Мне тоже. И в Москву не звонила… Сначала были длинные гудки, теперь говорят, что абонент недоступен, - она его отключила, что ли?.. Ну, чего ты молчишь?

Он сказал бы ей, чего…  Все бы сказал! И еще обязательно скажет, если все обойдется… Вот только бы обошлось. Сейчас Сергей уже был согласен на любую роль – отца, любовника, мужа; согласился бы и вообще из ее жизни уйти навсегда, только бы с ней ничего не случилось…  Но он уже чувствовал, сердцем чувствовал, случилось.

Лида продолжала сидеть в полной прострации: коньяк она так и не выпила, и сигарету не докурила – пепел падал на ее пальто и на прикроватный коврик.

- Разденься и заставь себя поспать, - предложил Сергей. – Если что-то узнаю, позвоню.

Утро было солнечным, море спокойным, на знакомом причале сидели с удочками рыбаки. Сергей поймал себя на мысли, что, быть может, он чрезмерно драматизирует ситуацию: это он тогда был слабый и, как институтка, топиться побежал; Вика же натура цельная, сильная. Ему нечего было терять, ей – есть!

«Девочка моя, солнышко, откликнись, прошу тебя!»

«Абонент временно недоступен или находится вне зоны действия АТС».

Позвонила хозяйка квартиры в Кудепсте, она была согласна. Поздно, мадам, слишком поздно: когда исчезает смысл, исчезает и цель. Сергей подумал, что Вика сейчас, может быть, вот так же бесцельно бродит по городу и думает примерно о том же, потому что для того, чтобы осознать происшедшее, нужна только одна вещь – время. Все проходит, что-то забывается, что-то вытесняется, что-то наполняется новым смыслом. Ты не спеши, моя девочка, не спеши, все образуется, утрясется, не спеши… Если ты жива еще, конечно.

Когда он вернулся к себе в номер, Лиды уже не было. На столе лежала записка с одним лишь словом: «Глухо!»

Время остановилось. Как и чем были наполнены эти два дня, Сергей помнил смутно. Приходили и уходили следователи, он, не читая, на чем-то расписывался, снова объявилась Лида, но на сей раз уже с мужем, потом они втроем ходили в городской морг и в больницу, а время все тянулось и тянулось, и ни начала ему не было, ни конца.

Тело обнаружили на третий день, почему-то в районе Мамайки. Их повезли на опознание, но Лида вырубилась еще в машине: просто впала в ступор и ни идти не могла, ни слова сказать.

Утопленницу он не узнал. Точнее, он узнал куртку, шарфик, сапожки, но лицо… Господи, во что же она превратилась!.. И он тут же возненавидел и это коварное море, и лживое солнце, и фальшивые в своей ласке волны. По факту все было верно: ему обещали, что заберут его жизнь, ее и забрали. Во всяком случае, все лучшее, что в этой жизни было. Аскольдыч рыдал навзрыд, Сергей рыдал молча. Каждый оплакивал свое, и каждый имел на это право.

Вернувшись в Москву, Сергей обнаружил в почтовом ящике письмо. Там была лишь одна фотография, на обороте которой красивым, почти детским почерком было написано: «Я все равно буду любить тебя вечно, ты так и знай!»

И вот тут уже он зарыдал в голос, - да нет, не зарыдал, завыл… как волк, с которого живьем снимают шкуру.

С фотокарточки улыбалась Вика. И теперь она уже будет улыбаться ему вечно, как и обещала. Это единственное, что осталось у него от прежней жизни. Точнее, шкуры – которую только что сняли и унесли.

Журнал «Юность», №1, 2012г.