Авдотья Смирнова сняла фильм о либеральном «фашизме»
Две попутчицы в одном купе из Москвы едут в культурную столицу. Одна – коренная петербурженка, дочь художника, работает в Кунсткамере, живет в бывшей мастерской отца, квартиру же сдает. Скромная, совестливая, романтичная, но совершенно не устроенная в жизни и в странных старушечьих одеяниях. Другая – хабалка, одевающаяся в проституточные прикиды, с двумя пачками презервативов движется из «Ёбурга», то есть Екатеринбурга.
Так получилось, что ночью их обворовали, пропали сумочки с деньгами и документами, а у одной еще и с презервативами. Добрая и интеллигентная петербурженка Лиза (Анна Михалкова) приглашает к себе обворованную случайную знакомую с Урала Вику (Яна Троянова), которая своей яркостью, живость, непосредственностью натуры, да еще и некоторым количеством легких алкогольных напитков быстро располагает к себе.
Предыдущий фильм Авдотьи Смирновой «Два дня» сочетал в себе стилизованное под романтическую комедию практически сказочно-элегическое повествование с острой публицистикой и был посланием о расползающемся по швам обществе. В новом фильме «Кококо» это общество уже расползлось, между ее слоями разверзлась гигантская пропасть, и любые потуги свести их отдают искусственностью, как в эксперименте булгаковского профессора Преображенского попытки сделать из замеса собаки с люмпеном нормального человека приводят к краху. По большому счету, Смирнова в своем фильме в очередной раз интерпретирует франкенштейновский опыт. В картине он трансформируется в задачу окультуривания естественного человека из народа, поселения его в культурной столице, что в конечном итоге сводится к морально-этическому рефрену: мы в ответе за тех, кого приручили…
После неприятного дорожного приключения и приезда в Питер, пошел процесс «приручения» девушки из народа. И действительно, Вика ведет образ жизни полезного до поры, пока не гадит, домашнего животного. Она отлично готовит, наконец-то прибралась в совершенно запущенной квартире-мастерской, которую хоть и посещает домработница, но ее держат скорее из жалости. Хотя и уборка эта обходится боком: во время нее Вика попортила ценную графику, которая осталась Лизе от отца. К искусству и вообще всему возвышенному гостья с Урала крайне равнодушна: ее вкусы – картина с изображением Петра Первого в приторно реалистичном стиле пера некоего художника с русопятской фамилией, которую она приобрела на Невском, компенсируя испорченную графику. Ее «культурное» достижение – пение народных песен, которое забавляет рафинированную публику. Хотя опять же она может постоять за себя, быстро схватывать на лету, когда это требуется для выживаемости или трудоустройства. И не беда, что первоначально рококо воспринимается, как «кококо», но дальше этот и другие стили безошибочно определяются…
Вера этих людей тоже достаточно сомнительна. В фильме появляется поп – бывший рокер и экс-муж Вики, который лихо пьет водку и с которым героиня из народа до сих пор, судя по всему, периодически сожительствует.
Лиза по своей интеллигентской наивности считает, что из Вики может что-то получиться. В одной своей реплике она проговаривает о долге перед «ними»: у нас есть все от рождения, хорошее воспитание, образование, определенные стартовые возможности, а у них ничего… Ее ученые коллеги по работе, которые все больше рассуждают о лакомых заграничных командировках, считают, что все это «возня с сирыми и убогими». Этакая забава чудачки Лизы, не имеющей детей, и поэтому она тащит в дом и пригревает всяческую живность: до этого был алеут, страдающий туберкулезом, теперь вот Вика, готовая при первой возможности лечь под ее бывшего мужа.
Если в предыдущем фильме «Два дня», где также были продемонстрированы душевные и прочие борения современной интеллигенции на фоне уходящей привычной для нее среды, народ был показан кипящей и протестующей массой на заводе, готовый на голодовку, на бунт, неизвестно с какой руки интерпретаторов классика заклейменный бессмысленным и беспощадным. То после Болотной и провала всего протестно-креативного движения, этому самому народу, естественно, в способности публичного выражения протеста, вообще любого активного действия, категорически отказано. В «Кококо» протестная сила – кучка интеллигентов, в том числе и коллег Лизы, которые развернули плакат за свободу Ходорковскому перед лицом приближающегося ОМОНа. Народ же способен лишь к приспособленчеству, в жизни он держится на рельсах привычки и мимикрии под обстоятельства. В тех же «Двух днях» народ у Смирновой был представлен в нескольких ипостасях: суровых, но замученных работников еле дышащего завода; ватаги диких свадебных гуннов; душевных жителей деревушки, влачащих дни в лачугах-сараях и еще в виде кроликов, которые в клетке живут в музее и коих служащие подкармливают капустными листьями. Таков вот символ взаимоотношения интеллигенции и народа, который получил развитие в «Кококо».
Вообще, простой от сохи народ у Смирновой представлен, как нечто чужое, похожее на оккупантов, таких же какими они показаны в фильме Андрея Звягинцева «Елена» – клещи или крысы (сравнение Вики с крысой присутствует в «Кококо). Как проговаривается в «Кококо», обладающие чудесной жизнеспособностью и приспосабливаемостью к обстоятельствам. Но мало того, эти существа еще и таят в себе агрессию. Любопытен диалог героинь после просмотра фильма в кинотеатре (хотя до этого Вика сладко засыпает под звуки эротических сцен с телеэкрана). Вика комментирует, что понимает героя, который «мочит черных»: «От хачей реально жизни нет… они реально и сами звери». Лиза тут же гневно протестует и говорит, что это фашизм: «Гитлер уничтожал евреев. Что евреи, что кавказцы в данном случае одно и то же… Тебе никогда в голову не приходило, что мы, русские к ним пришли и навязываем свои законы?!»…
Это «мы, русские» – единственное, что, казалось бы, объединяет двух женщин, но и то это связано с чувством вины за историю, за агрессию, за пришлость. Чтобы отмежеваться, Лиза кается в этом, выявляя фашизм, для Вики же вроде как норма – «мочить» и навязывать свои законы. Можно предположить, что и дальше на уровне подсознания Лиза будет нещадно обличать все, что связано с этим «мы». В нем – порок, темные звериные инстинкты.
Это «мы», странная дружба двух совершенно разных женщин рушится буквально на глазах. После того, как Лиза наблюдала совокупление своего бывшего мужа с Викой, она высказала ей: «Что ты вообще тут делаешь? Ты хабалка, дрянь, шлюха, что вообще тебе от меня надо?!» После чего последовали рыдания Вики практически таким же противным голосом, каким она пела свои песни: «Ты меня обманула, зачем ты мне наобещала всего, ты специально… Я тебе поверила…»
Вот здесь и проявляются аллюзии на известную булгаковскую пару: профессор Преображенский – Шариков. И пусть из Вики у Смирновой делали человека не путем хирургический операции, но попытались перевоспитать, дать путевку в новую жизнь, внушить надежду на статусное трудоустройство… Всю жизнь проработавшая в Кунсткамере, наблюдавшая уродцев, Лиза устроила опыт создать своего Франкенштейна. А в финале чуть было не уничтожила свое детище, не задушила. Благо Вика сбежала. Преображенский вернул обратно Шарика.
Точка зрения, которую представила в своем фильме Авдотья Смирнова, сейчас крайне распространена и растиражирована в нашем обществе. В народ уже давно никто из наших деятелей искусства, креативного класса не идет за правдой, за чистотой. Это понятие все больше обретает негативные коннотации, становится средоточием всего мрачного, порочного, отсталого и неспособного к любым переменам. Это дикие неразумные племена аборигенов-варваров, за повадками которых можно разве что наблюдать, описывать да быть готовым к отпору их припадков звериной неистовой агрессии. Это то, что президент медиагруппы «Живи!» Николай Усков называет «каловыми массами Родины» (http://www.snob.ru/selected/entry/54760). Не просвещенный ли либеральный фашизм это и если нет, то что?
Г. Северодвинк