Новая гуманитарная микро-эпичность Михаила Ямпольского

Ямпольский М. О близком (Очерки немиметического зрения). - М.: Новое литературное обозрение, 2001. - 240 с. 3000 экз. ISBN 5-86793-141-2

Слова, слова, слова. Глаза, глаза, глаза. В знаменитом «Письме» Гуго фон Гофмансталя (1902) первые сворачивались и превращались во вторых, становясь немым языком самих вещей. Особенности нашего зрения обусловили то, что со времени самых ранних опытов биологический микроскоп как орудие проникновения внутрь противопоставлялся космическому телескопу как прибору, не нарушающему зрительной «поверхности», что и привело к нынешнему ментальному торжеству первого из них над вторым.

Об этих масштабно-измерительных перипетиях идет речь и в повести Сигизмунда Кржижановского «Странствующее “странно”»: «Мы люди, почувствовавшие всю тесноту жилпланетных площадей, захотевшие здесь, в малом мире, мира б о л ь ш е г о. Но в б о л ь ш е е - лишь один путь: через м е н ь ш е е; возвеличивание - сквозь умаление. Гулливер, начавший странствовать с Лилипутии, принужден был закончить его в стране Великанов. Правила нашего магического стажа - поскольку они хотят сделать нас большими среди меньших, великанами среди лилипутов, - естественно, стягивают линии наших учебных маршрутов, вводя нас в магизм, то есть в возвеличивание, лишь путем трудной и длительной техники умаления»*. Сам писатель, основную цель своего творчества видевший в том, чтобы сделать зримыми отвлеченные понятия, и в этой повести, и в ряде рассказов («В зрачке») продемонстрировал виртуозную «технику умаления». Некоторые его герои, прислушиваясь к шепоту букв, становились «в рост им» и отправлялись в фантастические путешествия то внутрь часов любимой женщины, где вступали в борьбу с бациллами времени, то проникая в кровеносную систему соперника, чтобы устроить там оказавшуюся смертоносной революцию кровяных телец. Чтобы подчеркнуть, что не все тут сводится к литературной игре, писатель устами героя вспоминает о «так называемом “гипотетическом человечке”, измышленном Лейбницем в письме к Косту», который для опровержения материализма получил бы возможность путешествовать внутри человеческого мозга»**.

Среди множества имен, ставших для Михаила Ямпольского источником его обозреваемой здесь книги «О близком», Сигизмунд Кржижановский - не самый близкий. Однако объективно складывающаяся по прочтении картина заставляет сделать вывод о неосознанной глубинной связи именно этих двух авторов. Более того, - что фигура Ямпольского-исследователя (истории и феноменологии общекультурного видения) оказывается ничем иным, как самопородившимся ученым персонажем Кржижановского-писателя.

Одна из главных сюжетных линий у Ямпольского в данной, методологически самой «микроскопической» книге - гносеологическая борьба с «маленьким человеком», самым первым изобретателем которого он называет еще Р.Декарта. Этому философу маленький посредник понадобился для наблюдения за работой сетчатки внутри глаза. Ямпольский, как и Кржижановский, благополучно минует проблематику разбухшего далеко за сугубо исследовательские рамки пресловутого «маленького человека» русской классической литературы XIX века, упоминая лишь о становлении детского сознания глазами «мальца», путешествующего внутри черепного пространства, в романе Андрея Белого «Котик Летаев». Гораздо важнее для него Марсель Пруст, который сам по себе, уже без чьего-либо микроскопического посредничества, весь глаз вывернул наружу в процессе переноса объекта зрения вовнутрь, на некую вторую сетчатку, которая может «регистрировать зрелище, выплывающее из глубин памяти в глаз» (с. 150). Отсюда уже рукой подать до божественного умения прямо смотреть на самого себя (ведь отличительная особенность Бога - способность быть носителем света и одновременно испытывать на себе его воздействие).

Но гораздо важнее для Ямпольского, чем все писатели, «важнейшее из искусств». Особенно фильм американского режиссера Р.Флейшера «Фантастическое путешествие», в котором экспедиция внутрь человеческого организма показана совершенно всерьез, без имевшей место у С.Кржижановского иронической дистанции, а также «стихийно феноменологический» фильм Д.Арнольда «Невероятно уменьшающийся человек». Отсутствие микроиронии и макронамеков в привлеченном Ямпольским стерильном экранном микоромире (иначе можно было бы еще вспомнить, как в одном из романов К.Воннегута китайцы научились уменьшаться до микроскопических размеров и стали внедряться в американские головы, или одну из серий телевизионных «Секретных материалов», где уже русские организмы оказались переносчиками страшных глистов-мутантов) призвано утвердить новую гуманитарную эпичность. Для подтверждения своей позиции Ямпольский цитирует Гегеля, писавшего в «Эстетике» о равном достоинстве всех упоминаемых в древнем эпосе предметов (с. 48). Однако не ведет ли попытка воспроизведения былой вещевой демократии в новых условиях к торжеству вещекратии?

Борьба с «маленьким человечком в человеке», которую до М.Ямпольского вел М.Мерло-Понти, означает обретение человеком состояния «лицом к лицу непосредственно с миром», «как поэзия обретает то, что артикулируется в нас без нашего ведома» (с. 32). Однако а-магическая (преуменьшительная) гуманитарная алхимия нашего автора, с его пониманием творчества как слепоты, как двуединства созидания и разрушения, направлена и на борьбу с местом обитания отменяемого «человечка», на борьбу с самим местом, на обоснование имеющей сейчас, так сказать, (псевдо?)место в современной поэзии деместофикации. Отталкиваясь от стихов Аркадия Драгомощенко (преимущественно рукописных), Ямпольский утверждает: «Он, например, пишет о холмах: “Иногда холмы, открывающие невосполнимую недостаточность пространства, заселяемого разным”. Холмы как бы негативно открывают пустоты, провалы и заполнения, выбухания вместо однородного пространства, закомого нам по моделям линейной перспективы. Они похожи на обратимые складки. По существу, такое пространство поэзии радикально отменяет возможность дистанцированного зрения и, соответственно, эстетического любования языком со стороны» (с. 215).

«Все созерцания суть экстенсивные величины», - цитирует Ямпольский «Критику чистого разума» Канта, скользя по улавливающей наблюдателя, как паук муху, «топике непосредственности» (с. 50). В пространственном отношении это двухмерная, лишенная глубины плоскость, переход в которую означает одновременно «смерть» субъекта и переход в вечность, а во временном - «темноту момента» (с. 17).

Культура как способ примирения человека со смертью оказывается грандиозным лишенным локализации хосписом: «Эта утрата места “здесь-и-теперь”, эта смерть, лишенная места, - непременное условие возникновения эстетического» (с. 135). Петербург, Венеция и иные традиционно поэтические уголки - «мифические места прописки поэта, в которых нет ничего, кроме языка, вернее, ниш, в которых успокаиваются поэтические деформации. Эти ниши - прежде всего цитаты, то есть обрывки чужой речи, минувшей, а потому выкристаллизованной в клише, в топосы» (с. 213). Сейчас поэт обречен на жизнь в пустом из языковых клише и цитат доме, на путь от потенциальности как способности не-быть к никогда не достижимой актуальности. Двухмерность репрезентации истончается до расстояния между слипающимися друг с другом книжными страницами.

В таком (не)пространстве существование умозрительного даже очень маленького человека, естественно, невозможно. Но неизбежно появление задолго до всех вавилонских библиотек жившего и способного пережить их крушение не придуманного, но по-своему окультуренного ископаемого и неистребимого «семантического чудовища» - таракана. В далеком прошлом некоторые русские крестьяне при переездах брали с собой образцы этого почти тотема для своеобразного одомашнения нового места жительства. Кем лучше, как не их генетическим потомком возможно составление исчерпывающего их масштабы атласа? Тараканьи бега, опыты промышленного разведения тараканов для корма домашних животных. При всем этом бескрылая «бабочка памяти» не сочла нужным включиться в механизм мимикрии, отдав эту возможность окружающим персонажам, как будто бы предугадав надежнейшую экологическую, не имеющую ничего общего с хосписом, нишу манящих бесхозностью книжных страниц как пространство доступной вечности.

* Кржижановский С. Собр. соч.: В 5 т. Т. 1. С. 282.

** Там же. С. 333.