Екатерина НИСТРАТОВА. Таврический миф в эклиптике русской культуры.

Люсый А.П. Пушкин, Таврида, Киммерия. - М.: Языки русской культуры, 2001 (Серия “Studia Philologica”). - 208 с.

Книга филолога и критика А. Люсого рассматривает крымский, или таврический, культурный миф во всем многообразии его литературно-поэтических преломлений. Геопоэтика как полагание зависимости литературы от пространства, от топонимо-географической данности - это идея, преднаходимая еще у Н. Эйдельмана в одном из его литературно-исторических исследований «Быть может за хребтом Кавказа…» (1990), где русская общественная мысль и литература представлены в кавказском контексте. В отличие от известного историка А. Люсый не стремится к предельной документированности фактов и выводов, ибо это невольно ограничивает круг рассматриваемых лиц и произведений (у Эйдельмана - Грибоедов, Пушкин, Одоевский). Наоборот, он стремится выстроить эволюцию мифа на протяжении всего его существования: Крым-Таврида проходит у А. Люсого по эклиптике русской культуры, трансформируясь вместе с ней.

Основоположником крымского мифа, Колумбом Крыма автор называет Семена Боброва, чья поэма «Таврида» - видение грандиозного универсума, мыслимого в связной цельности частей божественного механизма («механика в высоком смысле»), и вербализируемого как барочно-роскошное исчисление «священных ужасов природы». Семену Боброву, знаменитому в прошлом, а ныне почти забытому поэту державинской эпохи, «шишковисту» и ревнителю чистоты языка, посвящены едва ли не лучшие страницы книги: возвращение бобровского «слогопада» в культурный обиход представляется А. Люсому своевременным и закономерным, в чем с ним нельзя не согласиться.

Начало традиции романтического восприятия «полуденной страны» положила элегия К. Батюшкова «Таврида»: образ Крыма приобретает черты прекрасной страны изгнания, воображаемого и чаемого земного рая. Известную преемственность можно видеть в таврических образах Пушкина, бежавшего Отечества в «земли полуденной волшебные края»; однако сопоставление (контраст или сопряженность) пейзажей - картины природы и психологического рисунка души - в элегиях Пушкина дают значительно более сложную структуру внутренней драмы поэта. Возможно, это было одним из факторов, предопределивших многомерность и многоплановость воплощений мифологической символики Тавриды в описаниях полуденного края в литературе XIX века.

Первое откровение симулятивной сущности таврического мифа обнаруживается в стихах И. Анненского, который, по мнению автора, развивает «позднепушкинский, переосмысливающий в историософском измерении образ «свободной стихии» взгляд на море» (105), разрушаюший пушкинскую эстетизирующую приподнятость, романтический пафос восприятия природы. В поэтике О. Мандельштама таврический миф переносится в царство мертвых (воспетый еще Гомером вход в Аид был локализован в Тавриде), ибо только там отныне он возможен. Окончательное ниспровержение романтического образа принадлежит М. Волошину: «если некогда С. Боброву весь Крым предстал как храм природы с Чатырдагом-алтарем, то у Волошина Карадаг - «как рухнувший готический собор» (128)

Даже скользящее, без академического охвата движение по магистрали культуры обязывает к упоминанию множества имен и цитированию большого количества произведений, поэтому плотность цитат в тексте А. Люсого весьма велика. Эта черта, в связи с постмодернистскими нормами письма, придает тексту воздушность и проницаемость, благодаря соположенности - легкую «вчитываемость» и «вычитываемость» смыслов, порой весьма неожиданных. Например, сопоставление бобровского «зри!», тютчевского «смотри» («Смотри, как запад разгорелся») и пушкинского «я видел» («Я видел Азии бесплодные пределы») дает возможность самому автору сделать интересный вывод о двух тенденциях в русской поэзии: императивная описательность окружающего мира в оппозиции к экзистенциальной направленности стиха. Множественность цитат, как кажется, сродни ренессансной varieta, включившей в окружность культуры все предметы и вещи мира путем перечисления, равноценного магическому называнию их. Перечисление авторов и строк приводит их к общему знаменателю таврического мифа, одновременно являя его как важный фрагмент культуры, заключающий в себе все коннотации целого. Сама книга Люсого - пример такого называния едва ли не утерянного феномена, называния, чрезвычайно симптоматичного в эпоху активного переосмысления русской культуры и включения ее в пространство современной картины мира.

Действительно, в геопоэтическом ракурсе Крым-Таврида предстает не как предмет имперского вожделения, а как субъект приложения интеллектуальных усилий, как земля, не только плодотворная в культурном смысле, но и способная к идейному протеизму: многослойна символика Тавриды, от эллинистических аллюзий до иудейских, татарских, византийских, от образа первозданной дикости до романтической, психологизированной стихии. Именно благодаря культурному освоению Крыма там сохранились многие исторические места, в том числе ханский дворец в Бахчисарае с легендарным фонтаном, который был бы неминуемо разрушен, не будь он воспет Пушкиным, как утверждает А. Люсый. Добавим, что «остров Крым» - воображаемый оплот исчезнувшей белоармии - такой же наследник таврического мифа, как и реальный фонтан: не имей Крым знакового статуса, не было бы ни возможности, ни искушения опираться на него, играя литературно-историческими смыслами.

Екатерина Нистратова

e-mail: nist@tula.net

Другие отзывы на книгу


Отзывы на книгу Александра Люсого «Пушкин. Таврида. Киммерия». М.: Языки русской культуры, 2000.

«Этой книге, на мой взгляд, повезло: она не попала в разряд юбилейных пушкинских изданий, “вброшенных” на книжный рынок к 200-летию поэта, не затерялась среди них. Осмысляя известный и новый историко-литературный материал о посещении классиком русской литературы “волшебного края”, Александр Люсый представил оригинальную трактовку восприятия Пушкиным Тавриды сквозь призму творчества “полузабытого, но гениального”, по выражению Ю.Лотмана, поэта Семена Боброва».

Владимир Коробов. Миф Тавриды. «Книжное обозрение». 7.08.2000 (№ 32).


«По мнению автора, “пушкинская Таврида - своего рода южный полюс созданного Пушкиным… петербурского мифа”… Люсый вообще мыслит литературу вписанной в пространство - современные выходцы из Крыма Люсый и Игорь Сид называют это геопоэтикой: например, победа “карамзинистов” над “шишковистами” в интерпретации Люсого - это победа идеологически петербургского стиля над идеологически московским».

И.К. (Илья Кукулин). Русская поэзия как примета крымского ландшафта. КНИЖНОЕ ОБОЗРЕНИЕ «Ex libris НГ» 07.12.2000.

«Книга филолога и критика А. Люсого рассматривает крымский, или таврический, культурный миф во всем многообразии его литературно-поэтических преломлений. …Он стремится выстроить эволюцию мифа на протяжении всего его существования: Крым-Таврида проходит у А. Люсого по эклиптике русской культуры, трансформируясь вместе с ней… Возвращение бобровского «слогопада» в культурный обиход представляется А. Люсому своевременным и закономерным, в чем с ним нельзя не согласиться… Множественность цитат, как кажется, сродни ренессансной varieta, включившей в окружность культуры все предметы и вещи мира путем перечисления, равноценного магическому называнию их. Перечисление авторов и строк приводит их к общему знаменателю таврического мифа, одновременно являя его как важный фрагмент культуры, заключающий в себе все коннотации целого. Сама книга Люсого - пример такого называния едва ли не утерянного феномена, называния, чрезвычайно симптоматичного в эпоху активного переосмысления русской культуры и включения ее в пространство современной картины мира».

Екатерина Нистратова. Таврический миф в эклиптике русской культуры. «Русская жизнь»,

Tags: 

Project: 

Author: 

Год выпуска: 

2002

Выпуск: 

2