Собаки Павлова

В городке N не было человека и, наверное, собаки, которые не знали бы инспектора ГИБДД сержанта Палкина. Здоровенный верзила, двух метров росту, наводил панику и ужас на всех автоводителей. Даже детей, впервые садившихся на велосипед, пугали Палкиным. Отвертеться от него, не откупившись взяткой, было нереально. За долгие годы службы в его волосатые лапы попало столько купюр, что иному банку не стыдно позавидовать. Даже милицейское начальство, завидев на дороге своего Палкина, сбрасывало газ, выключало маячок и поглядывало на знаки.

Первое время, однако, находились наивные, незадачливые смельчаки, которые думали, что у них-то всё в порядке. Некоторые с показным равнодушием и пренебрежением подавали ему документы, не выходя из машины. Но Палкин дело свое знал отлично.

– Всё ли у вас имеется? – спрашивал он сначала мелодичным, задушевным голосом.

– А как же! – самонадеянно отвечал смельчак. – И аптечка, и знак аварийной остановки, и огнетушитель, и страховка, и техосмотр!

– Это хорошо… – уже не мелодично, но ещё душевно продолжал Палкин. – Давление в шинах какое?

– А хрен его знает! – отвечал смельчак, но уже насторожившись.

– Надо бы измерить, – предлагал Палкин.

– Чем? – удивлялся тот.

– Как это, чем?.. Манометром, – голос инспектора звучал уже недушевно.

Тучи над водителем сгущались. Его охватывало внезапное беспокойство.

– У меня нет манометра…

– Что значит, нет?.. – появлялись басовые нотки. – Аварийный знак, аптечка, огнетушитель есть, а манометра нет! Непорядок, товарищ водитель!

Водителю уже стыдно становилось сидеть в машине перед стоящим инспектором. Он виновато выходил из машины.

– Извините, товарищ сержант… Не приобрёл ещё… Не успеваю следить за новыми законами… Каждый день, блин, меняются!

    Тут голос Палкина превращался в громогласный бас, оглушавший до звона в ушах.

– Будем составлять протокол! Это сегодня серьёзная статья!

После таких слов, редко у кого штаны оставались сухими. Смельчак шарил в карманах и вздыхал облегчённо, когда спасительная купюра оказывалась в лапах Палкина.

После, многие стали ездить с манометрами. А так же: с компасами, с пылесосами, с нивелирами, с дефибрилляторами и ещё, бог знает, с чем. Один, говорят, ездил с аквалангом. А другой возил с собою прицеп; там было всё для любого случая, но и это не спасало его.

Палкинские тучи сгущались над водителями, никакого житья не было от его разоряющих лап. Многие не выдерживали напряжения и, завидев его, врезались в столб. Место, где стоял Палкин, всегда обозначалось поваленными заборами, деревьями, киосками и столбами.

Только потом, по прошествии лет, все как будто смирились и успокоились. Проезжая мимо него, каждый машинально доставал деньги и, как это бывает около святых мест на дороге, где бросают монеты и привязывают ленточки, протягивал ему положенную купюру. Процесс упростился до совершенства.

Но однажды случилось непредвиденное. В стране затеялась реформа: милиция становилась полицией. Когда началась аттестация, Палкин не смог ответить на тестовые вопросы экзамена. А они были пустяковые: «Какой рукой обязан брать взятку инспектор ГИБДД, правой или левой?» Палкин замешкался и ответил: «Обеими». Оказывается, правильно было: «Левой, так как инспектор должен быть суеверным, а то денег в доме не будет». Завалил он и второй простой вопрос: «Что должен предпринять инспектор, если увидит, как начальник ГИБДД г. Мерзляков на спущенном колесе, в нетрезвом виде, едет с любовницей с дачи по встречной полосе? 1. Отдать честь 2. Расчистить встречную полосу 3. Помочь поменять запаску». И тут Палкин замешкался, ответил: «Позвонить его тёще».

В общем, выгнали его в шею, кому он нужен в обновлённой полиции с такими знаниями!

С тех пор Палкин загрустил не на шутку. И даже, говорят, на этой почве вроде того… немного тронулся умом. Никто не мог понять, отчего на привычных местах нет дорогого инспектора. Некоторые даже соскучились и, проезжая мимо этих святых мест, кидали в окно деньги – так, на всякий случай.

Но Палкин не стал засиживаться дома. Он не забросил свои обязанности, которые, как он считал, даны ему Всевышним. В один прекрасный день он снова появился на дороге. С самодельным жезлом, сделанным из скалки, которую отобрал у жены. Формы на нём не было. Да и зачем форма, если его и так все знали в лицо.

Теперь он стал появляться всюду, как призрак, его даже видели вдали от городка, с разрисованной скалкой в руке. И не нашлось ни одного водителя, который бы не остановился на его жест и не подал положенную купюру!

Не только у дороги дежурил Палкин. Однажды ночью, он явился на глаза молодой парочке, занимающейся в машине любовью посреди глухого леса… Говорят, эту парочку потом доставили в больницу и разнимали операционным путём.

Так продолжалось до тех пор, пока его не вычислили и не повязали санитары.

Теперь он бодрствует в городской психбольнице. Но и здесь он не забывает свои обязанности. Он ходит по коридору со скрученным в виде жезла журналом…

Недавно по этому коридору ПНД №1 шагал Лев Иванович, пожилой терапевт. Он шёл в гости к своему другу, психиатру Сергею Петровичу, и был в приподнятом настроении. Но одна неотступная мысль всё же следовала за ним. Он тоже автолюбитель, правда, неважный: рассеянный, невнимательный, безалаберный. У его машины недавно отказал ручной тормоз и перегорела лампочка поворотника, но он так и ездит. Как и все, немало денег он отдал Палкину за своё многолетнее вождение. «Ничего, завтра загоню в автосервис и сделаю», – думал он, больше всего боясь встречи с ним…

И тут он вдруг останавливается. Он не верит своим глазам. Дорогу ему преграждает сам инспектор Палкин, вытянув журнальный жезл! Увидев его, Лев Иванович начинает дрожать как осиновый лист, на лбу его выступают капли пота, лицо тут же белеет.

– Товарищ сержант… – умоляет он. – Я обязательно устраню все недостатки! В самое ближайшее время!

– Лев Иванович! – настойчиво басит Палкин. – Я вам верю, но по долгу службы требую: предъявите для начала ваши права и документы!

Лев Иванович, похлопав себя по груди, холодеет: в карманах ничего не прощупывается. Он обречённо вздыхает, тело его как будто становиться мягче.

– Кажется, забыл дома… Память проклятая! Но я могу позвонить жене, и она мигом привезёт!

– Не надо, Лев Иванович! Вы как ребёнок, ей богу! Сколько же можно вас прощать? – Палкин сверлит глазами. – О, да вы, оказывается, употребляли?.. А ну, в трубочку дышите!

И подносит скрученный журнал к носу Льва Ивановича. Тот старается дышать как можно слабее.

 Палкин ехидно улыбается, делает паузу и громогласно объявляет:

– Будем составлять протокол!

– Я сейчас… – Лев Иванович даже приседает и дрожащими руками шарит в карманах. Найдя несколько спасительных купюр, он протягивает их и облегчённо вздыхает. – Вот, это все, сколько есть… возьмите…

Но в коридоре кто-то из медсестёр уже замечает эту сцену и бежит к Сергею Петровичу.

Через несколько минут санитары тащат сопротивляющегося Палкина в ординаторскую. Они прижимают его руки к спине, затем надевают смирительную рубашку. Та же медсестра держит наготове шприц. Палкин старается вырваться и приказным тоном, что есть мочи, орёт на медиков:

– У вас даже огнетушителей нет! Сколько ещё прощать? Будем составлять протокол!

Про литературу

Жил-был литератор. Звали его Лёха. Писал он много и все свои шедевры обязательно рассылал по журналам. Год так рассылал, другой, а на третий задумался – надоело ему посещать сайты журналов, не видя себя в списке авторов.

– Несправедливо! – негодовал он. – По ночам не сплю, от творчества на двадцать килограмм похудел, а они что?.. Какие ответы присылают! «Займитесь лучше бегом», «Примите холодный душ», «Выучите алфавит», «Не читайте себя на ночь», «Не слушайте жену и тёщу», «Отключите Интернет», «Из-за вашей почты уволился третий редактор»!

Что делать дальше, литератор не знал. Но зуд и муки творчества не давали покою.

А какие это были муки! Проснётся, бывало, среди ночи, озарённый находкой, и вскрикнет: «Эврика!» Жена испуганно спросит: «Что, дорогой, что случилось?..» А он: «Дурочка, тебе всё равно не понять, сколько я искал этот образ! Сейчас только нашёл! Вот он: нос у неё был пятачком! У героини моей нос был именно – пятачком!» Тут же соскочит и бежит записывать в тетрадку. Потом ещё долго не спит, а, засыпая, всё повторяет: «пятачком, пятачком…»

Наконец, настал день, когда литератор отважился нанести визит редакторам самолично. Захотелось ему посмотреть на этих недоступных очкариков. А чтобы идти не с пустыми руками, он специально написал произведение, рассказ «Про жену». Для пущей важности он даже раздел её и, как художник, списал образ.

Утром, выпив чашечку кофе, литератор перекрестился, сплюнул через плечо, и отправился в первую редакцию.

– Литература должна быть литературной! – сказал ему пожилой редактор. – А у вас что? Пишете о своей героине: «ухо у неё шевелилось»! Хотя бы какую-нибудь художественность изобразили, например: «Уши её трепетали, как листья молодой капусты». А вот здесь: «полные бедра в колготках»! Ну, скажите, зачем вам понадобились колготки, да ещё китайские? И дальше... у неё не «грудь», а «сиськи десятого размера»! Это не литературно! Где вы такое видели?

– У жены, – ответил литератор, недоумевая, – у неё всё литературно.

На другой день литератор принёс исправленный текст.

– Что вы от меня хотите? – совсем рассердился редактор. – Снова принесли мне сиськи, только теперь пятнадцатого размера! Нет, нет и нет! Меня этим не купить! Староват уже!

Сплюнул литератор от досады и пошёл к другому редактору.

– Литература должна быть правдивой, – сказал ему другой редактор помоложе, – наш журнал строго реалистического направления. А у вас что? Где вы видели, чтоб у собственной жены сиськи были десятого размера? Всем давно известно, что десятого бывают только у чужих жён!

– Это как же?.. – обиделся литератор, – ведь я самолично списывал, да у моей Аннушки...

– Вот приведите свою жену, её и опубликуем! А так – извините, нет, нет и нет!

Загрустил литератор. Сплюнуть уже и слюны не осталось. Но к нему пришла заманчивая идея: «А может… в редакцию журнала фантастики сходить? Может, там сиськи оценят?»

Редактор почесал затылок на серебристом шлёме, потом снял его с головы и сказал:

– Нет! С такими земными данными в космос отправлять вашу героиню нецелесообразно. В повышенном гравитационном поле при длительном контакте с предметами астрального мира, в момент прохождения их через лучи Х, эти две биологические составляющие могут вызвать волну, которую уловят враждебные цивилизации...

Долго слушал литератор его речь, потом обречённо встал и тихо вышел на улицу... «В редакцию поэзии! – мелькнула новая догадка. – Там ещё я не был!»

Худая как тростинка редактор-поэтесса нахмурила брови.

– Что-то не рифмуется «колготки» и... – она покраснела, – и «сиськи»! Где тут поэзия и кто поэт?

– Главная героиня. Она в моём рассказе поэтесса!

– Где вы видели тучных поэтесс? И с таким бюстом! Поэзия женщину истощает! Это только прозаики бывают упитанными. Хотите похудеть – станьте поэтом! – она гордо приоткрыла под пиджаком едва заметный намёк груди и добавила: – Обижаете вы нас, автор! И всю поэзию в моём лице!

 Совсем было отчаялся литератор. Но в городе оставалась ещё одна редакция – журнала «Железнодорожный путь». «А чего мне выбирать?.. Может, там улыбнётся счастье?»

Редактор встретил приветливо.

– У вас статья?

– Да! Про сиськи.

Он внимательно ознакомился и сказал:

– Ну, что вы! Мы одну Анну уже раздавили паровозом, а вы хотите, чтобы ещё грех на себя взяли... – тут он сделал паузу и закатил глаза, – а впрочем... какого, пишете, размера сиськи?.. Десятого?.. Заманчиво... Надо подумать... А может, её в рубрику «Электросетевые коммуникации»?.. Нет, не подходит... А если в «Подвижные сцепки»?.. Ей богу, материальчик-то интеррресный...

У литератора даже в горле запершило: вот она, эта счастливая минута, как она близка! Но редактор вдруг опустил глаза и отрезал:

– Нет! Если бы у неё талия была в три обхвата, то можно было бы в рубрику «Крупногабаритные цистерны»! А так – извините, не могу.

– Что же мне делать? – упал духом литератор.

– А сходите-ка к издателям, – посоветовал он на прощание. – Говорят, сиськи им позарез сегодня нужны.

С последней надеждой литератор ступил на порог крупного издательства.

– Так, так, так! – пройдясь по кабинету с листками в руках, заинтересовался розовощёкий издатель. – Это интересно! Десятого размера! Где ж вы раньше-то были?

– По редакциям журналов ходил…

– Где, где?.. И вам, конечно, сказали «не литературно», и везде отфутболили?

– Везде…

– Это и не мудрено. Не вы первый и не вы последний, с кем они так обошлись. Ну, ничего... – он задумался, – скоро перестанут ломаться: посидят на чёрном хлебе и сами начнут всем звонить! Чёртово племя!

Тут он громко рассмеялся:

– Сиськи им не литературно! Ишь, какие цацы!

Потом присел на кресло рядом с литератором.

– Вот что, дорогой Леха, какие ещё рассказы у вас есть? Для отдельной книги этого будет маловато.

– Много ещё есть. Про тёщу есть. Про рыбалку, где видел русалку.

– Замечательно! Но желательно ещё повесть написать. Или этот рассказ растянуть. Сколько времени потребуется? Не менее 8 авторских листов нужно.

– Я быстро пишу, – едва выговорил литератор с радости, – за три ночи настрочу!

– Вот и лады, – сказал издатель и, подумав, посоветовал: – Желательно бы в повести отразить любовный треугольник: вы, жена и тёща.

Он ещё подумал и ещё посоветовал:

– И хорошо бы включить внезапное возвращение тестя из тайги. Двустволка у тестя есть? А лучше с мечом Джедая. В общем, побольше фантазии – будет бестселлер! Я знаю, что надо читателю.

Литератор чувствовал себя на седьмом небе, когда вышел на улицу. Проходя обратно мимо редакций журналов, он невольно плевался. Откуда-то снова появилась слюна. Глядя на их двери, он уже не скрывал негодования: «Не литературно! Ишь, какие цацы! Ещё позвоните мне!»