У истории имеется своя беспощадная и объективная логика, которая все определяет в жизни человека, народа, государства, цивилизации и все же предполагает их свободную волю, право выбора пути. Люди и власть могут понимать, что живут внутри определенного периода истории и не должны нарушать его законы. Если же этого трезвого понимания нет, то вступает в действие неотвратимый «принцип домино»: один неверный шаг ведет к череде больших и малых катастроф и к стратегическому краху. Причем государство может быть сильным, народ великим, армия могучей, а все валится, рушится, распадается. Наступает то, что историк Карамзин назвал «оцепенением власти». Но дело не только во власти - это паралич национальной воли к жизни, и выход здесь один - гражданская война, которая через большую кровь и раскол возвращает национальной жизни подлинную динамику, движение, без которого немыслимо нормальное существование народа и государства.

Все это уже было в России в 1917 году, о чем написано множество книг. Но и после их прочтения не совсем ясно, чем же советская власть занималась около века. Да, были репрессии, голод, вынужденный уход лучшей части народа в эмиграцию, мятежи и войны, страшная нищета и повседневное мелочное угнетение народа. Гражданская война продолжается, власть сознательно держит «население» в осадном положении и полной экономической и информационной изоляции, планомерно создавая «горячие точки» и постоянно обирая это обманутое население с помощью «реформ» и дефолтов. Население же, заметим, чрезвычайно жизнеспособно и терпеливо, его покорность вполне сопоставима с властным садизмом; после очередной государственной стрижки ушлый «народ» очень быстро обрастает новыми долларами, и есть кое-какие смутные сомнения в том, что деньги эти честно заработаны. Но не стоит ли за всеми этими традиционными для тоталитарной России ужасами тайное желание власти этой слишком большой ценой восстановить целостность истории, стать национальной, легитимной, вернуть страну и народ в мировой исторический контекст, возродить в них волю к жизни?

Ответ носится по ветру, но чтобы к нему приблизиться, позволим себе один конкретный исторический пример. Речь идет о набальзамированном теле Ленина, хранящемся в Мавзолее на Красной площади. Может быть, сегодня это единственное в России историческое место, где русские люди, и в том числе эмиграция, могут объединиться или хотя бы помириться, просто встретиться, взглянуть друг другу в глаза. Но площадь упорно хотят превратить в поле политического боя, перекресток мрачных и кривых дорог, по которым таскают взад-вперед разные «сиятельные трупы», прах знаменитых людей, иногда подлинный, а порой и «научно» фальсифицированный. Сейчас многие требуют тело Ленина и все парадные могилы (а вдруг некоторые из них, например, могилы Дзержинского и Сталина, - пустые?) с площади и урны из Кремлевской стены убрать и захоронить останки в другом месте по православному обряду (?!), тогда на площади можно будет устраивать разные официозные празднества с непременным участием патриарха, концерты и «шоу», а тяжеловесный ассирийский зиккурат-мавзолей превратить в багровый музей чуть ли не «боевой славы» (чьей?). Мысли и цели понятны. Но зачем и как на этой роковой площади, чья земля на сотни метров вглубь пропитана русской кровью и никаких «шоу», пусть и очень православных, просто не потерпит, оказался Мавзолей с телом Ленина?

В эмигрантских мемуарах Буду Сванидзе «Мой дядя Иосиф Сталин» ясно сказано, что это была идея Л.Б. Красина (чей прах, кстати, захоронен в кремлевской стене, а на московской улице его имени и находится знаменитый центр отечественной патологоанатомии, ведающий останками вождей и других знаменитостей). Но не его одного. Сталин рассказал о решении Политбюро 1924 года: «Это начал Красин (первый советский посол в Париже), который предложил Политбюро забальзамировать тело Ленина. Он уверял: «Русские люди поклоняются святыням. Чтобы заставить их принять советский строй, считать правительство как русское национальное правительство, мы должны дать им мощи Ленина. Люди примут их, и мы будем иметь нового святого Владимира, только советского образца».

«Я поначалу был шокирован цинизмом высказывания Красина, - продолжал Сталин, - но, в конце концов, проголосовал за предложение. Теперь мы обязаны продолжать соблюдать обряд, который создали сами».

То есть это стратегическое решение приняло «теневое» правительство Советской России, та таинственная могущественная «закулиса», которая заключила Брестский мир, продуманно уничтожила царскую семью, создала свою вечно живую, над всеми властями поставленную «структуру» - ВЧК-ОГПУ-НКВД-КГБ (далее три буквы варьируйте сами, но суть и назначение «структуры» от этого не изменятся), организовала «красный» террор и голод, спровоцировала «мятеж» левых эсеров и т.д. Сталин как реальный политик всегда считался с этой темной силой, принял это ее решение и впоследствии включил его в свою государственную систему идей. И когда в суматохе военной эвакуации тело Ленина стало разлагаться (ходят слухи, что его там случайно ошпарили кипятком, и сохранились только голова и руки, остальное - очень сложный патологоанатомический муляж), Сталин приказал сохранить его любой ценой и время от времени показывать солдатам: «Наши люди очень суеверны. Если тело Ленина совершенно разрушится, они посчитают это плохим знаком, их испуг может даже повлиять на исход войны».

Этот твердокаменный марксист и материалист все же учился в духовной семинарии и понимал, какой страной и каким народом ему довелось управлять. На его столе лежал главный учебник русской истории - «Борис Годунов» Пушкина, где говорилось:

…Бессмысленная чернь

Изменчива, мятежна, суеверна,

Легко пустой надеже предана,

Мгновенному внушению послушна,

Для истины глуха и равнодушна,

А баснями питается она…

Всегда народ к смятенью тайно склонен…

Разумеется, если один период нашей истории закончился и начался какой-то другой, светлый и счастливый, то «Бориса Годунова» можно спокойно закрыть и поставить на полку, проблема Красной площади превращается в исторический казус, все мешающие нашим влиятельным и очень православным «шоуменам» останки надо убрать и наскоро перезахоронить (а куда деть неправославного американца Джона Рида?), освободив заколдованную площадь для масштабных официозных зрелищ и беснования рок-групп. Но что если в многострадальной России произошла очередная «революция сверху», о которой можно сказать мудрыми словами итальянского писателя Томази ди Лампедузы, автора замечательного политического романа «Леопард»: «Чтобы все осталось по-прежнему, надо, чтобы все изменилось»? Что если и народ наш остался в массе своей прежним: мало просвещенным, тяжело подозрительным и жестоким, всегда способным на «русский бунт, бессмысленный и беспощадный»? А пока остаются в силе пушкинские слова о бюрократической николаевской империи с ее чиновничьим циничным сервилизмом и услужливой статистикой: «Ничего не знают о стране, в которой теряется столько живых сил, нравственных и материальных».

Дело-то серьезное… А власть как-то мелко суетится, по-чиновьичьи лавирует, сохраняет красное знамя и гимн Александрова и в то же время, будучи по своей бесчеловечной природе чужда всякой морали и, прежде всего христианской, всячески подчеркивает свое внезапно обретенное официозное православие. Это понятно, хотя и не прибавляет уважения к ней. Ибо тот же Сталин и без всякого «строевого» православия (кстати, он его разрешил и использовал в своих интересах, но не стоял уныло со свечечкой близ патриарха) мыслил и, главное, поступал иначе: уверенно, достойно и государственно, всегда принимал неожиданные, сильные, стратегически верные решения. Да, совершал столь же огромные ошибки и преступления, но помнил урок Пушкина: «Но власть верховная не терпит слабых рук».

Понятно и то, что верховную власть в России очень разные силы всегда толкают во имя своих интересов на весьма опасные для нее и нас, непредсказуемые по своим историческим последствиям поступки. Но прежде чем их совершать, стоит вспомнить, что все мы по-прежнему живем в тяжелой, непредсказуемой, суеверной стране, с которой не смогли управиться и такие сильные самобытные личности, как Иван Грозный и Петр Первый. Как сказал наш поэт и историк Алексей Константинович Толстой о гранитной брусчатке Красной площади: «Ходить бывает склизко по камушкам иным…»