О. С.
Фортуната обитала в складском ангаре и единственное дело, которое она умела делать - это собирать из подручных средств сны.
Материалом служили картонные упаковочные коробки, но также и котелки, тряпки, черенки лопат, матрасы и прочие бросовые вещи, желательно большого размера. “Надо найти верное расположение - и тогда все получится” - повторяла она в жестокие минуты бессонницы - и правда, временами все получалось и тогда она впадала в забытье, вместе с немногими случайными посетителями, которые грезили какой-то Италией или Японией, полями, заросшими высокими ромашками, и полянами медуницы. Бывали сны эротические, тогда спящие принимались целовать себя сквозь рукава потрепаной шубы, бывали и кошмары, отдушиной в которых была надежда на пробуждение.
Бомжи и похмельные, когда невмоготу, безумно приплетались в ангар и просили усыпить поприятнее, - “Телка, на мне верхом”, - заказывали они шепеляво - “И кураж! кураж!” - но, когда голова раскалывается - любой сон не в руку, и похмельные уходили, матеря все, что двигалось. А людям бедным, скажем бомжам, не нужны какие-то особенные сны, а надо чтобы было тепло, еда там, сигарета, и тогда можно придавить подольше и поспокойнее.
Впрочем, времена были серьезные, и горожане вообще не доверяли сну. “- Станешь помирать - вроде обидно станет, что больше трети жизни проспал. Зачем? Спать и в гробу можно сколько угодно. Лучше побольше пожить-то.” - рассудительно говорили граждане и жили изо всех сил. Наиболее уважаемые шли по жизни как татаро-монголы, дыша огнем и убийством и забирая все лучшее. Эти-то как раз даже и бодрствовали в гробах, считая, подобно всем истинным христианам, что смерть за каждым углом - а оно ведь и в самом деле так. Гробы снабжались двигателем и компьютером, а также оборудовались музыкой и кондиционерами, что делало агонию особенно легкой и незаметной. Хоронили они друг друга сами, сжигая заживо. Позади оставалось пепелище, где люди простые пугливо подбирали остатки, озираясь вслед стремительно уносившимся хозяевам жизни. Это занимало все их время, и было им не до сна.
Сами хозяева тоже раньше никогда не спали - боялись, что все выйдет из под контроля, но потом кто-то нашел, что демонстративный сон действует на окружающих унизительно, подчеркивая мужество спящего. Вскоре, стало принято собираться в просторных, тускло освещенных залах и коллективно погружаться в волчью дрему. Это называлось духовным развлечением, и действительно им и было, поскольку все брали с собой маленькие будильники, которые звонили, когда малодушным начинало казаться, что явь теряет контроль. Тогда все вокруг, злорадно усмехаясь про себя, говорили схватившемуся за сердце соседу: тише! Не мешайте!
Посудите, насколько это духовнее, чем просто щемить ближнего, поспорив на тысячу долларов, после какого по счету стакана водки тот сблевнет. Как известно, высота цивилизации измеряется изощренностью пороков, и со снисхождением смотрит сенатор, скормивший любовницу муренам, на темного варвара, удушающего бедную женщину собственными руками.
Разумной Фортунате тоже казалось большой удачей разложить как-нибудь свои коробки в подобном зале. На присутствующих ей было по большому счету плевать, лишь бы тихо себя вели, а с другой стороны вблизи власти и богатства всегда есть место всяким прихлебателям и приживалкам. Она перекладывает коробки, а эти несчастные в ее присутствии пугают друг друга звонками - чем это не альтруизм?!
Подруга-филолог, поющая в церковном хоре, говорила ей по этому поводу: - ты, проклятая, слишком хорошо знаешь из чего сделано счастье. Тебе твои коробки дороже и веры, и любви и надежды. Люди тебе не нужны, разве чтобы хвалили, ты ведь у нас недохваленая и недолюбленая, как балованая собака.
В ответ знакомый живописец винил не ее, а тех, кто на небесах. Правда синедрион, по его словам, отомстил как мог, но сделанного не исправишь. “Радость приностит не любовь, а музыка.” И люди, которые музыку слышат, понимают, что родина их - не здесь, и бежать хотят в свое Отечество, да не знают куда, а на соседей и родственников смотрят, как на попутчиков в поезде. А женщине, коли так выйдет - хуже всего: ей на роду написано не бегать, а вить гнезда.
Фортунате было не до умных разговоров. Громоздимые ею конструкции становились все сложней, поскольку она училась вызывать цветные сны. Потихоньку по городу пошли разговоры о ее противоестественном увлечении.
Приходил карманник, Колька Пузырь, дарил сережки с брильянтами и просил присутствовать, когда в зале уснут. - “Там - мол - я знаю, чего делать… - но заснул сам, и ругнувшись ушел. Фортуната, иногда вспоминала его, но носить серьги не решалась.
Приходил колдун-экстрасенс, предлагал зарядить ангар добром. Хотел у спящих мысли читать и болезни лечить. Но Фортуната так его испугалась, что не смогла при нем заснуть. А как оказалось, это-то и было самое главное: если она не засыпала, то и никто не засыпал, а коробки так и оставались просто коробками.
Появились какие-то субъекты, измученные бессоницей. Они соглашались помогать в перемещении тяжелых предметов, но толку от них было мало. В-основном они бродили вокруг и разговаривали с алкоголиками за жизнь. Впрочем, иногда они куда-то исчезали, а потом приносили заморский упаковочный материал, тюлевые занавески, и прочие штуки, которые Фортунате редко попадали в руки. Она вцеплялась в новый предмет, как сорока в зеркальце, и немедленно засыпала, а проснувшись не помнила, откуда это взялось.
Она вообще все хуже и хуже запоминала сны. Неряшливо одетая, с омерзением бродила она по своему ангару, пиная весь скопившийся хлам, и наскакивала на каждого, кто прикасался к чему-нибудь. Пришедший народ толпился возле двери, иногда подолгу. Потом, повинуясь внутренним импульсам, Фортуната чего-то пододвигала, бросалась к досчатой стене, голыми руками вырывала из нее гвозди, хватала с полу какой-нибудь тяжелый утюг, забивала им гвозди обратно, швыряла утюг в окно - и все вырубались на месте.
Очнувшись она ничего не помнила и спрашивала кто чего видел. Старая нищенка видела как она, двенадцатилетняя девочка, стоит на высоком берегу Оки; лысеющий юноша видел, как он на лугу гадает на ромашке - “любит - не любит” и все выходит “не любит”… Каждый, в общем, свое.
Однажды, хозяева жизни позвали Фортунату на очередной “вечер духовных развлечений”. Внезапно, однако, начался общий приступ лунатизма и все крича стали бегать и прыгать по залу. Как оказалось, снилось всем одно и то же: непонятно откуда стреляют, но к счастью не могут попасть. И только самый старый и страшный, которого даже во сне храбрецы обходили стороной, сидел спокойно - ему снились погибшие друзья. Проснувшись он подошел к осоловелой Фортунате и произнес блекло: - -“если чего помогу”, но смотрел при этом так угрюмо, что Фортуната про себя шептала, “Не приведи, Господи, просить такой подмоги”.
Больше Фортунату в такие места не звали, но ее уже знали и жалели многие и небедные люди, и приносили ей и еду и все, чего ни попадя.
И вдруг все кончилось. Не стало в городе Фортунаты.
В газетах писали, что засветились вокруг голубые огни, и приехало к Фортунате начальство. Они вошли с охраной, приживалками и прихлебателями, и на пороге уснули. А проснувшись увезли Фортунату неведомо куда, делая страшные глаза, и говоря о государственной тайне. Ангар снесли, и даже землю вынули на сто метров вокруг, и на пятьдесят вглубь. И долго потом на этом месте вело работы спецподразделение, стремясь выявить источник воздействия, и если возможно употребить его к вящему прирастанию мощи страны.
Но у газет, у них подписка растет, если приплести начальников, посему веры газетам нет. К тому же ангар показывают соседи, и никто вроде его не сносил. И бомжи с алкоголиками все сидят вокруг, и пока им не нальешь - не говорят ни слова, а как нальешь - и подавно.
Знакомый майор мне говорил, что Фортунату увез старик, тот, кому друзья снились, и держит под Оренбургом. Ему охранник рассказывал, как возле известного загородного дома разгружали большую фуру редкостного хлама, а рядом стоял мерс с темными стеклами и вроде как наблюдал. Потом мерс уехал внутрь, а хозяин с тех пор изменился, из дома показывался не чаще, чем раз в месяц, и внутрь кроме слуги корейца никого не пускал.
А колдун-экстрасенс говорил улыбаясь, что Фортунату забрал в Бразилию его друг, амазонский шаман. И там она счастлива, потому что там все такие.
Из знавших прежде Фортунату - бомжи и алкоголики все позабывали, хозяев жизни убили, и только измученные субъекты собираются по вечерам вместе, сидят вокруг пустого ящика от телевизора, и пьют дешевое вино, молча уставившись на свой ящик, а о чем думают не говорят, только усмехаются, жалобно и иронично.