Пожалуй, ни на ком так не заметны перемены в нашей жизни, как на отставниках. Нет, и на офицерах сегодняшних все наши тяготы и невзгоды, конечно, сказались. Кто всю ночь колесит, выжимая километры из старых Жигулей и рубли из пассажиров, кто какой-нибудь склад сторожит или вагоны разгружает. И все же, утром, к семи - восьми - девяти, злые и не выспавшиеся, они свои фуражки одевают, и на службу. А вот отставников наших, получающих пенсию за свои двадцать-двадцать пять лет службы, жизнь за последние годы пораскидала. Кого куда или, точнее, кем.

У дверей в мир

Хотя бы раз в неделю или две он непременно наведывался на прежнюю службу. Дарил машинистке шоколадку, небрежно бросал на стол и потом случайно забывал початую пачку "Мальборо" или "Кэмэла", которыми, впрочем, никого уже было не удивить. Придя в очередной раз, он выщелкивал сигарету, неторопливо затягивался и начинал рассказывать. О том, что на Яве, оказывается, круглый год идут дожди. А Ирландия самая зеленая страна на свете, с вечно свежей травой, такой яркой, какую здесь он видел лишь раз, когда газон покрасили к приезду московского генерала.

Наш прежний сослуживец в гражданской жизни стал судьей. Не тем, что в тюрьму сажает, а спортивным. По какому-то хитрому, совершенно международному виду спорта, и судьей международной же категории, которого то и дело приглашают судить матчи, бои и схватки в разных странах мира.

Давно из-за безденежья не выезжавшие дальше своих шести дачных соток офицеры и прапорщики слушали участливо и не без здоровой зависти.

-- Вот, -- поднимал он почерневший, словно придавленный палец, -- в Индии кобра челюстями придавила. Хорошо, что они у факиров уже без зубов, а то бы каюк.

Судья не хвастался, он жаловался, горько сетовал, что вот спортсмены, те да... деньги лопатой гребут, контракт и гонорары, опять же рекламные. А судья, что? Суточные, да и все.

Поболтав так с час-другой, он с видимой неохотой поднимался. Машинистке с коричневыми от шоколада губами, пошарив в кармане пиджака, отставник бросал монетку Бог знает какой страны:

-- Отдай сынишке, в коллекцию. А мне пора, сейчас домой, а уже вечером в Голландию.

Служебный день после его визитов ломался напрочь. Офицеры листали школьный атлас, ища страны, что называл отставник. Рассматривали очередную монету, дымили до одури халявными сигаретами. И рассуждали, что вот мол, можно все-таки прилично устроиться на гражданке. Машинистка красила испачканные шоколадом губы и вздыхала, вспоминая, что, прощаясь, международный судья на ушко пообещал прихватить ее как-нибудь с собой на недельку в Гвинею.

Легенда о красивой жизни рухнула в один день. Мыкающийся от безденежья прапорщик обед заменил моционом, прогулкой на свежем воздухе. Глотая слюну и невольно убыстряя шаг у ресторанов и столовых, он шел все дальше и дальше. Переулками и проходными дворами добрался до центра. Здесь шагал уже медленнее, глазея на витрины, красивые машины и нарядных беззаботных прохожих. У гостиницы "Интурист" ему пришлось задержаться. Огромный автобус "Мерседес" раскрыл свои двери прямо перед высокими зеркальными дверями отеля. Иностранцы повалили толпой, и старые, и молодые, все одетые непривычно ярко. Из дверей навстречу тут же выскочил швейцар с отличной строевой выправкой в форме украшенной галунами с нелепым цилиндром и встал, придерживая распахнутую дверь. Стоило кому из проходящих мимо сунуть ему монетку, он с готовностью благодарно склонялся в полупоклоне. Преклонных лет иностранная бабуся в шортах с видеокамерой, болтавшейся на тощем плече, вытащила из автобуса огромный чемодан. Швейцар, придерживая дверь ногой, обеими руками вцепился в ручку чемодана. Старуха, не отпуская, залопотала что-то на своем языке, а швейцар все кивал цилиндром, держа ручку мертвой хваткой. Прапорщик остолбенело смотрел, никак не узнавая странно знакомого швейцара, и постепенно его губы растянула ядовитая улыбка. Он пробрался сквозь толпу к швейцару и ехидно проговорил тому прямо на ухо:

-- Так говоришь, кобра тебе палец отдавила? В Гвинее?..

Швейцар вздрогнул и обернулся. На лице у него отразились сначала растерянность, а затем панический ужас. Мгновенно побледнев и не проронив ни звука, он развернулся и рванул внутрь гостиницы, расталкивая "интуриста", сшибая его старухиным чемоданом.

Прапорщик летел в часть как на крыльях, напрочь позабыв о муках голода и сладостно мечтая как можно быстрее добраться, поделиться сногсшибательной новостью.

Прошел месяц. Мы все ждали судью-швейцара в гости, но он все не заходил и так и не появился больше никогда. Надо, кстати, сказать, что к его обману почти все отнеслись с пониманием. Один капитан, что служил здесь Бог знает, сколько лет, лишь пожимал плечами: да чего он? Мне ж увольняться, так я думал он мне в своем отеле протекцию составит, хоть горничной, что ли. А наш самый старый майор, сложивший в пенсионную сумку тридцать календарей, мечтательно глядя куда-то в окно, бросал:

-- Да я бы на его место, хоть сейчас, не глядя...

Завмаг

У него маленький магазинчик, громко именуемый автомобильным салоном. По старым связям досталось за бесценок место у шоссе за городом. Ну, свой человечек в мэрии помог, тоже отставник. Там, на площадке, даже асфальт был положен, осталось мелочь -- обнести место дачной сеткой, поставить два металлических вагончика -- кунга списанных в соседней воинской части -- под кабинет начальника и для охраны. Вот и все имущество завмага. Выставленные в магазине машины -- перегонщиков, те пригнали их своим ходом из Европы и поставили на продажу. Всего делов-то дать рекламу, показать товар, принять деньги и выписать справку-счет.

Вообще-то автомобильный бизнес -- деньги большие -- ребята крутые. Соседняя часть выручает и здесь. И ночью, и днем в охране автосалона дежурят ее офицеры. Ночью с собаками. Вечером приезжает инкассаторская машина забрать выручку.

Но однажды на автосалон все-таки "наехали". Подкатили на БМВ с черными стеклами пятеро "братанов", рожи -- "привет с Кавказа". Двое в вагончик зашли, а трое полукругом встали, и у каждого карман ствол оттопыривает.

Ну и офицеры в охране набычились. Часок поорали друг на друга, попугали и на вечер стрелку забили. Потом и те и те ринулись за подкреплением.

Вечером автосалон было не узнать из-за обилия людей в камуфляже, оцепивших площадку с машинами и вагончики. По углам даже окопчики отрыли. Связисты разматывали какой-то провод. На деревьях наблюдатели с биноклями. У самого шоссе стоит с гранатометом наперевес серьезный такой прапор. Чуть в стороне пулеметчик докуривает. А на самой площадке у въезда между мерседесом и альфа-ромео замер БТР. У завмага один автобронетанковый начальник Ауди по дешевке брал. Вот и выручил по старой дружбе.

Бандиты прибыли точно в назначенное время. Скромно. То же БМВ и два джипа с братвой. Тормознули, присмотрелись и... по газам. Джипы по шоссе в разные стороны, а БМВ сдуру на проселок свернул, так БТР его там еще час гонял.

Вот так наш отставник и торгует. Прибыли у него особой нет, но на кусок хлеба с маслом хватает. А по сравнению с тем, сколько он получал на службе, и вовсе -- богач. Зайдешь к нему, он обрадуется, засуетится, чаек сообразит, а за чашкой службу и товарищей вспоминать начинает:

-- Начальник клуба? Да помню я его... Ничего такого не скажу, но поверь: ворюга редкий! Однажды списал и спер рояль. Солдаты ночью по плацу катили. Я спрашиваю: ну, зачем тебе рояль-то? На дачу? В карты на нем играть? А он ржет: тяга к искусству... То же мне Рихтер. А начвещ? Да этот вообще. Всю родню в деревне в камуфляж одел. Мыло разбазарил! Я прихожу: мыло дай, хоть полящика. А он: не-ету!... Все они ворюги. Особенно зампотех. Как сейчас помню: стоим у гаража. Я говорю: дал бы бензина хоть бочку для Жигуля, денег ни копейки, что тебе, жалко?...

Так не дал. Плеснул литров двадцать и все. Низ-зя, говорит. Ворюга. И вообще человек так себе. Я бы с ним в разведку не пошел.

Потом потянулся, обвел взглядом площадку с новенькими ауди и мицубиси и заключил:

-- А честно, я бы и сам сейчас в нее не пошел.

Воспоминаний у него хватит на целый вечер. Помнит он всех, и все получаются ворюги, и, скорее всего, не потому, что так и есть на самом деле. Просто он, подобно многим, меряет своей меркой.

Охранник

Это был даже не город, а поселок с воинской частью, вокруг которой все вертелось. Место глухое. Двести километров выше по карте -- северный порт, двести километров ниже -- северная столица. И тайга, тайга... В общем, место глухое. А когда часть сократили, поселок умер. Молодых перевели, остались старики в поселке и военные пенсионеры. Короче, в радиусе четырехсот километров только пенсионеры и медведи в тайге.

Был там один деятель -- замполит бывший. Хотя добрый мужик, если что надо, сигарету там или просто поговорить, никогда не откажет. Не выдержал он затосковал, вышел на трассу от порта к столице и тормознул первую же машину.

Первая машина оказалась фурой немыслимой длины, исписанной рекламой. Дальнобойщики положили полковника на коечку за сиденьями в кабине и повезли в северную столицу. Фура везла мебель, в северный порт она попала из какой-то солнечной страны, может Италии.

Он так суетился, помогая вытаскивать из машины мебель, по привычке руководя и покрикивая на грузчиков, что его оставили работать на фирме. Сначала охранником, потом старшим смены, и наконец, начальником службы безопасности. Карьера его на гражданке шла куда быстрее, чем в армии: всех вершин он достиг за полгода.

Магазин торговал мебелью для богатых. На эту мебель, гладя на ценники, бывший замполит первое время присесть боялся. Одно кресло стоило больше, чем вся обстановка его квартиры в далеком северном поселке. В первую же ночь, когда ушли покупатели и продавцы, он обмерил портновским метром кожаный диван, долго считал и заключил: "Курток на пять, пожалуй, хватит! Или три пальто" А под конец, тоскливо, как будто жаловался самому себе, вздохнул: "И кожаные штаны на обрезках можно соорудить!"

Там была и мебель из карельской березы. Замполит глядел на массивные шкафы и буфеты и недоумевал: эти самые березы ростом не выше табуретки он двадцать лет давил сапогами по пути на службу. И как из таких убогих растений можно было сделать столь солидные вещи, теперь искренне недоумевал.

-- И здесь дурят! -- вздыхал он.

Работа начальника охраны из серии -- "Не бойся, не трону!". Сиди себе, морда кирпичом и старайся не заснуть, пока по залу менеджеры бегают. А глаза, заразы, закрываются и закрываются... К тому же, условный рефлекс со времен службы остался -- спать после обеда. Поест всякой всячины, которую повар приходящий готовит, в кресло плюхнется, и начинается борьба не на жизнь, а на смерть: засну -- не засну. Потом он себе темные очки купил и сидел прямо, вроде как и не подремывая, словно на партийном собрании. К тому же, черные очки в нашем народе уважение и опаску внушают. Раз сидит охранник в темных очках, может так и надо. Может, у него взгляд такой зверский, что без очков и нельзя. А нарушитель или хулиган какой зайдет в магазин по ошибке, так он только очки снимет и одним взглядом по стене размажет.

Когда он сидел в темных очках, его как-то раз даже приняли за старшего продавца-консультанта.

-- А какая есть мебель, чтобы именно сплошной массив дерева?

-- Чурка дубовая!

После чего к клиентам его больше не допускали. Хотя к работе своей он относился серьезно: пока покупатели спокойненько по залу ходят, мебель смотрят, он -- ничего. Но если непорядок какой... Пришла как-то покупательница и решила на кровати попрыгать. Ну, вроде проверить, насколько упругая. Юбку подобрала, уселась поудобнее, обивку пощупала и давай скакать как на батуте. Он увидел, даже обалдел, а потом воздуха набрал и гаркнул на весь магазин, так, что в шкафах стекла зазвенели:

-- А ну, выдра, слазь с кровати! Ты хоть знаешь, сколько она стоит?!

"Выдра" от испуга тихонечко на пол уползла. Бочком-бочком в свой мерседес и укатила. Оказалось потом, что это постоянная клиентка.

Через полгода из того самого уже казалось позабытого северного поселка пришло известие, что квартиру, которую он оставил, отбирают. Полковник схватился рукой за сердце, в памяти сразу всплыло: там же, на антресолях, осталось пять отрезов шинельного сукна, семь пар коричневых остроносых ботинок и, главное, две папахи, которых было почему-то особенно жалко.

"Ходят, небось, сволочи, сейчас в моих папахах", -- подумал он. Но полковник уже полгода крутился в орбите большого бизнеса, и другая рука потянулась за калькулятором. Он спросил менеджера, который знал все, что почем:

-- Коля, а сколько стоят тридцать квадратных метров?

-- Ну: на Шаболовке -- тридцать тысяч долларов, в Митино -- двадцать тысяч долларов, в Жулебино -- пятнадцать:

-- Да нет, не в Москве, а, например: в Вологде?

-- В Вологде? В центре -- три тысячи долларов, на окраине -- две тысячи, а в доме, где резной палисад -- от силы полторы.

-- А в Коряжме?

-- Пять тысяч. Рублей. Если вообще кто купит.

Оказалось, что стоимость квартиры равна стоимости стула из итальянского гарнитура. "А может, я новый русский?" -- подумал он, сжав в кармане выданную сегодня зарплату и понимая, что может купить весь поселок, вместе с военными пенсионерами и сельпо.

Но счастье никогда не бывает долгим. Как-то раз полковник расслабился и все-таки заснул. А тут тинейджеры какие-то, которые вроде как без дела по залу шлялись, обивку на одном диванчике бритвочкой порезали. Видно, чувство социальной справедливости или, наоборот, несправедливости взыграло. Да так качественно -- не заштопать. Менеджер увидел, за ними рванул, да куда там... Бывшему замполиту за недосмотр выставили счет такой, что пришлось ему вторую работу найти, а спать он потом и дома боялся. Вот тогда он и понял, что до "нового русского" ему очень и очень далеко.

Член многих партий и движений

Он и сейчас то и дело мелькает на страницах газет и экране телевизора. На всяких собраниях сидит если и не в президиуме то, по крайней мере, в первом ряду партера. Солидный и представительный он кочует по политическим тусовкам.

А ведь был когда-то нашим сослуживцем.

Служил-то, кстати, не очень, что-то украл, и его чуть не судили, но в последний момент пожалели, только в должности понизили до минимума. Потом он, будучи майором, доскребал пенсию чуть ли не взводным, а когда наскреб -- в тот же день его без всяких торжеств тихо уволили в запас.

Но как раз накатило время перестройки, и отставной майор двинул в большую политику. Он припомнил старые обиды и стал бороться за права военных. И не то, чтобы кому-то помог, но шумел много и с трибуны и в печати. Впрочем, одному он помочь все-таки сумел. Себе. Странным образом уже в запасе получив и подполковника и полковника. Да вы и сейчас можете его встретить несущегося с портфелем наперевес на заседание, презентацию или похороны. Неважно куда, лишь бы телевидение снимало и можно было мелькнуть лишний раз на экране.

Не стесняйтесь, подойдите к нему и скажите, что давно его знаете и цените его общественную и политическую деятельность. Он вам тогда даже визитку подарит, где будет написаны все его добытые в гражданской жизни регалии: полковник, учередитель, координатор, член многих партий и движений.

Фермер

Он и по службе был буквоедом, а тут развернулся. На дембельские, купил, как и многие, дом в дальней деревне. Но не под дачу на три летних месяца, а под полноценную деревенскую жизнь. Завел живность: кур, пару коз и свиней плюс собака и кот и стал наводить порядок. Белым деревенским курам нарисовал на боках большие номера и вел по журналу строгий учет яйценоскости. Правда, сволочи-куры норовили нестись, где попало и одинаковыми яйцами, и потом, взвешивая свеженькое яичко на аптекарских весах, надо было еще определить, на счет которой записать находку. Любой беспорядок его страшно угнетал, поэтому пришлось соорудить загончик с ячейками для каждой курицы. В неволе куры неслись хуже, чем на относительной свободе, на травке и под солнышком. Но зато -- порядок. Козы и свиньи получили имена его бывших сослуживцев. В сарае, где они обитали, висели красочно оформленные графики надоев, листок ветеринарного контроля и таблица прироста веса, заключенная в рамочку. Был даже график соцсоревнования между ними.

Специально для учета велись инвентарные книги.

не меньше порядка было и на грядках. Картошка росла ровненькими рядами, и в начале каждого ряда торчали белые фанерные таблички с указанием сорта и даты посадки, а на специальном стенде висели графики прополки, уничтожения колорадского жука и внесения удобрений.

Когда в гости к нему наведались бывшие сослуживцы, фермер сидел за кухонным столом в трусах (по случаю жаркой погоды) и черных бухгалтерских нарукавниках и что-то увлеченно считал на древних счетах. Он был совершенно счастлив.

Десять процентов от счастья

Он долго не мог найти подходящего занятия, потому что толком ничего не умел. Ну, разве что разговаривать. Так это все умеют. А руками ему работать как-то не доводилось, поскольку в бытность свою офицером он занимал должность начальника штаба. Мог организовать других, написать приказ, проконтролировать исполнение и выявить виновных. А вот работать самому как-то не получалось. Помыкавшись по разным местам он от отчаяния купил газету бесплатных объявлений и целый вечер просидел над ней, блуждая в дебрях совершенно незнакомых названий и тщетно пытаясь разобраться, чем отличается, допустим, просто менеджер от офис-менеджера или менеджера по продажам. Наконец, выбрал одно, обещающее высокий доход в сочетании со свободным графиком.

В первую неделю он чуть не свихнулся. Ему, когда он пришел по объявлению и бросил на стол новенькую трудовую книжку, начальник, менеджер и консультант в одном лице, на тридцать лет младше и на сто сопливей, объяснил. Вот товар, образец. Вот бланк договора, пошел договор заключил, и десять процентов твои. Партия товара стоит... Подполковник мысленно разделил сумму на десять и сразу вспотел. Какой товар? Неважно, ну скажем инструмент. Мы торгуем отличным шведским инструментом из настоящей крупповской стали. Франко-вагон. Или вот макароны, продукт питания, нашего отечественного производства, но на итальянской линии. Минимальная партия -- контейнер. Подполковник под залог взял образцы, макароны и шведский молоток из немецкой стали, бланки договоров, сложил все это в портфель и ринулся продавать.

Когда, наконец, ценой пары стоптанных ботинок и сожженных нервных клеток, он заключил договор, то придя за своими десятью процентами не нашел ни менеджера, ни той конторы, точнее контора была, но продавала что-то совсем другое и подполковника в упор не узнавала.

Но он и у них взял образцы и бланки договоров и снова ринулся на поиск покупателей влекомый мечтой о десяти процентах от немыслимо большой суммы.

Он и теперь носится по столице с пухлым портфелем, набитым образцами и бланками договоров, а счастье, казалось бы такое близкое и возможное, все не дается в руки и ускользает, ускользает.

Обуй красиво

Подполковника К. кинули банально просто. Пришел казалось бы старый и проверенный друг занять денег. Ненадолго, до следующей среды. Деньги у К. были. Дембельские, что под расчет дали. Не очень много, но К. уже прикинул как бы ему на них в гражданской жизни устроиться и даже свое дело завести, купить, к примеру, торговый киоск у метро.

И тут этот друг... Короче занял на неделю и пропал. Точнее, как оказалось, уехал с концами. Выписался, квартиру продал, семью вывез. А К. пока его искал, нашел еще несколько пострадавших, ссудивших мерзавца на прощание.

Жаловаться на обиду подполковник пошел к другому старому другу, еще школьному, который до удивления быстро преуспел в этой жизни.

-- Расписку ты с него брал?.. А залог?.. Тогда считай, что подарил ему. Хотя есть у меня ребята, вернут твой долг процентов за пятьдесят.

От услуг "ребят" подполковник, решительно отказался. Но уходя, все же спросил, как ему, без профессии, связей, а теперь уже и денег, все же приподняться в этой жизни. И не даст ли ему друг взаймы, хоть на первое время или совет какой.

Ответ друга был коротким.

-- Не дам. Голому давать -- деньги на ветер. А совет пожалуйста. Тебя обули, так и ты кого-нибудь обуй, вот и поднимешься.

Подполковник за совет поблагодарил, хотя в понятие "обуй" сразу и не въехал. Въехал позже, уже по дороге домой. Обуть, кинуть, обмануть. Вот и старый кореш, что дембельские прихватил, получается его обул.

А ему теперь что жить от пенсии до пенсии? Или тоже поназанимать и смыться? А как же картошка? На дачке весь огород уже засеян.

А тут еще в глаза лезла реклама какой-то ботиночной фирмы, повешенная на транспаранте поперек улицы: "Мы обуем всю страну".

"Да, -- почесал затылок подполковник, -- обуть-то просто, вот только как обуть, чтобы честным человеком остаться?"

На следующий день он достал из шкафа форму и возник ранним утром на КПП своего полка, где по слухам, недавно выдали долгожданное денежное содержание.

-- Как устроился? -- любопытствовали бывшие сослуживцы.

-- Собственный бизнес, -- небрежно бросал подполковник, -- оптовая купля-продажа продуктов питания. Думаю на бирже место купить.

-- Продукты питания,.. -- вздыхали сослуживцы, -- цены сейчас на эти продукты питания...

-- Кстати, могу помочь, -- пожимал плечами подполковник, -- на подходе вагон с тушенкой. Цена еше докризисная, а вам вообще могу по оптовой отгрузить, без накруток. -- Еще он сказал бессмысленную фразу, которую репетировал утром перед зеркалом: -- Кто же еще, друзья, из нас поможет друг другу если не мы сами.

Очередь к подполковнику выстроилась длиннее чем в кассу за получкой. Тушенку заказывали ящиками. И каждому подполковник давал расписку на взятые деньги.

-- Жизни не знаете, -- качал он головой, тем кто готов был поверить ему и на слово.

Месяц после этого К. не было видно и слышно. Связисты, танкисты, саперы и топографы строили догадки, одна другой страшнее. Высказывались предположения, что К. убили за тушенку рэкетиры. Что он сбежал за границу с той же тушенкой. Наконец, что тушенку уже съели. И, наконец, что К. просто жулик.

Однако через четыре недели он появился и, покаянно опуская глаза и густо краснея, сообщил, что возникли небольшие проблемы на таможне, но они в скором времени решатся, и надо просто подождать еще капельку.

-- Тушенка ведь не портится, -- улыбнулся он и снова пропал.

На этот раз на два месяца. Его даже пытались искать, но дома у него работал автоответчик, а на звонки в дверь никто не отвечал.

Нашелся он, когда большинство уже не надеялось вернуть деньги. И, слезно извинившись за действия грубых таможенников и нечестных непорядочных иностранных партнеров, возвратил всем деньги. До копейки. И порвал все расписки.

-- Ну, надо же, какой порядочный оказался человек! -- эта фраза звучала из всех уст почти три дня после его ухода. И народ горячо благодарил К. за свои же деньги.

Ну и что такого скажете вы, взял и отдал честный человек.

Так то оно так, да только инфляция в то веселое время была под триста процентов в год и за три месяца процентов семьдесят пять набежало. А он, по слухам, куда больше сумел наварить.

Давно это было и давно же К. не ходит занимать на время у сослуживцев. У него теперь свой круг знакомых и просто так к нему не попадешь. Хотя, зачем к нему рваться? Денег он взаймы не дает. Голому давать -- деньги на ветер. А совет... совет даст с удовольствием, но только один -- обуй красиво.

Производитель

"Стабильная работа на производстве, заработок от тысячи долларов". Майор запаса недоверчиво сжимал в руке бумажный завиток с номером телефона. У военного, даже у отставного, в голове два полушария, как и у нормальных людей. "Не может быть!" -- осторожно шептало одно полушарие майора. "Чем черт не шутит, производство же!" -- горячо перебивало другое.

Фирма, предоставляющая столь выгодные условия, располагалась почему-то в кинотеатре. Народ, пожелавший срубить тысячу долларов на производстве, заполнил зал до отказа.

Майор уже начал было сомневаться, чтобы тысяче человек, да по тысяче платить, так это на каждый месяц миллион "зеленых" надо. Как бы не обжулили.

Но представитель фирмы на сцене все его сомнения развеял. Да и говорил он по военному коротко и четко.

-- Никаких денег с вас никто брать не будет. Это не МММ и не гербалайф. Это производство. Вы делаете облицовочную плитку, мы ее покупаем.

Платить все же пришлось. За станок и исходные материалы. И не так уж мало, долларов пятьсот. Народ расходился, волоча мешки с сырьем и станки. Впрочем, все должно было окупиться с первой же партии товара, тем более, что хитрый майор взял два станка -- для себя и жены, чтобы увеличить производительность вдвое.

Закипела работа. Квартира превратилась в производственный цех, ванна, в которой мыли до блеска готовую продукцию, намертво засорилась, дочка под предлогом сессии сбежала пожить к подруге, а кот все время проводил на балконе, жалуясь соседским котам на сумасшедших хозяев.

Но, несмотря на это, майор был доволен: стопки плитки по углам росли прямо на глазах и уже мешали ходить. А он с женой все работал и работал, до тех пор, пока не кончились сырье и деньги. Солнечным утром, побрившись и отмыв руки от застарелого слоя краски и глины, он нанял грузовичок, сложил блестящую плитку в картонные коробки и повез ее, мысленно еще и еще раз пересчитывая прибыль.

Нехорошие предчувствия у майора появились уже при подъезде к кинотеатру. То тут то там лежали груды тех самых плиток.

На дверях кинотеатра висел огромный замок. Но майор упорно дергал ручку, пока откуда-то сбоку не вышла уборщица и сказала, что фирмы никакой давно уже нет, а плитку все везут и везут.

В ближайшем отделении милиции бравый лейтенант-милиционер за стеклом дежурного, увидев майора со стопкой плиток под мышкой лишь бросил:

-- Не волнуйтесь, их уже ищут.

Еще он дал майору чистый лист бумаги и образец заявления.

В образце все было уже правильно написано и про купленные станки и мешки с сырьем и про то, что это мошенничество. Образец был затрепан по краям, похоже с него уже написали заявления, все кто сидел тогда в кинотеатре.

До пенсии дотянули с трудом, на квашеной капусте и соленых огурцах.

Майор полмесяца потреблял закуску без водки и думал. "Производство? Если уж производство, так того, что не привезут из Китая и гарантированно купят. Что же это может быть? Чего в Китае нет?"

Думать мешала соседская собака за стенкой -- гавкала и гавкала.

"И что она сволочь разгавкалась? Накупили шавок, -- с ненавистью подумал он. -- Накупили? Накупили. Накупили!"

Через неделю майор залез в долги и приобрел в клубе ротвейлера и ротвейлершу. Попутно устроился грузчиком на оптовый рынок, потому что собакам требовалось мясо, а капусту и огурцы ротвейлеры есть решительно не хотели. За короткое время он заработал радикулит, мозоли на руках и стойкое отвращение ко всему, связанному с оптовым рынком, в том числе и к продуктам оттуда. У него сильно испортился характер, началась бессонница и исчез живот.

Жена целыми днями нянчилась с собаками, выгуливала их, готовила витаминные смеси, вытирала лужи с паркета, таскала своих питомцев на прививки и в итоге возненавидела не только их, но и всех собак, вместе взятых.

Семья жила в режиме шока. Кот спрыгнул с балкона и удрал, не вынеся этого кошмара. Дочь без разбора вышла замуж и съехала, заглядывая теперь исключительно в гости.

Кому и было хорошо, так это собакам. Хрустели себе "Педди-Гри", гоняли на прогулке кошек, детей и старушек. Ели они от пуза, куда лучше семьи пенсионера, и майору даже начало казаться, что они постепенно принимают форму пакетов с собачьим питанием, а на лоснящихся их боках проступают соответствующие надписи.

Вот так они и жили. Ротвейлер и ротвейлерша миловались и наслаждались жизнью, а хозяева трудились в поте лица, чтобы их обиходить.

Впрочем, свое собачье счастье ротвейлеры отрабатывали, исправно раз в шесть месяцев принося писклявое потомство, расходившееся за немалые деньги. Что и говорить, производство штука выгодная. За ним будущее.

Нянь

Бывший начальник радиомастерской старший прапорщик Р. был человеком запоминающейся внешности, что и помогло ему выбрать профессию на гражданке. Представьте себе: рост под два метра, размах плеч -- полтора, нижняя челюсть выступает вперед, как выдвинутый ящик стола, а глаза маленькие, суровые и беспощадные. Кроме того, бицепсы, трицепсы и все такое. Еще он умел хмурить брови и смотреть на собеседника исподлобья, заставляя его невольно невольно задуматься: "а все ли правильно я сказал?"

Несмотря на безобидную военно-учетную специальность и на редкость добродушный характер, все принимали старшего прапорщика за отставного боксера, десантника или спецназовца. Примерно то же самое подумала, очевидно, и хорошо одетая дама, которая подошла к нему на улице и, смущаясь, предложила за четыреста долларов в месяц плюс питание "сделать настоящих людей" из двух балбесов пятнадцати лет от роду, занятых исключительно роликами, дискотеками и компьютером.

Р. как раз сидел на случайных заработках, а потому, естественно, согласился, для солидности поторговавшись и неожиданно выторговав еще двадцать "зеленых". Один из балбесов оказался девочкой, что, впрочем, не мешало этому созданию играть на материнских нервах, как говорится, без нот.

-- Как тебя зовут? -- запросто поинтересовалась она, стоило мамочке закрыть дверь комнаты и оставить новую няньку на растерзание чадам.

-- А ты чо, правда бывший чемпион мира по боксу? -- прицепился ее брат, -- Ну-ка, изобрази!

Старший прапорщик пустил было в ход весь арсенал устрашающих средств, как-то: брови, бицепсы, двиганье челюстью и тому подобное, но подростки пошло захихикали и пообещали сделать из него "нормального пацана", если, конечно, он будет хорошо себя вести. За месяц они научили его сносно кататься на роликах, носить бандану играть на компьютере, танцевать и говорить на молодежном жаргоне, когда не отстой голимый, а все реально, клево, временами шоколадно и вообще грамотный базар.

Единственное, чему он смог научить своих подопечных -- это ремонт радиоприемников и телевизоров, что, впрочем, тоже было неплохо.

Я встретил его спустя четыре года. Все такой же спортивный, ничуть не утративший своего грозного имиджа, он заботливо качал в парке розовую коляску.

-- Внучка? -- весело поинтересовался я.

-- Куда там, -- он махнул рукой, -- Сын пока служит. А это я на новую работу устроился, наверное, надолго: ей пять месяцев всего.

-- А как твои балбесы?

-- О-о! -- лицо его сразу преобразилось, -- Парень сотовые телефоны перепрограммировать научился, теперь боюсь, как бы с бандитами не связался. Способный такой, руки золотые. Но бесхарактерный, каждый его обдурить может. А девчонка в охранники подалась. Лицензию получила, теперь банк охраняет.

-- Ну видишь, сделал ты из них настоящих людей.

-- Да, -- он вздохнул и с нежностью посмотрел на коляску, -- Только, боюсь, их мама не это имела в виду.

* * *

Вот, пожалуй, и все знакомые. Есть еще один, что закладывал за воротник на службе, но если там еще хоть как-то держался, то на пенсии расслабился и спился за год. Многие просто пропали из виду. И все чаще, хотя все мы конечно крепкие и еще ого-го, тебя командируют в похоронные комиссии.

И все же, что-то у них, наших отставников, общее есть. И у тех, кто вознесся и тех, кто, так и не преуспев в этой новой суетной жизни, перемещается лишь по горизонтали, добывая приварок к офицерской пенсии. Нет-нет, да и мелькнет в глазах у тех и других тоска по не столь уж давним временам, когда все они носили одинаковые мундиры, все было просто и понятно, и легко, лишь бросив взгляд на погоны, можно было определить, кому говорить "вы", а кому -- "ты". Нет-нет, да и мелькнет тоска по тем простым и ясным временам. Но лишь на мгновение, потому что, сами понимаете, время такое, надо крутиться, дела, дела, дела...