“Вот только христианского джихада нам не хватало!” – воскликнул исламовед Алексей Малашенко на следующий день после норвежской трагедии 22 июля. Так он ответил на заявление виновника этой трагедии Андерса Брейвика, назвавшего себя “христианским фундаменталистом” и “крестоносцем”. Опасения Алексея Малашенко оказались ненапрасными: июльский теракт в Норвегии был только “первым звоночком”. Затем последовало октябрьское восстание христиан-коптов в Египте... И таким образом, Малашенко оказался одним из тех немногих дальновидных людей, которые восприняли норвежский теракт не просто как бессмысленную выходку одинокого сумасшедшего маньяка, а как серьезное и грозное явление религиозного экстремизма, прикрывающегося христианской риторикой и направленного против мусульман. И в этом смысле звеньями одной цепи являются публичное сожжение Корана американским пастором Терри Джонсом 20 марта, кровавый теракт в Норвегии 22 июля (76 убитых), еще более кровавый мятеж христиан-коптов в Египте 9-10 октября (сотни убитых с обеих сторон)… У всех этих событий есть одна общая черта: попытка породить христианский экстремизм как реакцию на экстремизм исламский, попытка насилием ответить на насилие, террором ответить на террор.
Когда-то диакон Андрей Кураев полушутя пожаловался на то, как его огорчает отсутствие христианского терроризма. Хотя, конечно, отец Андрей, как и всякий живой человек, иногда допускает необдуманные высказывания (а его “доброжелатели” тут же их тиражируют и злорадно комментируют). Но чувства отца Андрея (так неудачно выраженные) вполне понятны: отсутствие не то что террора, а просто возмущения и негодования христиан в ответ на оскорбления их религиозных чувств – воспринимается многими как слабость христианской религии. Вспомним, какая буря поднялась во всем мусульманском мире в ответ на карикатурные изображения пророка Мухаммеда в одной датской газете. Но когда некий “художник” рисует порнографические карикатуры на Христа, и книжки с этими картинками свободно продаются по всей Европе (и по всей России), – никто не возмущается и даже не подает на него в суд… А вспомним еще одного “артиста”, публично разрубавшего православные иконы в центре Москвы… Подобные факты воспринимаются многими как признаки слабости нашей религии.
И большинство обывателей даже не знают, что сам Основоположник христианства однозначно отвергает любое насилие – физическое и духовное – как средство распространения (и защиты!) Своего учения. Уже в начале Своего земного служения, когда “страшный и умный дух, дух самоуничтожения и небытия” искушал Его в пустыне, Он отверг “чудо, тайну и авторитет” как средства духовного порабощения людей, и следовал этому всю Свою земную жизнь вплоть до Своего ареста, когда Он запретил Петру защищать Его с мечом в руках, сказав, что “все, взявшие меч, от меча и погибнут”, и затем, когда на кресте Он молился за своих мучителей, которые “не ведали, что творили”…
Большинство обывателей всего этого не понимает и воспринимает это как слабость Христа и Его религии. Вспомним песенку Владимира Высоцкого:
Когда я вижу сломанные крылья,
Нет жалости во мне, и неспроста:
Я не люблю насилья и бессилья,
Вот только жаль распятого Христа.
Эта песня советского барда почему-то напомнила мне знаменитую английскую рок-оперу тех лет, особенно ту сцену, когда царь Ирод отплясывает чарльстон и весело поет:
“Эй, Христос-сверхзвезда! Докажи, что ты – бог: преврати мою воду в вино! Докажи, что ты не шарлатан: прогуляйся по воде в моем бассейне! Докажи, что ты велик: накорми весь мой двор одним кусочком хлебца!” (Prove to me that you're divine: change my water into wine! Prove to me that you're no fool: walk across my swimming pool! Prove to me that you're great: feed my household with this bread).
Перед нами блестящая сатира на всё современное массовое сознание, которое именно так и воспринимает Христа и христианство. Под конец своей “арии” царь Ирод страшно рассердился на Христа, который всё молчал и словно бы не слышал любезные царские приглашения сотворить чудо, и царь в бешенстве выгнал “шарлатана” из дворца. Именно так сегодня всё чаще поступает большинство людей – прогоняет из своей души Христа, ибо Он не спешит творить чудеса по их прихоти, не спешит демонстрировать Свою Божественную Силу по их первому требованию. Отсюда – массовая дехристианизация или апостасия, то есть отпадение (отход) большинства европейцев от христианства, забвение европейской культурой своих религиозных истоков, вследствие чего западная культура превращается в антикультуру, а западное искусство, которое прежде было “намеком о небесном божественном рае” (Гоголь, “Портрет”), теперь превращается в намек об аде, причем намек всё более прозрачный, мрачный и грозный.
Жаль, очень жаль, что спецслужбы поспешили удалить из интернета все дневники “первого христианского террориста” Андерса Брейвика. Но журналисты успели кое-что прочитать и пересказать. Особенно интересны литературно-художественные вкусы нашего героя. Его любимые романы – “Процесс” Кафки и “1984” Оруэлла. (Опять вспоминаю строчку из песни Высоцкого: “значит, нужные книги ты в детстве читал”). Оба автора – и Кафка, и Оруэлл – дают нам не просто намек об аде, а подробное описание ада, причем ада еще более страшного, чем Ад Данте. Но только в отличие от Данте, у которого вслед за Адом идут Чистилище и Рай, и эти две части поэмы гораздо интереснее, увлекательнее и поэтичнее (хотя и менее популярны у читателей), – в отличие от него, у Кафки и Оруэлла есть только ад, преисподняя – и никакого выхода к свету!! Никакого “солнца и светил”!! Ибо они не видят никакой альтернативы тому аду, который изобразили!! И вот в этом-то вся трагедия современной культуры!!
И вот теперь общество, воспитанное на этой “культуре безысходности”, на этой “литературе отчаяния”, пытается сопротивляться религиозному натиску ислама. Религиозно пассивная, духовно вялая и потому вымирающая Европа пытается остановить демографическую волну религиозно активных, духовно бодрых и потому быстро размножающихся мусульманских народов. Слабеющее христианство в отчаянии предпринимает такие безумные выходки, как сожжение Корана, норвежский теракт, коптский мятеж… Ничего другого, более внятного, наша слабая религия не может противопоставить сильному исламу. Такое впечатление вполне может сложиться у стороннего наблюдателя.
Впрочем, такое уже не раз было в истории христианства. Ислам всегда играл роль той внешней враждебной силы, которую Бог создал специально для того, чтобы христианство не расслаблялось, той щуки, которая нужна, чтобы карась не дремал. Вся христианская цивилизация и культура последнего тысячелетия росла и развивалась в непрерывном споре с исламом. Этот спор начался еще в VII веке и с тех пор то затихает, то разгорается с новой силой, принимая форму то кровопролитной войны, то культурной полемики. Вспомним: первое великое произведение христианской художественной литературы – вышеупомянутая “Божественная Комедия” Данте – это не что иное, как полемический ответ Корану и книгам Авиценны. Явная полемика с исламом есть в “Дон-Кихоте” Сервантеса, в “Потерянном рае” и “Возвращенном рае” Джона Мильтона, в “Преступлении и наказании” Достоевского (фраза Раскольникова “повинуйся, дрожащая тварь, и не желай” – это прямая цитата из Корана), вспомним также антимусульманский пафос Достоевского в его публицистике периода Русско-турецкой войны 1877-78 годов.
И сегодня задача всех культурных людей – вывести эту древнюю религиозную вражду из русла войны и перевести ее в русло культурного спора – спора, который не должен перерастать в ссору. Задача всех образованных верующих – и христиан, и мусульман – показать, как можно спорить на языке философии и искусства, а не на языке автоматов и взрывчатки.
Для этого надо прежде всего определить главнейший пункт нашего спора. А он заключается в вопросе о том, что такое человек: образ Божий – или нет. Вот в чем отличие Запада от Востока, христианской цивилизации от исламской.
Уже на первых страницах Библии мы читаем, что Бог создал людей по образу Своему. Далее в псалмах и пророческих книгах люди неоднократно именуются детьми Божьими, а Бог – отцом всех людей. Но каждый ребенок всегда подражает своему отцу и мечтает вырасти и стать таким же умным и сильным, как отец. Однако в Ветхом Завете людям запрещено подражать их Небесному Отцу, и в этом главное внутреннее противоречие иудаизма: Бог создал людей подобными Себе, но как только люди сами захотели стать богами, они тут же были прокляты и изгнаны из рая. Это противоречие можно разрешить двумя способами. Либо – позволить всем людям стать богами (то есть стремиться стать равными Всевышнему Богу). Либо – запретить людям называться детьми Божьими. Первое делает Новый Завет, второе делает Коран.
“Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный”, – говорит Иисус в Нагорной проповеди, основная идея которой – призыв ко всем людям подражать их Небесному Отцу. “Любите друг друга так, как Я возлюбил вас”, – говорит Воплощенный Бог-Слово в Евангелии от Иоанна. “Теперь ты уже не раб, но сын и наследник – наследник Богу, сонаследник Христу”, – говорит апостол Павел. Задумаемся над этим сравнением. Наследник царя – это его сын, который готовится сам стать царем после смерти своего отца. Но поскольку наш Отец – Бессмертен, мы сами никогда не станем царями Вселенной, но всегда будем к этому стремиться, и в этом бесконечном стремлении к недостижимому идеалу и заключается смысл жизни человека и истории человечества.
Коран предлагает противоположное решение вопроса. Никого нельзя называть сыном Божиим. У Всевышнего не может быть сыновей или дочерей. Все люди – даже самые великие пророки – это только рабы Бога, но никак не дети. Эта мысль повторяется чуть ли не на каждой странице Корана. Бог в Коране – это мудрый Владыка, милостивый Господин, но ни в коем случае не Отец. Отсюда – запрет на “подражание Богу”, на бесконечное духовное развитие, на стремление к каким-либо недостижимым идеалам, отсутствие требования к человеку делать какие-то сверхчеловеческие усилия. В Коране нет ничего подобного Нагорной проповеди, сплошь состоящей из заведомо невыполнимых заповедей. Напротив, в одном из аятов Корана есть благодарственная молитва к Богу за то, что Он облегчил мусульманам жизнь и не возложил на них такого непосильного бремени, как на их предшественников – иудеев и христиан. Таким образом, Коран сам определяет себя как “облегченную Библию”, освободившую людей от этой тяжкой духовной ноши – быть сыновьями и дочерьми Бога.
Этот магометанский бунт против идеи Бога-Отца и Его Сына-Богочеловека произошел отчасти от одного недоразумения: магометане перепутали языческую идею человекобога (то есть человека, пожелавшего стать богом для того, чтобы властвовать над миром) и христианскую идею Богочеловека (то есть Бога, ставшего Человеком для того, чтобы отдать Себя миру).
Впрочем, магометане были не первыми, кто перепутал эти две идеи. Первыми были Адам и Ева. За это-то Бог и выгнал их из рая. Ибо они решили, что “подражать Богу” - это значит стремиться к власти над миром, а свою вечную жизнь они поняли как вечное наслаждение.
И Бог изгнал людей из рая для того, чтобы люди сами поняли, что они не правы, чтобы они на собственном опыте, на собственной шкуре убедились, к чему приводит жажда власти над миром и жизнь ради наслаждений. В этом главный смысл Ветхого Завета, и в этом весь его пафос. Человечество должно было само осознать, что оно идет по ложному пути, ведущему ко всеобщей гибели.
И на тот период времени, пока человечество осознавало это, был наложен временный запрет на “подражание Богу”, а значит, и на вечную жизнь. Ибо если мне запрещено стремиться достичь духовного уровня Бога, значит, мне запрещено бесконечное духовное развитие. Но тогда мне не нужна и бесконечная жизнь. Вот почему апостол Павел говорит, что смерть пришла в мир вместе с грехом, что люди стали смертными из-за грехопадения наших первых родителей, что грех Адама и Евы привел к тому, что все их потомки утратили бессмертие. Вот почему в Ветхом Завете нет бессмертия души, и у ветхозаветного человека душа умирает вместе со смертью тела, а дальше – ад (по-еврейски “шеоль”), который в Ветхом Завете является синонимом небытия.
Но Христос вывел людей из ада!
Христос открыл человечеству ту великую тайну, что Бог – это Любовь, а высшее проявление Любви – это Самопожертвование и Самоотвержение. Христос-Бог призвал всех людей подражать Самоотверженному Богу, а Христос-Человек показал на собственном примере, на примере всей своей земной жизни, что значит подражать Самоотверженному Богу.
Так Христос отменил запрет на подражание Богу, а значит, отменил запрет на вечную жизнь, на бессмертие души и тела. Христос победил смерть.
И теперь Истина о Самоотверженном Боге открыта для всего человечества. И если каждый человек поймет эту Истину и будет стремиться подражать Богу, то тогда мы все победим смерть, и тогда весь наш мир, вся наша Земля – превратится в Земной Рай. Но возможно ли это? – Мы все должны стремиться к этому всеми силами. “Дайте мне точку опоры, и я подниму Землю”, – говорил Архимед. Так вот, если мы все не будем стремиться поднять нашу Землю до Рая, – то тогда наша Земля будет сама собой опускаться в ад. Или мы будем строить на земле Царство Христа, или на земле само собой возникнет царство антихриста. Другого выбора у нас нет. Нам просто необходимо всеми силами стремиться преобразить наш земной мир по образу и подобию Небесного Рая, о чем мечтал Гоголь в своем “Портрете” и “Выбранных местах”, а вслед за ним – старец Зосима и Алеша Карамазов, да и сам Достоевский в “Пушкинской речи”: тогда во всем мире воцарится братство свободных людей и народов и – братство религий! – братство, которое не исключает спора между братьями, ибо в раю люди спорят друг с другом и даже с Богом (Авраам спорил с Богом, Иаков боролся с Богом, Иов и Давид роптали на Бога, а апостолы только и делают, что пререкаются со Христом, который это поощряет). Только такое стремление к Земному Раю является альтернативой скатыванию всего человечества в ад – в тот ад, который в общих чертах набросал Великий Инквизитор, а более подробно описали Кафка и Оруэлл. А в аду уже нет места братству, ибо только свободные люди могут быть друг другу братьями, но никак не рабы. В аду уже нет места никаким философским спорам: там все разногласия разрешаются только силовым, вооруженным путем.
Но сегодня многие православные христиане боятся слов “рай на земле” и “Царство Божие на земле”. Боятся именно потому, что эту идею в ХХ веке страшно извратили коммунисты, чьи благие намерения построить “земной рай”, обернулись настоящим земным адом, чья реальность превзошла самые кошмарные фантазии писателей-антиутопистов. Так что теперь если вдруг какой-нибудь чудак, начитавшийся Гоголя и Достоевского, вдруг начнет мечтать вслух о “всемирном братском согласии людей и народов по Христову Евангельскому закону”, то он рискует в лучшем случае быть осмеянным. Помните, когда вся семейка Карамазовых заявилась в монастырь к старцу Зосиме, и вместе с ними туда пришел один заезжий аристократишка, и когда Зосима с настоятелем стали рассуждать о Царстве Божием и о том, что это Царство обязательно будет здесь, в нашем мире, – этот аристократишка засмеялся и воскликнул: “Святые отцы, да вы, оказывается, коммунисты!” И сегодня очень многие христиане боятся вот таких вот насмешек, боятся, что их обзовут коммунистами, если они только заикнутся о “Царстве Божием на земле”. Но мы не должны этого бояться. Мы должны ясно осознавать и разъяснять людям, какая огромная разница между коммунистическим “царством божиим” без Бога, но с человеком вместо Бога, – и христианским Царством Божиим во главе с Богочеловеком Иисусом Христом, Которому стремятся подражать все люди и духовного уровня Которого все стремятся достигнуть.
Чтобы ясно и четко разграничить эти две идеи, надо вспомнить главное отличие русского народа от наших европейских братьев и их американских отпрысков, отличие восточных христиан от западных: ибо именно в недрах западной (римско-католической) культуры зародился социализм, а его крайним (экстремистским) ответвлением явился коммунизм.
У Гоголя есть одна статья, где он уподобил Россию и Запад двум сестрам – Марии и Марфе. Когда к ним в дом пришел Христос, сел за стол и начал беседовать о Царстве Божием, то Марфа всё время суетилась и хлопотала вокруг стола, стелила скатерть, подносила кушанья, и вообще заботилась о внешнем обустройстве, о внешней красоте дома. А Мария ничего не делала, она сидела сложа руки и слушала слова Христа. И Христос похвалил Марию и побранил Марфу.
К этому остроумному сравнению Гоголя можно добавить еще одно: Дон Кихот Сервантеса и Дон Кихот Достоевского – князь Мышкин. Оба героя стремятся к одной цели – Царству Божьему на земле. Но идут к этой цели разными путями. У Сервантеса Дон Кихот уповает прежде всего на силу оружия, а уж потом на нравственное исправление людей. Он хочет прежде всего навести порядок в государстве, улучшить внешние условия жизни. А князь Мышкин, напротив, убежден, что никакое внешнее обустройство общества, никакое улучшение государственного строя не способно приблизить наш мир к Царству Божьему. Князь Мышкин хочет прежде всего преобразить душу каждого человека, выявить образ Божий в душе каждого человека – даже самого последнего злодея. И тогда уже не нужно будет государство, а будет нужна только Церковь.
“Царство Божие внутри вас” – говорит Христос. И когда это духовное Царство, подобно крохотному горчичному зерну, прорастет в душе каждого человека, тогда оно разрастется до размеров гигантского дерева, которое покроет своими ветвями весь мир. Таково православное решение вопроса.
А наши западные братья всю свою историю пытались делать всё наоборот: сначала вырастить дерево, а уж потом насаждать его зерна в души людей, причем часто насильственным путем (вот и сегодня они пытаются силой насадить свою “свободу и демократию” по всему миру).
Самым крайним (экстремистским) проявлением такого подхода явился коммунизм, который отрицает всякую духовность, отрицает само наличие души у человека и хочет построить на земле рай материальный, а не духовный, рай для тела, а не для души, рай для брюха, а не для ума и сердца. И потому, придя к власти в России в 1917 году, коммунисты безжалостно уничтожали всё то, что напоминало людям о другом – духовном рае.
Христос учил нас, что мы, люди, должны стремиться достичь духовного уровня Бога (“будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный”), а особенно – стремиться стать такими же бескорыстными как Бог (“не собирайте себе сокровищ на земле”), но при этом ясно осознавать, что мы никогда этого уровня не достигнем, что мы всегда останемся грешными и несовершенными. А коммунисты объявили, что люди (но не все люди, а только некоторые!) уже достигли духовного уровня Бога: “если Бога нет, то я – бог”. И поэтому те люди, которые уже стали богами, имеют право силой навязать всем остальным людям свое представление о смысле жизни, имеют право силой заставить всех людей быть бескорыстными. А для этого надо запретить частную собственность, и тогда каждый человек вынужден будет работать не для своей собственной выгоды, а для пользы общества. Вот как всё просто!
Наглядный образ коммунистического “рая” дал Достоевский в “Записках из подполья”: это чудовищный, мрачный “Хрустальный дворец” с огромным количеством камер, в которых томятся миллионы узников. По сути, это тюрьма, в которой заключено всё человечество. Все камеры – совершенно одинаковые, все узники одеты в одинаковые арестантские робы и издают одинаковые унылые стоны.
Наглядный образ христианского Рая нарисовал Данте Алигьери в финале своей “Божественной Комедии”: это чудная, сверкающая “Райская Роза” с бесчисленным количеством лепестков. Каждый лепесток – человеческая душа, и она светится каким-то своим неповторимым светом и поет какую-то свою неповторимую песню своим неповторимым голосом, так что вся Роза переливается бесконечным радужным многоцветием, а все голоса людей, при всем их бесконечном разнообразии, сливаются в единый гармоничный хор, поющий песнь вечной Любви, обращенную к Триединому Солнцу, сияющему над Розой. Каждая душа снабжена ангельскими крыльями и в любой момент может вспорхнуть над Розой и переместиться в любую точку Вселенной, а потом снова вернуться на свое место и присоединиться к ангельскому хору.
Воплотить в жизнь этот райский идеал стремились все величайшие деятели русской истории и культуры, начиная с патриарха Никона, который строил под Москвой Новый Иерусалим как прообраз грядущего Небесного Иерусалима, описанного в последней главе “Откровения” Иоанна Богослова.
Мне самому в Пасхальные дни посчастливилось посетить возрождающийся Новоиерусалимский монастырь, и он произвел на меня потрясающее впечатление – едва ли не более сильное, чем сама Святая Земля. Нет, что бы там ни говорили о духовной, культурной, демографической катастрофе русского народа, но когда я вижу толпы молодых людей на Пасхальных богослужениях, когда я вижу их одухотворенные лица, я повторяю слова Гоголя из его “Светлого Воскресения” – самой пронзительной главы последней гоголевской книги: “У нас прежде, чем у других народов, воспразднуется Светлое Воскресенье Христово”.
И здесь я вспоминаю один старый телевизионный репортаж. Это было лет пять или шесть тому назад. Мощнейшее землетрясение в Индийском океане. Чудовищное цунами опустошает половину Индонезии (nota bene: Индонезия – крупнейшая по численности населения мусульманская страна мира). Русские спасатели первыми бросаются на помощь. В одной из разрушенных деревень откуда-то из-под земли доносится детский плач и призывы о помощи. Спасатели разгребают завалы и обнаруживают пятилетнюю девочку: из всех жителей деревни только она одна чудом осталась жива и невредима: она спустилась в погреб за продуктами, а в это время всю деревню накрыла волна, но вода быстро отступила, девочка не успела захлебнуться и (благодаря теплому климату) не замерзла, пробыв целые сутки по горло в воде. И вот наш спасатель вынимает ее из воды, и чтоб согреть ее (а может быть, наоборот, чтобы прикрыть ее от палящих солнечных лучей), он снимает свою белую рубаху и заворачивает в нее девочку. И поднимает ее на свои мускулистые руки. И она доверчиво прижимается к его груди, словно этот незнакомый дядя – ее родной отец. И с любопытством разглядывает его золотой нательный крестик с высеченной на нем фигуркой распятого Христа… Эх, жаль, что Бог не наделил меня талантом живописца! А то бы я непременно нарисовал картину на эту тему! Но я обращаюсь ко всем художникам: вот вам прекрасный сюжет! Нарисуйте, напишите такую картину! Посрамите всех тех лжеискусствоведов, которые утверждают, будто фотография убила живопись! Такой сюжет невозможно отобразить во всей полноте с помощью фотокамеры – только с помощью кистей и красок! Русский спасатель с индонезийской девочкой на руках и с православным крестиком на груди. Этот крестик непременно должен быть геометрическим центром картины. Он блестит на солнце, и девочка трогает его своими ручонками и разглядывает со всех сторон. Она на всю жизнь запомнит этот крестик. И будет рассказывать своим детям и внукам о том, как человек с золотым крестиком спас ей жизнь…
А над всем этим – сияющее небо, как на картинах Эль Греко. Небесное сияние, намекающее нам о божественном рае, разлито повсюду и блещет на потных мускулистых плечах спасателя и в черных глазёнках девочки, разглядывающей фигурку Христа. Источник этого сияния – солнце, оно должно быть в самом верху картины. Где-то по углам еще маячат мрачные тучи, но они уже не способны заслонить солнечный свет. Ибо подвиг русского героя рассеял тучи людских заблуждений, и теперь Солнце Правды озаряет всю Вселенную. Так поется в Рождественском песнопении про волхвов-астрологов, ведомых Вифлеемской звездой: “звездам служащие звездою учились поклоняться Тебе – Солнцу Правды…”
Вот так, на мой взгляд, наша религия должна демонстрировать свою силу в этом мире. Вот таким способом мы должны опровергать миф о слабости христианства.