***

Я путешествую давно,

но в каждом новом моем доме

смотрю я в старое окно,

там все до облачка знакомо:

 

струится светлая печаль,

над Морем - Ангел шестикрылый,

и - в серебрящуюся даль

уводят шаткие перила…

 

Там юность горькая моя

в хмелю полуночном сгорает,

вокзалы мертвые стоят

и никого не провожают.

 

Там гаснет свет перед зарей,

там обезумевшие дети

друг друга кормят беленой,

и умирают на рассвете.

 

О, как жестоки мы к себе,

благие мысли воскрешая!

Я вижу: мальчик на холме,

река внизу блестит - живая…

 

Теперь, бездомный и чумной,

маячу между городами

и, как отчаянье, со мной -

окно с привычной панорамой…

 

Май 1986

 

 

***

Мальчишка с колесом

стремительно бежит…

Таким я помню дом,

в котором мне не жить!

 

Дверь отворял старик,

согбенный и седой,

но вот, в какой-то миг,

я помню - молодой!

 

Таким он был давно -

перед своим концом,

и было мне дано

считать его отцом!

 

Минуя детский дом

и поколений счет,

я помню, что на нем

заканчивался род…

 

Не все ль равно, какой?

Не все ль равно, когда?

За ним, живой тоской,

стелилась лебеда!

 

Я помню голос - груб,

и помню волос - сед,

и голод был, и крут

был мой любимый дед.

 

А берега реки

дугой соединял

изысканной руки

отточенный провал!

 

Апрель 1986

 

 

***

Где мы? В комнате или в светлице?
Мягкая тень на сырой половице...
Тихо и гулко. О, дом заколдованный!
Время по капле стекает в ладони...

Кто-то невидимый рядом садится...
Солнечный луч, как вязальная спица,
держит пространство за край полотнища -
воздух трепещет и пламя колышет...

Я растворюсь, и никто не услышит.
Так и умрешь, никогда не родившись!
Выгляни в ночь - ночи нет, а над крышей
Черное Солнце маячит и дышит.

 

18 мая 1981

 

 

***

Друзья! Покиньте сей приют -

здесь кормят горькими плодами,

здесь небо низкое над нами,

а в небе - демоны поют

 

Друзья! Я вижу мир иной:

чудесный сад и город мирный,

и запах ладана и миро

творит из воздуха покой!

 

Войдите в дом высоких дум

и бесконечного блаженства,

здесь даже запах - совершенство!

 

Не умирайте наобум -

на свет, на свет из душных комнат!

Нас любят там, нас ждут и помнят!..

 

 

***

Что звонят колокола?
Что звенят степные травы?
Соберитесь у стола,
поднимите тост заздравный -

не печальтесь обо мне,
не жалейте, не скорбите!
Соберитесь по весне -
словом добрым помяните.

Не таите зла ко мне,
если грешен, то простите...
А виновен в чем - вине
оправдание найдите!..

Если жил не так, как пел, -
не хулите, не судите...
Если пел не как умел -
пощадите, промолчите.

Не разжать мне мертвых губ,
не проститься, мол, простите!
Если дорог был и люб,
то с любовью вспомяните.

Над могилою моей
звонкий тополь посадите,
соберите всех друзей -
помолитесь, помяните...

Пусть поет он за меня,
тополь звонкий, серебристый -
вам на память он, что я
был такой же голосистый!

 

Май 1985

 

 

***

Имеем что хранить, но хоронить умеем,
подчас так глубоко, что грустно нам самим!
Мы звонко говорить о вечном не робеем,
но почему о том, что близко нам, молчим?

Чем не хорош мотив задумчивого Понта?
Мелодии журчат и льются так легко!..
В объятиях его молчалось нам о ком-то
таинственном, живом, забытом глубоко...

Вот в памяти зажглись и потускнели звезды,
в бездонном небе - всплеск: возник метеорит.
Как ярко он живет - не назван, не опознан,
и, кажется, в меня из Вечности летит!

Вот я брожу впотьмах по гулким коридорам
беспамятной души, где гаснут светляки
моих ярчайших дней и жизни моей скорой,
где близкие мои, как звезды, - далеки...

Который день подряд все думаю о Понте...
В мозгу горячем длится призрачный пейзаж:
там - тополей отряд на зыбком горизонте,
там - на краю земли - величественный кряж!

И - шелест ветерка по шерстяной равнине,
где вереск серебрист и весел под Луной,
где мы с тобой верны пленившей нас богине
отныне и - навек! До юности чужой...

 

1986

 

 

***

Из бегунов я самый дальний.
Бегу из этой сальной спальни,
бегу из мраморного зала,
где ты мои стихи читала...

Бегу от сопереживаний,
от сопряжений, состраданий!
Бегу от голоса больного,
от самого себя хмельного...

И время меряю шагами,
а душу - чистыми стихами...
Я не могу стоять на месте -
и мы давно уже не вместе.

Там, впереди, былое снова
звучит лишь отголоском слова:
“Я - в прошлом, я бежать устала...”
И ты - отстала.

А впереди - за горизонтом
готовится к восходу Солнце!
И неба темно-синий зонтик
по краю обожжен багрянцем...

Я самый первый из бегущих,
я самый нервный из живущих,
и я успею до рассвета
до края света!

А ты отстанешь, сгинешь, канешь...
Лишь я один приду на финиш!
А ты - опять меня обманешь,
а ты - опять меня покинешь.

 

1982

 

 

***

Белой пеной бредил берег -
Афродиту пестовал...
Белокурый беглый пленник
прятался и бедствовал:

“О, немилая Эллада,
отпусти, не выдай!..
Плен мой пусть и сыт, и сладок,
но не сладок дым твой!

Там, за теплым пенным морем,
за Архипелагом -
море черное, а в море
греков нет - варяги!

Отпусти меня, Эллада,
к моему народу!
Белокурая наяда
ждет уж годы... Годы!

Не дразни меня свободой
нравов и морали...
не Природа, а уроды
страсти изваяли!

И разврат, и дуб, и слабость
в камне расписали -
не заметили лишь малость,
как Любовь распяли!

Отпусти меня к наяде
верной и любимой,
о, страна хмельного яда,
о, народ глумливый!..”

Белокурый пленник бредил,
Афродита - плакала...
Воин с луком ждал и медлил,
в яд стрелу обмакивал...

Не узнал варяг богиню
или - не поверил ей,
со стрелой, влюбленной в спину,
он взлетел над берегом...

 

 

***

Каждую ночь я в объятиях нежных
собственных грез...
Каждую ночь я лелею надежду -
чтобы сбылось:

чтобы на берег пустынный и дикий
с пенной волной
вышла живая моя Афродита
стать мне женой!

Где это море, где этот берег?..
Кто я такой?
Как одиночество можно измерить
горькой строкой?!

Пигмалионы и их Галатеи -
миф и мечта!
Только Поэты такое умеют
из ни черта!..

Каждое утро смотрюсь я в окошко -
там пустота,
если напрячь свою волю немножко,
там - чистота!

Я заполняю пространство мечтою,
мифом и сном,
чтобы на этом пространстве с тобою
встретиться днем...

 

Ноябрь 1987

 

 

***

Всю ночь мне снился Марк Шагал -
по коридорам он шагал,
меня величием пугал
и очень думать помогал,

что все умеет Марк Шагал -
он не художник и не враль,
он живописцев генерал
и он в гробу видал мораль

таких, как я, и я кричал,
чтоб мне не снился Марк Шагал,
чтоб он шагал себе, шагал
куда подальше, но я спал,

а по небу летел мужик
с коровою - как птичий крик,
потом одумался - упал
и тоже стал как Марк Шагал.

Да, я, конечно, выпивал
вчера, и сразу - наповал
меня алкоголизм сражал,
и я хмелел, как Марк Шагал

от гениальности! Я знал,
что будет милостив кагал
к тому, кто жил как будто спал
и ничего не рисовал.

 

***

Душа трепещет от похмелья,
как лист осиновый дрожит...
Ее предсмертное веселье
меня, увы, не веселит.

 

 

 

***

 

Ф. Урбану

Значит, так! Напрямую, минуя оттенки,

мимо шведской семьи,

коммунальных простенков -

мимо Ленки,

и Лешки,

и прочих Максимов…

Просто - мимо.

 

Грудь наружу, и вопль - нараспашку.

Ликуем.

А потом - на милашку

по новой банкуем,

хороша она даже наутро без грима!

Имя - тоже,

прекрасное женское имя.

Имя - мимо.

 

А потом, после всех кандидатов во Тьеры,

после всех депутатов по воле карьеры,

после банки,

полбанки,

и после стакана,

мы с тобою бескровно свергаем тирана!

 

И на кухне, взирая надтреснутым глазом

на обычный цветок из природного газа,

мы вершим винопитие

или - эпоху,

это плохо?

 

И потомки, срывая остатки нарядов,

спляшут голыми, выпив такого же яду,

вникнув в сущность имен

жен, политиков, века -

назовут лишь тебя одного

человеком.

 

 

 

***

Не раскается ли Каин,

не задышит ли гранит,

когда русскими стихами

мой народ заговорит?

Помечтаем…

 

 

 

***

Конец сомненьям и тревогам,

конец терзаниям ума:

все в этом мире ради Бога -

деревья, солнце и дома!

 

1986

 

 

 

ВЛАДИМИР

Над Днепром посланник Бога

молча шествует с крестом -

бесконечная тревога

на челе его святом.

 

Киев 1988

 

 

***

 

А. Карпушеву

Я давно не сидел за столом -

ах, усталая Вечность поэта!..

За погасшим вечерним стеклом

бродят сумерки белого света.

 

Говорим и мечтаем, поем -

начинаем все сызнова, братцы!

Ах, как славно остаться вдвоем,

это значит с собою остаться.

 

Посижу, похожу, поброжу,

отплююсь, открещусь и умоюсь,

и наутро поэму рожу -

весь откроюсь.

 

Мне друзья, будто вещие сны,

предлагают мистический выход,

ну а мне бы дожить до весны -

тихо, тихо...

 

Я на Пасху тебе, как отцу,

пропою свои грешные песни,

примеряясь к тернову венцу,

я воскресну!

 

И пойду по цветущим лугам,

по лесам, полнокровным и свежим.

Я по новым весенним стихам

буду нежным.

 

Буду землю ласкать босиком,

буду небо руками ерошить.

Буду старше умом, языком -

буду проще.

 

Будет утро, и будет роса -

я по радуге, как по дороге,

отойду навсегда в небеса...

Слава Богу!

 

29. 11. 1988

 

 

***

 

П. Я. Солдатенкову

Чем бы нас ни тешили,
лишь бы мы не плакали!
Отчего б ни вешали -
от стыда, от страха ли? -
лишь бы нас утешили,
лишь бы нас оплакали...

Скоро дело делалось,
видно, дело спешное...
Спору нет, не верилось,
что мне быть повешенным

Повернули ироды
колесо судьбы моей,
и какой-то выродок
пристрелил коней -

на осях скатился я
в пропасть беспросветную!
На сносях жена моя,
детки малолетние...

Хоть бы в рай попасть, и то
душеньке отдушина!
Ведь никто, никто, никто
бабий вопль не слушает...

Что в тумане, что в бреду,
что с похмелья крепкого
я к петле своей иду,
а жизнь - такая цепкая:

“На кого покинул нас,
голова бедовая?!”
Ох, прощайте... В добрый час!
Жизнь начнется новая.

А вас бы чем ни тешили,
лишь бы вы не плакали -
окна позавешены!
От стыда, от страха ли?

Кто на Лобной площади
с нами попрощается?
Уж петля наброшена...
Уж тело извивается!..

Сторона родимая,
край мой замороченный,
ты прости, прости меня
за конец испорченный,

ты прости, что скомкана
песня лебединая...
Больно шея тонкая,
а жизнь такая длинная!

 

27 апреля 1985

 

 

***

Надо мной
как живой
светит нежно и чуточку сонно
обмороженный шар золотой...

В тишине,
в вышине,
ох, наверно, ему одиноко
в этой мертвой, холодной стране!..

Здесь всегда -
холода...
И промокшие черные лица
все стремятся уйти в никуда...

Круглый год -
снег да лед!
Даже если весна за окошком,
это значит, окошко мне врет.

Я умру
поутру,
и, наверно, никто не заметит,
как развеют мой прах на ветру.

Что ж, прощай,
милый край!
О тебе не устану молиться,
но ты тоже меня вспоминай,
невзначай...

 

Декабрь 1987

 

 

***

И вот открыта дверь в тепло,
в уют мерцающих игрушек,
где свет обыденный потушен
и - всякий прочий заодно...

И в темноте зеленый кот
подрежет елочную ветку
и из серебряной обертки
мне в руки праздник упадет!..

 

1977

 

 

***

Обожествляя монотонность,
звучит природы трубный глас!
То, что мы видим здесь, сейчас,
до бесконечности бездонно...

То, что я вижу пред собой,
не поддается разумению -
горит бесстрастно золотой
и нежный вечер Воскресения.

Над чехардою чердаков,
над чердаками, удивляясь,
летал новорожденный Аист,
весь белый, будто неживой...

То, что я вижу пред собой,
непознаваемо вполне,
особенно, когда во мне
лечу над белою землею!..

Мне хочется сказать - живу,
но не дается это слово:
я стал подобен миражу,
я бесподобен и безмолвен,

когда швыряю снег в окно,
одариваю смехом землю,
включая Солнце, пью вино
и женщину приемлю...

 

Декабрь 1981

 

 

***

Люблю твой выжженный пейзаж,

степей твоих, Таврида, строгость,

твою запекшуюся блажь

и красок дивную убогость!

 

Люблю, когда земная гладь

вдруг в гладь морскую протекает,

и к горизонту убегает,

и возвращается опять.

 

Люблю твой царственный покой,

и аромат степного злака,

и птичий плеск, и звон чудной -

цикады обморок ночной…

 

Люблю до боли и без страха

горизонтальный профиль твой!

 

1983

 

 

***

Пересекая пространство идей и планет,

звезды рассеянно грустной ладонью лаская,

я научаюсь любить то, чего уже нет,

или - чего еще не было, и - не бывает

 

Это - туманность. А я - необузданный свет,

что в волосах Береники безмолвно мерцает.

Бродит по Космосу добрую тысячу лет

грустный поэт, и усталые звезды ласкает.

 

Он понимает, что этот мерцающий след -

следствие лада, единство - живой и живая…

Это о нас начинается Ветхий Завет

и завершается нами рапсодия Рая.

 

Стой, Эвридика! Орфей нарушает запрет -

смотрит назад, и в твоих волосах остывает.

1986