Для того чтобы оценить влияние Станислава Красовицкого (Стася, как называли его друзья) на развитие русской поэзии ХХ века, надо отступить назад и рассказать о том явлении, которое звалось «Самиздат».

В 50-х годах ХХ века в России возник ряд поэтических кружков, которые определили дальнейшее развитие поэзии. Первым кружком исторически считают группу Черткова. Станислав Красовицкий из этой группы является по определению ряда критиков, самой яркой и одновременно самой загадочной фигурой 50-х годов, если не всей второй половины ХХ века. Дело в том, что в начале шестидесятых годов он отказался от своих стихов, сжёг их — и попросил сделать то же самое своих знакомых, у которых стихи хранились в списках. Однако многие из них оказались от совершения такого аутодофе. Станислав Красовицкий стал священником Русской православной церкви (Зарубежной) отцом Стефаном. Он жил в Англии, США, Франции, вернулся в 90-е годы и имел приход на Валааме, проживал в Подмосковье и в Дивеево. После возвращения начался новый период творчества отца Стефана, он писал стихи уже другого содержания.

Красовицкий 50-х годов писал не для публикаций. Он считал, что в советские времена публикации были невозможны, на языке юношеского максимализма они соответствовали сделке с системой. Красовицкий со своей стратегией последователен. Он отказывался от публикации в официальных изданиях, затем вообще отказался от уже написанных стихов. Но Красовицкий не смог их изъять из Самиздата, потому как Самиздат жил своей жизнью, и Красовицкий ему не был «указом». Самиздат отомстил Красовицкому, распространив под его фамилией не его стихи (было издано в России обширное собрание самиздата — «Антология новейшей русской поэзии у Голубой Лагуны» К. Кузьминского и Г. Ковалева, где почти 90 % стихов, приписываемых Красовицкому, на самом деле ему не принадлежит!)

Заметим, что Ахматова говорила Бродскому: подписывайте каждое стихотворение. Она с недоверием и подозрением относилась к Самиздату, как профессиональный, давно печатавшийся поэт — к самодельщине. Однако Самиздат оказался прямой дорогой к столу той же Ахматовой, к столам редакторов радио «Свобода», — а значит, и к славе.

Бродский где-то писал, что общался с Красовицким, отец Стефан это отрицает: он помнит лишь один эпизод, когда Бродский за чем-то заходил домой к Галине Андреевой (именно у неё собиралась группа Черткова) и они на минуту пересеклись в дверях.

Самиздат оказался принципиально неистребим — и неточен, он распространялся и жил по своим законам. Здесь каждый следующий «издатель» (переписчик) мог оказаться редактором, и эта передача поэзии от человека к человеку напоминает историю переписывания античных текстов монахами Средневековья.

Стратегия Красовицкого является традиционной в русской культуре. Сжигание стихов (первой книги и рукописей) — мифоритуал, который устраивал Гоголь. Красовицкий стал носителем мощного мифа. Есть два Красовицких — реальный человек, который сжег свои стихи, бунтарь и борец, — и «Красовицкий» — порождение Самиздата, фальшивые стихи и яркий миф о непокорном поэте. Здесь мы можем высказать свою версию сжигания стихов: это событие представляется нам определенным поворотом в истории русской культуры ХХ века. Красовицкий почувствовал то, что поэзия замещает религию, что она становится даже и товаром, и оружием, — а он хотел святости и чистоты, пользы («вредные стихи» — потому и сжег — так он сказал). Красовицкий мог почувствовать, что делают из его поэзии, как она используется в Самиздате. Он был враг режима, но из тех врагов, которые не борются, а не замечают. Если додумать мысль об отказе от публикации до конца — то дело здесь не в режиме, не в социальщине, а в онтологическом статусе греховного современного бытия, выражением, квинтэссенцией которого является современная поэзия. Итак, перед нами отказ от соучастия в том, что чревато… Чреват Самиздат, чреват, то есть провокативен. Чревата и современная поэзия.

Творчество Красовицкого — кульминация мифа, поворот, который он почувствовал намного раньше других. Это предчувствие, творчество жизни. Из поэзии он ушел в религиозную жизнь — и унёс в неё свою поэзию.

Звезда любого искушенья,
Звезда любого нападенья,
Отрава вод твоих, Звезда,
Звезда унынья и сомненья,
Звезда усталого боренья
Да не коснется никогда.
Но лучше будешь видеть прямо
Трех юношей у Авраама,
Трех ангелов, как Три Лица,
И будешь думать, что немного
Ты унаследовал у Бога
И не погибнешь до конца.

Так стал писать Красовицкий после своего преображения.

Я беседовал с Красовицким, бывал у него в Пушкино — и опубликовал две статьи, посвященные ему. Первая была опубликована в «Русском журнале» в 2007 году и вошла в мою книгу «Смыслы русской культуры» (см. текст здесь). Вторая, которую я отчасти использовал здесь, вышла после доклада на конференции по Самиздату в Вене, см. здесь. Одна из последних бесед с отцом Стефаном опубликована здесь.

На фотографии: Отец Стефан с автором статьи в Пушкино, 2006 год