Недуг
Всегда ношу с собой бумажки,
Пишу в уме, потом — на лист.
Стихом мне не даёт поблажки
Какой-то бес-полиграфист.
Недуг заметен всем отчасти.
Задумчивость и странный вид
Друзей толкают на участье —
Спросить в чем дело, что болит.
Другие, зная про "несчастье",
Улыбку прячут и глаза
Отводят в разговоре часто,
Мол, что с ним сделаешь — "шиза".
У каждого свои понятья
О том, как жить и чем болеть.
Мне ж стих дает ума занятье
И шанс в душе наш мир жалеть.
Штаны
Я достаю из широких штанин
Малиновый паспорт — я гражданин,
Справку с печатью, что я не судим,
Справки из банков — не должен я им,
Синий диплом — не букашка я с ним,
Врачебную выписку с ним за одним,
Зелёненький СНИЛС, он отдельно, один,
Пластика "Визу" — в ней жизнь и судьба,
Листок ИНН, он большой — не беда,
Карты на скидки — нужны иногда,
Права на вожденье — без них никуда,
Зеленый сафьян ветерана труда,
Ах да, "пенсион", не забыл, как всегда...
В общем никак без широких штанин
Не сможет прожить ни один гражданин —
Не обойти бюрократии мин,
Имея в штанах жалкий паспорт один.
Повадки
Из кабинета хорошо видна крыша пристроя здания больницы. Там на антенне постоянно сидит одна и та же, как мне кажется, ворона. В жару открывает клюв и отводит в стороны крылья. Проветривается. Её пытаются согнать сороки, но, как правило, безуспешно...
Разинув клюв, сидит проныра,
но "Кар!" не слышно. Плавит зной
в зобу остатки от гарнира
(помойка кормит "на убой"),
и нет нужды хозяйке мира
спешить туда, где над толпой
парят голодные кумиры,
презрев протухлости покой.
Имеют все свои повадки:
кому куски, кому — остатки
добычи тухлой и живой.
Орлы довольны и вороны...
Философ! скрой сарказма стоны -
так мир устроен ролевой!
Очерки путешествий
Эти очерки с натуры
от начала до конца
публикую без цензуры
от предвзятого лица,
то есть автора, персоны
в самоедстве "хоть куда"
(автор это я). Прогоны
вольных мыслей, череда
непридуманных сюжетов
превратились в озорство
неклассических сонетов,
в русском стиле. Естество
в них, надеюсь, возместит
эстетизма дефицит.
Поезд
Погрузились. Охи-ахи,
переходов суета
позади. Идём с размахом
слева, справа широта
горизонтов. Перегоны.
Накреняются вагоны.
Стрелок дёрг, да стыков стук,
поворотов полукруг...
Здесь особое движенье,
(не полёта антипод),
поезд — это переход
в сферу мироощущенья:
в необъятности широт
потерявшихся забот.
Едем дальше. Ночью скрипы
металлических колес
вызывают недосыпы
дня и ночи перекос.
Бесенята в коридоре,
подшофе сосед в мажоре
добавляют маеты
к атмосфере духоты...
Поезд наше видовое
средоточие мерил,
шатких нравственных перил
укрепление, простое,
в суете без суеты,
понимание кто ты.
Самолёт
Оторвавшись величаво
от неровности земли,
заложив вираж направо,
самолет исчез в дали,
унося меня и прочих,
преть в "плацкартах" неохочих.
В мерном посвисте турбин
спят соседи. Я один,
леденец во рту гоняя,
наблюдаю как народ,
уважая свой доход,
расслоился, не стесняясь,
в этой с крыльями трубе
точно в классовой борьбе.
Облака внизу. Занятно,
несмотря на тесноту,
думать, что геройски-платно
покоряешь высоту.
В перелетах жить приятно:
интернет, вода — бесплатно,
прочих опций нестандарт
покрывает мастер-кард.
Самолет не то, что поезд:
пролетают рандеву
с небом снами наяву,
и тревожат чем-то совесть —
чем, увы, не знаю сам —
может ...тягой к небесам?
За рулём
Федеральная дорога.
«Дастер» (дизельный мотор —
зверь с харизмой носорога)
танком прёт в земной простор.
Лес сменяет степь-равнина,
на обочинах «пушнина»:
тушки белок и лисиц —
пища галок и синиц.
Здесь на каждом повороте
виден жизни новый ход,
здесь известный кукловод,
не чурается в цейтноте
лихачам ума давать
в стиле «ядь» и «вашу мать»
Едем разно: ветер трассы
разгоняет кровь на ять,
пробок долгие сюрплясы
обращают время вспять.
На дверях больших фургонов
пляшут коды регионов
(восемнадцать, десять, пять —
то ж хорей — ни дать, ни взять),
утомляя повтореньем
томных ритмов. Клонит в сон…
но родной жены клаксон
мимолётным сновиденьем
позабыться не даёт,
жму на газ, летим вперед!
Эпикриз
Путешествие — дорога —
всё не всё, но часть того
корневого каталога
(сердца счастья моего),
где впечатаны итоги
впечатлений и тревоги
необъятности дорог
обратились в ритмы строк.
Этот список эгоиста,
каждой порцией стихов
избавляю от оков
глупых мыслей моралиста —
упиваясь новизной,
становлюсь самим собой.
Напиши
Каждый пишет, как он слышит —
Окуджава славно спел,
но ни он, ни кто-то свыше
не сказал, что есть предел
(исключая совершенство)
для всего, и даже членство
(со значками на груди)
в Эс-Пэ-Эре, жди не жди,
не исправит положенья,
если слуха не дано.
Но однако, всё одно,
если будИт вдохновенье —
бедокурь: хоть для души,
сотвори и запиши.
Так природа захотела
(это тот же гений пел).
Антигену — антитело,
стихоплёту — сотню стрел
поострее, но не в тело —
в душу, чтобы там болело.
Дело прочих — сторона,
только раз уж сто она,
та природа, изменилась,
человек же облик свой
не растратил видовой.
В общем, дружба не сложилась:
всяк своё иметь хотел,
ну а классик…спел как спел?
Шестьдесят
Я часто и чертовски метко,
в себя стреляя, накопил
внутри, на миокарде, метки,
но самоеда не убил.
И с каждым новым суицидом
харизма прибывала видом
гусиных лапок на висках,
изыском новизны в стихах.
Теперь во мне поменьше прыти
(все шестьдесят коротких лет,
не удивив пальбою свет,
я был орудием событий),
но и сейчас, Судьбе в ответ,
упрямо "Да!" кричу на "Нет".
Потом я перейду на шёпот,
и жаркий спор сойдёт на нет,
и ценный мой бесценный опыт
одной строкой войдет в сонет.
И будет охать патанатом,
увидев, что внутри лишь атом
давал энергию для жил
и усомнится, что я жил.
"Потом" наступит, а покуда
весь нераспорото-живой
всё пью за свой неупокой,
и полагаю, что отсюда
туда нескоро позовут —
там жуткий холод и не пьют.
Когда внезапная депрессия
(подражание Бродскому)
Когда внезапная депрессия
срывает с точки равновесия,
когда в заглавном полушарии
в ночИ смолкают комментарии
живущего в тебе сомнения —
ты можешь сбросить напряжение,
отжавшись раз пятьсот, и далее,
пеняя на судьбы реалии,
напиться в хлам, до безобразия,
и кончить сексом без фантазии.
Засим, ругая (не без жалости),
себя за всё, пойми до малости:
Да, можно предаваться глупостям,
пусть хоть они потом до старости
источником (без срока давности)
послужат прирастанья мудрости
твоих, за перебором знания,
мозгов, лишённых основания.
Сонет Цурэна № 1
Как лист увядший падает на душу —
Замятый текст слетает со стола,
Комки бумаги с каждым разом туже,
А стих слабее... Муза не пришла.
А к ночи заявилась без стесненья
(не думайте, она мне как сестра),
Дальнейшие излишни поясненья —
Блокнот исписан…дрыхну до утра.
Кто не страдает, тот и не взлетает,
Цель творчества - создать себе мираж,
Его недостижимость окрыляет...
Реальность тянет в массовый тираж.
Опавший лист спасает лес от стужи,
Взлетевший стих излечивает души.
Сонет Цурэна № 2
Как лист увядщий падает на душу
обычный взгляд когда-то дерзких глаз.
Шторма стихают — волны лижут сушу,
любовь проходит — сны ласкают нас.
Проходит всё — но не увы! — так надо.
Так надо все печали отпустить,
и снова, повинуясь страсти взгляда,
их возвратить, и вновь с ума сходить.
Увядший лист взлетает, и печали,
легко сдувает время вслед за ним,
Но жизни ветер снова навевает
гербарий сожалений, и едва ли
минует душу чувства Херувим —
то свято место пусто не бывает.
Сонет Цурэна № 3
Как лист увядший падает на душу
минувший день, устало матерясь.
Природа-мать недолго листья кружит
и пёстро застилает ими грязь.
Пройдёт сезон осенних поражений —
что было будет снова рождено,
а нам переиначить сожалений,
ругайся, не ругайся — не дано.
Дано. На перспективу — невозвратность,
за день обыкновенный — благодатность.
Достаточно. Чего еще хотеть?
Бери и береги — ещё лететь,
ещё ловить попутные мгновенья
свободы до момента приземленья.
Треугольник Карпмана
Охотник, жертва, избавитель…
Придумал роли маргинал,
Во сне (как водится) увидел
причину, следствие, финал,
и в прагматичный треугольник
всю драму жизни уместил.
Психолог — мысли трудоголик —
Творца сценарий упростил.
Теперь узнать Судьбу несложно:
"охотник — жертва" будут биты,
во зло растратится добро,
а благодетель осторожно,
(за милосердия кредиты)
под шум отсыплет серебро.
Последний сонет Цурэна
(перевод с арканарского)
Как лист увядший падает на душу
ещё один приятный слуху бред.
Не закрывать же в самом деле уши,
когда везде звучит стихирный спред.
Не закрывать. И слушать. Нет сомненья —
напишет новый гений о былом,
и снова мимолётное виденье
о времени напомнит золотом.
Твой голос тонет в океане шума.
Пиши, пиши, всё одно — бросать.
Пора. Кончай пространство сотрясать.
Гони избыток мыслей — чисти думы.
Стань проще, говори: «Е…на мать»
и будешь чувством чувства пробуждать!
Нам не дано
"Нам не дано предугадать,
Как слово наше отзовется, —
И нам сочувствие дается,
Как нам дается благодать..."
Ф. Тютчев.
Нам не дано предугадать
чем (вне физических законов)
пребудет зло и благодать
в хитросплетении нейронов.
Дана другая ипостась —
собой кормить червя сомненья
во искупление, за страсть
иметь над всеми исключенья.
Листая памяти тетрадь,
тем ужасаюсь, но неймётся,
опять беру (опять страдать) —
нельзя не брать, когда даётся.
Я не вступаю в жаркий спор
и молча выношу позор
Терплю насилие. Взапой
пишу — что велено стихами.
Они натешатся со мной
и тихо удалятся сами.
Верю
Мне говорили: "Так дано!"
(уже давно вошло в каноны),
что здесь без всяких "нет" и "но"
мы отмечаем даты оны.
И в том незыблемом числе
число рождения маячит
того, кто прибыл на осле,
для воплощенья сверхзадачи,
к двуличным лицам. Был распят.
Воскрес. С тех пор живет на небе,
с тех пор к нему мы тянем взгляд,
на каждый день прося о хлебе.
Да, мне об этом много раз
с прицелом разным говорили,
открыто и с прищуром глаз,
интересуясь, верю или...
Не знаю. Верю в чудеса,
взращенные, как хлеб, руками,
и в те святые небеса,
которые мы зиждем сами.
***
Как лист увядший падает на душу
сомненья тень. Воображенья нить
легко петлёй смятенья чувство душит —
любовь убить, что насморк подцепить.
Своё теряя, на себя и сетуй.
Любил. Обжёгся. Но дано опять
выть на Луну и жмуриться от света.
Любовь объять, что черта обаять.
Пока тебе объятий неразменность
милей, чем разума моральный бред,
во имя тех, кто явится на смену,
ты будешь презирать системный Свет.
Во имя тех, кто твой разбитый путь
хоть как-нибудь пройдет когда-нибудь.
***
Моя реальность не воспета.
Нерукотворный монумент —
изыск для зрелого поэта,
а я ликбеза пациент.
Но всё во мне ничуть не хуже
того, что просится снаружи
в балансе смеси из «бла-бла»
и неликвидного добра.
Я эгоист! Чего же боле
для счастья нужно простаку?
Ловлю чужое на скаку,
своё не дам по доброй воле.
Коплю на памятник простой —
Не золотой hand-made, но свой!
***
"Поэт в России — больше, чем поэт..."
Поэт российский больше, чем поэт
другой державы (скажем, Аргентины)
замотан в кокон вязкой паутины
размерной схемы. В суете сует
сам для себя элитного всё пишет,
сам для себя плюс-минус и магнит.
Но глас его из кокона всё тише,
да и молва людская не клеймит.
За что клеймить? Он мил и безобиден,
убогость слога терпит интернет,
а если что не так, так он не виден -
в кого дуэльный целить пистолет?
У Черной речки лужи крови нет,
и сервер пал в сети, а не поэт...
Читатель тоже больше, чем читатель —
он кожей чует слова благодать,
он вечный правды-матки соискатель,
он гражданин, обязанный читать...
Казалось бы легендой этой сыты
ещё с времён некрасовских пииты,
так нет же — снова дрочат, в тишине
другие авторы — другой шпане.
Да, принципы изрядно обновили.
Поэту прятать хрупкое нутро
не в моде, а читателю добро
искать в ютуб в обязанность вменили.
О, кто-нибудь в ютуб провозгласи
о том, что быть поэтам на Руси!