«Наш поезд подходит к станции Чернореченск. Стоянка поезда тридцать минут!»

Он поднял нижнюю полку, достал рюкзак, поставил его возле ног. Повернулся к окну. Потянулись колки, поля, картофельные огороды, тополиные посадки с кленовым подгоном, убогие домишки частного сектора, извилистая грунтовая дорога, с ямами, ухабами, то расширяющаяся, то сужающая, по которой-то ходить не безопасно, не то, что ехать на автомобиле. В прочем, предместья многих городов такие неприглядные.

По этой дороге ползли темно-синие «жигули». Переднее стекло было опущено, и было видно, что за рулем сидит молодой парнишка, которому, наверно, дед по доверенности разрешил ездить на этом раритете. Но на широкую городскую улицу на таком хламе выезжать стыдно.

Возникла большая серая коробка локомотивного депо, в котором ремонтировали локомотивы. Многие чернореченцы работали на железке. У железнодорожников была своя поликлиника, дом культуры, библиотека, стадион и профилакторий.

Это уже город. Вот Черемушки, улица Ленина, многолюдная и многоавтомобильная, где на каждом шагу магазины, офисы разных фирм, отделения банков.

Поезд замедлил ход. Начались вокзальные склады, потом широкий перрон. На одном пути стоял пассажирский состав, на других грузовые. Медленно катался туда—сюда тепловоз. Состав задрожал, резко замедлил ход, дернулся вперед, потом назад и остановился. Слева было высокое здание вокзала, окрашенное в бледно-желтый цвет.

Он закинул рюкзак на плечо и пошел по коридору полупустого вагона. По узкой ковровой дорожке.

Из этого вагона он был единственный пассажир до Чернореченска. Дальше состав шел в Восточную Сибирь. Проводница, невысокая пухлая женщина лет сорока с большой грудью встретила его в тамбуре вагона. Одной рукой она держалась за поручень, в другой был свернутый желтый флажок.

— Не забыл ничего, солдатик? — спросила она.

— Тебя забыл, красавица. Может, со мной пойдешь? Я хороший, добрый. Тебе со мной понравится.

— До ближайших кустиков?

— Да нет! Тут загс недалеко.

— Я вообще-то замужем. Мне что вас, мужиков, солить? Так ты вон какой костистый и на засолку не годишься.

— Жаль. А с чего ты решила, что я солдатик?

— А для меня вы все, парнишки, солдатики. Если не отслужил, то будешь служить.

— Не горюй тут без меня!

— Давай иди!

По перрону расхаживало не более десятка человек. Скорей всего праздношатающиеся. Несколько мужчин, которые вышли из вагонов покурить, а кто—то сбегать в ближайший ларек. Да парочка транспортной полиции, молодые худые парни.

Его никто не встречал. Да ему и не нужно было этого. А маме он решил сделать сюрприз. И уже представлял ее реакцию, когда он войдет в дом, сбросив перед этим на веранде рюкзак.

Дорогой он звонил маме, но говорил с ней так, как будто он еще лежит в больнице, а не по пути к дому. А то еще затеет какой-нибудь ремонт, побелку, покраску.

От вокзала до дома далеко. Он взял такси. Цена удивила его. Сто десять рублей. «Почти бесплатно, — хмыкнул он. — Детишкам на мороженое. Хотя в северной столице, наверно, и на мороженое бы не хватило». Так! Так! Сколько же он не был в родном городе? Год и три месяца. Ощущение же такое, что он был здесь в прошлой жизни. Оно так и было в действительности. Жизнь его в один миг разделилась на до и после. Но так-то всё старое, знакомое. Виденное тысячи раз. Ничего не менялось. Как улицы на окраинах были неопрятными, так и остались. Оно и понятно: ведь это не лицо города. Высоких гостей по этим улицам не возят. А для своих сойдет.

Грязные кюветы вдоль дороги, которая считалась асфальтированной, если можно было назвать асфальтом почерневшие плиты с ямами и трещинами между ними. В кюветах прошлогодняя листва, пластиковые бутылки и пакеты. Возле многих дворов гаражи и углярки. Но было несколько новостроев с широким купеческим замахом. Двухэтажные деревянные срубы, которые хозяева потом намеревались обшить сайдингом. Кого же это занесло на убогую улицу? Понятно, что земля здесь стоила дешевле, чем в других микрорайонах. Земля в городе дорожала. И предприниматели отстраивали себе дворцы на месте старых халуп, хозяева которых были рады перебраться в другое место.

Приехали. Вот маме и подарок. Их развалюха скособочилась, кажется, еще больше. А если мамы не окажется дома? И на входной двери его ждет большой навесной замок? Ушла по каким—нибудь своим делам: в магазин, в больницу, к подружке. Да что же он себя готовит к самому неприятному? Вот есть в нем такая черта. Придется сидеть на пороге, бродить по небольшому дворику, огородику, заглядывать в постройки.

Но дверь оказалась открытой. Всё те же тесные сенки, со скрипучим прогибающимся полом. До ремонта у него никак не доходили руки. Все время появлялись какие-нибудь дела. Входная дверь обшита клеенкой, уже порванной в нескольких местах. Из дыр выглядывал войлок. Он помнил, как они вдвоем утепляли эту дверь. Из сенок он попал на кухню, где была большая печь, за которой комнатушка, его спальня со старой деревянной кроватью и круглым самодельным ковриком перед ней.

Мамы не было на кухне. Но она слышала, как хлопнула входная дверь, вышла из зальной комнаты и застыла в дверном проеме, долго всматриваясь в него, как будто не узнавала. Всплеснула руками и потянулась к нему.

— Сережа!

Он шагнул к ней, обнял ее за плечи, маленькую и худенькую. Она заплакала, ткнувшись лицом в его грудь.

— Чего ты, мам? Я живой, целый и невредимый.

Она продолжала плакать.

— Сережа! Сыночек!

Он повел ее в зал, усадил на диван. Сам сел рядом. Здесь ничего не изменилось с того времени, как он уехал из дома.

— Всё хорошо, мама.

— Что же ты не позвонил, что едешь? Я ничего и не готовила. Ведь было же у тебя время?

— Сюрприз хотел устроить, мама. Прости меня. Не подумал я. Дурак. Надо было позвонить. Конечно, надо было позвонить. А я вот, как дурак, со своим сюрпризом.

***

Первыми появились Ладные. Сергей их увидел в окно, когда они шли по двору.

— Ладные идут, — сказал он. — Мам! Ну, я же говорил тебе!

— Прости, сынок! Но как-то не по-человечески это. Столько дома не был! Столько пережил! Заново на свет родился. Люди просто не поймут, если не позвать, Сереженька.

— Ладно, мама! Я ничего. Ты права, конечно.

Ладные были пенсионерами. Даже внешне похожие друг на друга. Низенького роста, пухленькие, с коричневого цвета лицами, как будто они только что вернулись с жаркого юга, где днями лежали на приморском пляже, подставив себя солнцу. У их знакомых было такое ощущение, что домой они приходят только ночевать. Любимым их занятием было ходить в гости к родственникам, к знакомым. Ни одного приглашения они не пропускали. Если приходили пешком, а не приезжали на автомобиле, то значит рассчитывали на гулянку, выпивку. Они проходили в зал. У каждого было свое определенное любимое место. И хозяева знали об этом. Вот у них, сколько помнит Сергей, дядя Вова всегда садился в кресло возле дивана, а ноги поджимал под себя. В такой позе он мог сидеть часами, только чуть разворачивая корпус влево-вправо.

Тетя Люба в кресло возле журнального столика. Причем они считали, что раз они пришли в гости, то хозяева должны были их развлекать, рассказывать им новости про себя, про знакомых, про городские дела, про власти. Они сидели молча и ждали разговора. Молчание могло затянуться и на четверть часа и на полчаса. Это их нисколько не удручало. В конце концов, хозяева найдут, о чем разговориться. Если был включен телевизор, то смотрели телевизор. Но тут их пристрастия расходились. Дядя Вова мог смотреть все подряд, а тете Любе подавай сериалы и концерты. Причем не отрывались от телевизора, даже если там показывали рекламу, которую они смотрели с таким же интересом, как фильм.

Сергей помнил, как ему досаждали эти визиты, потому что приходилось сидеть с гостями, бросив свои занятия. И о чем-то разговаривать с ними. А это могло длиться несколько часов. Ладные никуда никогда не торопились. Срочных дел у них, кажется, не было. Ладные могли часами сидеть в одной позе, не меняя ее. И это удивляло Сергея. У него через некоторое время начинали болеть ягодицы, ныть спина, хотелось встать, пройтись, резко помахать руками и ногами. Но не делать же это при гостях? Через два — три часа уже всё стонало в нем: «Ну, когда же ва уйдете? Сколько же можно?» Наконец между супругами возникал разговор, что пора уже и выдвигаться.

Это еще ничего не значило. Они могли после этого просидеть и полчаса, и час. Они по очереди шли в туалет на дорожку, потом долго одевались, потом их нужно было еще проводить до калитки и там постоять с разговором. Попрощаться несколько раз. И при этом не заводить никакого нового разговора, который снова бы задержал их. Часто, Сергей знал об этом, от них они шли еще к кому-нибудь в гости, благо родственников и знакомых им в городке хватало. И возвращались домой уже к ночи.

Сергей встал у порога, первым встретил Ладных, крепко пожал руку дяде Вове. Тетя Люба первой стала раздеваться, долго расстегивала куртку, потом молнии на сапогах. Мама что-то варила, парила, и тетя Люба вызвалась ей помочь. Сергей с дядей Вовой пошли в зал. Сергей включил телевизор. С телевизором можно было и помолчать или сделать паузу. Показывали новости. Он быстро переключил канал. Какой-то детектив с элементами мелодрамы. Излюбленный жанр российского телепрома. Дядя Вова сел в кресло. Ничего не менялось. Поджал под себя ноги и сложил руки на животе. Казалось, фильм полностью захватил его и больше ничего не интересует.

— Как вы? — спросил Сергей. — Ничего?

— Ничего, — ответил дядя Вова, не отрывая взгляда от телевизора, где сейчас парочка выясняла отношения.

— Дети? Внуки?

— Ну… живут. В гости приходят. Мы к ним ходим.

— Ну, и хорошо! — кивнул Сергей. — Не болеете?

— Да так… Спину вот иногда прихватит. А у бабки давление скачет.

Жену он начал называть бабкой лет десять назад. Даже между собой обращался к ней так. Хотя тетя Люба молодилась. Выходя из дома, непременно подкрашивала губы. Причем помады не жалела. И вот это сочетание ярко накрашенных губ и темной кожи лица делали ее похожей на обитательницу племени Амазонии, до которого еще не добрались первооткрыватели. Постоянно делала себе короткую прическу и красила волосы: то в черный цвет, то в каштановый с фиолетовым отливом. И новой прической обязательно хвалилась подругам.

— А чо там? — спросил дядя Вова, кивнув подбородком вверх.

— Где? — не понял Сергей.

— Ну, там…

— А! ну, не знаю. Я же давно уже оттуда. Как ранило. Да что там может быть? Воюют. А я в Питере лежал, восстанавливался. Потом полгода ждал протез из Германии. Ну, и учили, как с ним ходить, обращаться. К нему же привыкнуть надо. Сначала—то сложно.

— Ну, — протянул дядя Вова. — Воюют. Только вот один город полгода уже берут. А там городов-то ого-го сколько! Если каждый город по полгода брать, это сколько же воевать тогда? Если бы в Отечественную войну такими темпами продвигались, то до сих пор война бы шла. Ведь немец до Волги дошел, полстраны захватил.

Зашла мама.

— Мужчины! Занесите стол с веранды!

На веранде стоял раздвижной стол, который они заносили в зал, когда намечалось много гостей. Больше этот стол никак не использовали. И он стоял на веранде до очередной гулянки.

Тут же мама вспомнила и всполошилась:

— Ой, сиди, Сереженька! Я сама с дядей Вовой!

— Чего ты, мам? — обиделся Сергей. — У меня всё хорошо. Занесем с дядей Вовой. А вы своими делами занимайтесь на кухне.

Но мать всё-таки встала у порога, придерживала двери.

— Осторожно, сынок! Тут порог. Не запнись!

«Гости съезжались на дачу», — вспомнил Сергей из чего-то далекого, школьного. Но из чего, так и не вспомнил.

Подошли Рыльские. Дядя Толя был всё тот же, громкоголосый, ругливый, который своим голосом и смехом наполнил дом. Казалось, что он вообще не умеет тихо говорить. К тому же он считал себя юмористом. Рассказывал анекдоты, долго, с подробностями, которые сам же придумал. И был уверен, что от этого анекдот становится еще смешней. Когда он начинал очередной анекдот, все с тоской ожидали, когда же закончится это мучение. Дядя Толя громко хохотал, остальные из вежливости кривили улыбки. Еще он шутил и шутил всегда неудачно и неуместно, то и дело ставя людей в неприятные ситуации.

Обычно он только сам смеялся своим шуткам.

— Ну, и где наша нога, Серега? — спросил он.

— Какая нога?

Женщины на кухне замолчали.

— Та, которую тебе отчикнули?

— Ты дурак что ли? — крикнула, побагровев, тетя Таня, его жена.

Дядя Толя громко расхохотался. Сергей улыбнулся. Вспомнил, как на одной гулянке дядя Толя громко говорил своей сестре, что у ее мужа есть любовница, которую он дерет (он так и сказал дерет) уже полгода. Муж сидел здесь же за столом и со скучным видом жевал куриное мясо, как будто речь шла вовсе не о нем.

— Главное, чтобы то, что между ног, не отрезали, — опять пошутил дядя Толя.

— Да заткнись ты наконец! — завизжала тетя Таня. — Дурака кусок!

Нервничать ей было нельзя. Три года назад ей в голове сделали операцию вырезали опухоль.

— Девочки! А вы налейте нам, пока вы там шурум-бурум! — попросил дядя Толя.

— Лучше бы ты дома сидел, — сказала тетя Таня.

Но и дома дядя Толя мог наклюкаться в одиночку и уснуть на полу на кухне возле печки.

Мог, выпив, отправиться на «жигулях» в магазин, до которого пешком было идти десять минут. Правда, у него болели ноги и долго ходить он не мог. Когда-то давно он упал с березы и ушиб позвоночник. В магазине он брал новую порцию спиртного. И что удивительно, ни р

азу не попадался гаишникам. Хотя он рассказывал, что один раз попался, но гаишник даже не заподозрил, что он под мухой.

Пришли Завалихины, дядя Витя с тетей Людой. Дядя Витя был старший мамин брат.

Мама рассказывала, что в детстве он лупил ее за то, что она следила за ним и стучала родителям, что он курит. Ну, как лупил? Хлопнет по заднему месту и погрозит кулаком.

— Привет! Привет, Серега!

Он приобнял и похлопал его по спине. От дяди Вити пахло дешевым табаком. Сколько помнил Сергей, дядя Витя всё время собирался бросить курить.

— Как оно?

— Лучше всех! — ответил Сергей.

Но бойкости в его голосе не было. Да и что такое «оно»? Жизнь? Здоровье? Служба?

— Серега! Держи хвост пистолетом!

— Я знаю, дядя Витя. А вы чем занимаетесь?

— Работаю.

— Как работаете? Вы же на пенсии.

— А дома, знаешь, сколько работы? Знаешь, какой у нас огород? Придешь к нам, я тебе покажу. Виноград посадил, вишню, черешню, грушу, ну, там смородина, крыжовник, малина, ирга, само собой. Грецкий орех даже. Апельсин.

— А у нас апельсин-то вырастит? Вроде это южное дерево, тепло любит. В субтропиках где-то там растет.

— Не знаю, Серега…. Так что работы!

***

Дядя Вова много лет работал в местной администрации. И был с высшим начальством на короткой ноге. Сейчас на пенсии он получал две пенсии: основную, ту, которую получают все пенсионеры, и дополнительную, которая положена тем, кто работал на выборной должности. На любом мероприятии, будь это день рождения или поминки, он по старой привычки почитал своим долгом произнести первую и зачастую и последнюю речь. И сейчас он поднялся со стопкой в руках. Живот его колыхался над столом. Жена посмотрела на него с уважением, потом оглядела сидящих за столом: все ли молчат и готовы слушать речь ее мужа.

Она гордилась тем, что муж ее работал начальником, считала, что это возвышает их над всеми в любой компании, поскольку таких высот ни один из их знакомых не достиг.

— Мы все рады, что ты вернулся домой. Ты живой. И это самое главное. Жизнь — высшая ценность. Все остальное уже второстепенно. А тебе пришлось рисковать жизнью. Ты выполнил свой долг перед родиной. И мы все гордимся тобой. Вот таким и должен быть мужчина, как ты. Для матери, для родственников, для всех нас главное, что ты живой. И то, что ты с нами. За тебя!

Зазвенели стопками. Дядя Толя, как всегда на любой гулянке, садился в дальнем конце стола с торца. Возле себя он ставил бутылку водки и всегда сам наливал себе. Наливал он, как говорится, с горочкой. Это была действительно горочка. Водка, налитая по самые края, поднималась к центру. Это было похоже на фокус. Выпив, не расплескав, казалось, невозможно. Но у дяди Толи получалось. Он наклонялся к стопке и быстро закидывал ее содержимое в рот, резко откинув голову назад. Вот и сейчас он продемонстрировал этот фокус. Не пролив ни капли, он схватил куриный окорочок.

— Не расстраивайся, Серега, из-за ноги! — прорычал он. — Тебе вон какую ногу смастерили! Теперь осталось тебе детишек настрогать.

Тетя Таня ткнула его локтем в бок.

— Дурак что ли? Ты думай, что говоришь!

— А что я говорю? Я всё правильно говорю. Или ты против детей что-то имеешь?

Дядя Толя принялся за окорочок и не стал больше спорить с женой, которая тут же отвернулась от него.

Сергей с детских лет не любил многолюдных шумных застолий. И не понимал, как можно часами сидеть за стол и все время есть и пить. Слушать всякое разное, кивать, поддерживать разговор, который для тебя совершенно не интересен, нисколько для тебя не нужный. Это казалось ему таким утомительным.

Он поел салат, съел котлету с гарниром и почувствовал себя совершенно сытым. Чем еще можно заниматься за столом? Только слушать разговоры и стараться поддерживать их.

— Ты чего не выпил? — спросил Саша, сын дяди Вити, а значит, его двоюродный брат.

Они не были слишком близки. Разные интересы, разные знакомые, разные школы. Саша был красивый парень с внешностью голливудского актера, наделенный художественными талантами.

— Я же на таблетках сижу. Регулярно надо принимать. Сам понимаешь, с алкоголем несовместимо, — сказал Сергей и тяжело вздохнул для убедительности: мол, надоели мне эти запреты.

— Понимаю! — кивнул Саша. — Таблетки, наверняка, дорогие?

— Есть дороги. Импортные. Но часть я получаю бесплатно. По специальной программе.

— Хоть что-то.

Сергея кто-то дернул сзади.

Обернулся. Это был внучок дяди Вовы.

— Вас там какая-то тетенька спрашивает.

Выбрался из-за стола. Вышел во двор. Никого. Может быть, тетенька подождала да ушла? Вышел за двор. Елена Владимировна, их учительница русского языка и литературы, организатор внеклассной работы. Она была, как и всегда, стройной, высокой, гордо держала голову. Поэтому могла показаться высокомерной, хотя и не была таковой. Улыбается. Но взгляд серьезный, строгий, которого так боялись шалуны в школе. Она могла одним взглядом остановить расшалившегося ученика.

Конечно, любимые ее цвета: красное и черное. Красная куртка и черная макси-юбка, доходившая почти до черных туфель. Ступни у нее были большие. Наверное, сорок второго мужского размера. Это было единственное, что не нравилось Сергею в ее внешности.

— Здравствуй, Сергей!

Она протянула узкую и сухую, как у старушки, ладонь.

— Здравствуйте, Елена Владимировна! Вы не меняетесь. Всё такие же красивые и строгие.

— Спасибо, Сергей! А ты изменился. Возмужал. И взгляд у тебя стал какой-то другой. Ну, как у взрослого мужчины, который уже успел многое повидать в этой жизни.

— Да, я уже не мальчишка. Это вы правы.

— Наверно, я не вовремя. Оторвала тебя. Там у вас гости.

— Это мама. «Неудобно, — говорит, — если не устроить встречу. Люди не поймут». А у нас тут родственники, друзья, хорошие знакомые. Она права, конечно. Хотя мама всегда права. Устал я с дороги. Хотел просто отдохнуть.

— У тебя всё нормально?

— Нормально.

— А как…

— Нога? Германский протез. Хорошее изделие. Уже привык. Могу бегать и плясать. Как настоящая нога. Так что теперь буду ходить на дискотеки. Может, и каким спортом займусь.

— Хорошо! А я вот что, Сергей. Хочу пригласить тебя в школу.

— Зачем?

— Ну, не на уроки, конечно.

Она улыбнулась, зачем-то прикрыв ладошкой рот. «Может, проблема с зубами», — подумал Сергей.

— Внешкольное мероприятие. Ты выпускник нашей школы. Прошел через такое. Участник СВО. Вот хотим провести твою встречу со старшеклассниками, чтобы рассказал. Ну, это на твое усмотрение. Это же не урок отвечать. Что хочешь, то и скажи.

— Да что мне рассказать? Я на фронте-то всего лишь несколько дней был. Толком и не воевал. Ни разу не стрельнул. Потом бабах! — всё. Госпиталь, клиника. Так что никакого рассказа у меня нет. Нечего мне рассказывать, Елена Владимировна. О больничных буднях, уколах, процедурах, капельницах?

— Ну, зачем же? О своих боевых товарищах. Что это за ребята, какой у них настрой. О своих ощущениях, мыслях по этому поводу. Ну, всё, что считаешь нужным сказать своим, так сказать, младшим товарищам. Им это будет очень интересно.

— Вы лучше меня расскажите. Какой из меня оратор. Да и не герой я никакой. Подвига не совершил, наград не имею. Мало ли что из того, что побывал несколько дней на передовой. Или мне значок ГТО на мундир повесить? Так засмеют же ребятишки.

— Я прошу тебя, Сергей. Даже если расскажешь, как всё это внешне выглядит: природа, окопы, как держатся наши ребята на передовой, о чем они говорят, каков боевой настрой. Про обстрелы расскажи. Про мирных жителей. И вас же готовили к СВО? Как готовили, чему учили, что говорили офицеры о военной операции, какая подготовка у наших ребят.

— Извините, Елена Владимировна! Мне вам неудобно отказывать, но я не приду. Не надо никакой встречи. Извините! Это не для меня. Поймите! Нечего мне сказать.

— Жалко, Сергей. Мы так надеялись на эту встречу. И учителя хотели с тобой повидаться. Что же… Хотя, если передумаешь, позвони. Может быть, у тебя сейчас просто плохое настроение? Я тебе дам свой телефон.

— Давайте, Елена Владимировна.

Она протянула ему свою визитку. «Ты смотри как! Ушами мух не бьют. А я-то думал, что только бизнесмены обзаводятся визитками».

— Я оторвала тебя, побеспокоила. Извини, Сергей!

— Это вы меня извините. Поверьте, мне очень неудобно, что пришлось вам отказать.

Она пошла, высокая стройная. На высоких каблуках черных туфель. «Вот черт! У нее же волосы покрашены в черный цвет. Я-то всё время думал, как ей удается помолодеть. Ушла пешком. Значит, приехала на автобусе. А ведь у них, у мужа есть автомобиль. Даже, кажется, какая-то иномарка. Несколько раз он видел ее возле школы. Могла бы взять такси».

— Дядя Сережа!

Он обернулся.

Рядом стоял внучок Ладных, черноволосый, черноглазый, такой же смуглый, как и дед с бабкой.

— Что тебе?

— Расскажите, как вы воевали.

— Как тебя зовут?

— Сережка.

— Тезки значит. Да не воевал я, Серега.

— А дед говорит, что вы с войны пришли. Вам там ногу оторвало бомбой.

— Ну, так случилось. Не повезло маленько.

— Вы там стреляли? Убивали немцев?

— Немцев? Каких немцев?

— Ну, там на войне фашистов этих?

— Стрелял на полигоне. По мишеням. А так никого не убивал.

— Ууу! — разочарованно простонал Сережка.

Мальчишка был расстроен.

— А пистолет вы привезли?

— Что ты! Какой пистолет?

Он взъерошил мальчишке волосы.

— В каком классе-то?

— В третьем. Задолбала эта школа.

— Учись, тезка. Слушай учителей! Они тебя только хорошему научат.

Направился в дом. На веранде столкнулся с Сашей.

— Вот покурить, — сказал Саша. — Ты куришь?

— Курил. Знаешь, пока лежал в госпитале, в клинике, отвык. Решил и не начинать.

— Я никак не могу бросить. Ну, пойдем, хоть постоишь рядом. А то одному скучновато. Поболтаем за жизнь. Все-таки мы родственники, братья двоюродные. Так же?

Вышли за двор.

— Куда думаешь? — спросил Саша.

— Никуда. Ну, то есть не думал еще. Надо приглядеться, походить, поспрашивать.

— Ну, у тебя же профессия есть? Что заканчивал?

— Факультет информатики в колледже.

— Во! В цель! У нас сейчас сидмина ищут. Парень работал, уволился. Его в банк пригласили. Иди!

— У нас это где?

— В районной больнице. Я там в котельной работаю. Ну, и по всякому ремонту вызывают.

— Я как-то еще не работал нигде.

— Да там любой пацан справится, который в компьютерах разбирается. Ничего сложного. Подсоединить, загрузить программки, принтер подключить, сканер.

— Подумаю.

— Думай! Да побыстрей! А то займут место.

Сергей зашел в дом.

Застолье вступило в ту фазу, когда все говорят и никто никого не слушает. Разобрать по отдельности, кто что говорит, было невозможно. Да ему это было и не нужно. Громче всех ораторствовал дядя Толя.

— Это всё америкосы. Они везде стараются нам нагадить. Всюду свой нос суют. Я еще тогда говорил, когда коммунистов разгоняли: вы еще пожалеете об этом. А пятнистый этот лег под америкосов. Что ему скажут, он то и делает, чтобы угодить им. Теперь америкосы везде.

— Да уймись ты! — урезонивала его тетя Таня. — Вот и дома как начнет орать, телевизор нельзя посмотреть. Посмотри, как морда у тебя раскраснелась, вены надулись. Вот-вот кондрашка хватит. Доорешься! Угомонись, говорю тебе! Никто тебя не слушает.

— Я же говорю, что это америкосы нам везде гадят. Вот Жуков предлагал в сорок пятом году. Не послушались Жукова.

«Чем можно заниматься в этом гвалте? — грустно подумал Сергей. — Только пьяным почувствуешь себя нормально». Ему тошно было смотреть на блюда, которые стояли на столе. Некоторые из них лишь чуть—чуть тронули. Вот всегда на стол готовят с прицепом.

От криков звенело в ушах.

«Может, уйти куда-нибудь? — колебался Сергей. — Удобно это будет или нет? Не обидятся ли? Порубить дрова? Нет! Обидятся!»

Почувствовал на плечах теплые ладони. Он всегда узнает их. По одному только прикосновению.

— Сереженька! Что тебе положить? Ты ничего не ешь. Вон как исхудал. И сейчас не ешь.

— Ничего не надо. Я чаю себе налью.

— Сиди! Я сделаю.

Но чаю он не дождался. Его опять дернули. Это был Сережа, внук Ладных. Видно, сегодня ему выпала роль курьера.

— Вас там тетенька какая-то вызывает.

«Кому это я еще сегодня понадобился?»

Вышел. Как только увидел ее, сердце бухнуло и как будто провалилось. Выпрямил спину.

На ней была зеленая куртка, сиреневая шапочка, из-под которой на лоб выбилась светлая прядь. Ему хотелось протянуть руку и поправить прядь, спрятать ее под шапочкой.

— Здравствуй, Сережа!

Она шагнула к нему и протянула сразу две ладошки. Он зажал их ладонями, смотрел ей в глаза и улыбался. Говорить ни о чем не хотелось. Просто стоять и смотреть на нее.

— Здравствуй, Лена!

— Ты изменился.

— Ты тоже. Стала еще красивей. Как плохо, что я не пишу стихов. О тебе можно говорить лишь стихами.

— Ты не отвечал на мои звонки.

— Ну, там нельзя было пользоваться телефоном. Об этом сразу предупредили. Так что телефон у меня был постоянно отключен. А потом по госпиталям, больницам. Я сам его отключил. Чего рассказывать? Про анализы, уколы, таблетки. Кому это нужно?

— У!

Она кивнула.

— А как вообще ты?

— Нормально.

— Что ты сейчас будешь делать?

— Не знаю. Может быть, Лена, прогуляемся? Сходим куда-нибудь? В какую-нибудь кафешку?

— Сережа! Я не могу. Мне на дежурство надо. Времени уже в обрез. Вот зашла посмотреть на тебя.

— Какое дежурство?

— Я в нашей больнице сестрой подрабатываю. И дежурить приходится через двое суток на третьи. Я же в медколледже учусь. А на каникулах вот подрабатываю. У нас так почти все девчонки делают. И денежку заработаешь и практика все-таки. На деле смотришь, на что ты годна.

— Я, может, к вам в больницу пойду сидмином.

— У! Это хорошо. Ты же всегда компьютерами увлекался. К тебе в школе и учителя и ученики обращались.

— Часто будем встречаться.

— Сережа! Знаешь… Прости меня! Ты, конечно, меня осудишь. Наверно, будешь ненавидеть меня.

— За что?

— Ну, в общем, у меня есть парень, молодой человек. Вот так уж получилось. Такое же случается? Мы с ним живем уже полгода.

Сердце опять бухнуло и упало.

— А почему ты у меня просишь прощения? Разве ты в чем-то провинилась передо мной?

— Ну…

— У нас же ничего не было.

— Мне казалось, что ты меня любишь. И такое известие тебе будет очень неприятно.

— Тебе это показалось. Два раза-то всего поцеловались. И всё! А его ты любишь? Хотя зачем я это спрашиваю. Какое мое дело, кого ты любишь? Не подумавши, спросил.

— Может быть, осенью свадьбу сыграем.

— Ну, счастья тебе! Чтобы все у тебя было хорошо. Надеюсь, что он любит тебя.

— Ты не держи на меня зла!

— Да перестань ты! Беги давай, а то опоздаешь. Спасибо, что зашла. Я хотел тебя увидеть.

Повернулся и пошел к дому. Прихрамывал. Хотя был уверен, что уже избавился от этого. «Что за ерунда? Ведь я же не хромал. Может, это от нервов. Такое, наверно, бывает». 

***

Сел у краешка стола. Пели. Дядя Вова был вроде солиста. Он широко размахивал руками. Подбородок его был задран. Он был доволен своим голосом и считал, что неплохо поет. Растягивал последние слова каждой строчки и рубил ладонью.

Дядя Витя поднялся из-за стола, наклонился над Сергеем, положил ладони ему на плечи.

— Покурим?

— Да я не курю.

— Я тоже. Балуюсь так. Бросать надо. Я когда работаю дома, почти и не курю. Пачки тогда надолго хватает.

Сколько Сергей помнил, дядя Витя всё время бросал курить и всё время дымил, как паровоз, особенно когда выпьет. Сигарету докуривал до самого фильтра, когда в ней уже и табака не оставалось. В прочем, так же успешно он бросал пить. И по-прежнему напивался в одиночку и в компаниях.

Вышли. Дядя Витя тяжело опустился на скамейку.

— Ну, садись! Поговорим!

Похлопал ладошкой возле себя. Закурил, откинул голову к ограде, взгляд устремил кверху.

Сергею сидеть и разговаривать не хотелось.

— Что это?

— Вы про что?

— Ну, вот война…Когда она закончится?

— Не знаю. Может быть, кто-то и знает. Но мне такие люди не попадались. Это как стихия. Никто не знает, когда она закончится.

— Я знаю. Вот этот сказал… Ну, ты его должен знать. Он, как скажет, так и бывает. Он сказал, когда закончится. Когда победим, тогда всё и закончится. А мы победим. Я его всегда читаю в компьютере. Он сказал, что к осени всё закончится. Ну, ты его должен знать. Умный такой мужик. Во всем хорошо разбирается. Я его всегда читаю.

— Дядя Вить! Мне кажется, там надолго.

— Нет, Серега! Он мужик толковый, я его всегда смотрю. Вот как он сказал, так и будет. Снарядов у них уже нет и у НАТО кончились. Мужиков всех позабирали. Больше брать некого. Остались бабы, детишки и старики. У них уже некому воевать. Ну, и многие сбежали за границу. К осени всё закончится. Вот увидишь!

Сергей вздохнул.

— Я знаю. Как сказал, так и будет. Всё к осени кончится. Вот помяни мое слово.

Курил дядя Витя долго. Уже оставался один фильтр, но он что-то выжимал из него. Поглядывал то на улицу, то на Сергея, вроде что-то еще хотел сказать, но не сказал.

— Я так тебе скажу, Серега, они уже выдохлись. Всё! Выдохлись! На последнем издыхании. Осенью всё закончится. Это этот сказал… Ну, ты его знаешь. Он, как скажет, так и бывает. Я его больше всех уважаю. Нет! Есть и другие нормальные. Но его я больше всех уважаю.

— Я в магазин схожу, дядя Вить! Воды куплю. Скажите там, если будут меня спрашивать.

***

— Магазин был в самом конце улице. Сергей не торопился. «Может быть, пока хожу, всё и закончится». И мама уже убирает со стола.

Кажется, в магазине ничего не изменилось. Только продавщицы были незнакомые. Ассортимент был тем же и на тех же местах. Купил полторашку и вышел на бетонное крыльцо.

— Эй!

Обернулся. Двое парней в замусоленных спортивных костюмах, с щетиной на лицах. Сразу понятно, что из той категории, которая нигде не работает, но время желает провести весело. Они еще не приблизились, а от них уже несло бухаловом.

— Дай закурить!

Подошли. Один, который пониже, стоял перед ним, другой зашел за спину. Сергею это не понравилось. Он повернулся боком, чтобы держать в поле зрения и того, и другого.

— Я не курю, мужики!

— Спортсмен, что ли? — спросил тот, что стоял впереди.

— Вроде того.

— Мы-то при чем? Мы-то курим.

— И что?

— Курить хотим.

— Ребята! Ну вот же магазин. В чем проблема, не понимаю.

— Объясни ему, корефан!

Сергей почувствовал, что в бок ему что-то уперлось. Скосил взгляд: обычный складной перочинный ножичек. Серьезные пацаны с таким не ходят. Крутят вола! Хотя, если знать, куда ткнуть, то и таким ножичком можно убить.

— Вы что, пацаны?

— Бабло гони!

— Всё! Всё! Успокойтесь! Сейчас отдам!

Не было страха. Да и не верилось, что эти два обормота могут убить человека. Для убийц они выглядели и вели себя слишком несерьезно. И скорей были похожи на героев «Комеди клаба». Ну, не смешно ли? Он стоит на крыльце магазина и его грабят две каких-то обезьяны! Сергей вытащил из кармана джинсов всё, что у него там было. Где-то около трех тысяч.

— Всё, мужики! Можете проверить.

Интересно, видят ли продавщицы, как перед окном их магазина грабят человека? Может быть, они даже знают эту парочку, которая живет где-то поблизости?

Нет! Если и видят, то тут ничего не поймешь. Один стоит сзади, загораживает его. Может, просто мирно беседуют? Кулаками же не машут, не дерутся. Он им что-то отдает. Даже если и деньги, так что с того? Попросили знакомые ребята. Скорей всего на пузырь не хватает. Встретили на крыльце и попросили. Обычная история.

— Ну, вот понимающий клиент попался, — сказал тот, что стоял перед ним.

Улыбнулся. Но улыбка нехорошая, наглая. Вроде как могли и по голове настучать. Так что еще будь благодарен, что не настучали.

Тот, что стоял сзади, убрал ножичек. В магазин не стали заходить. Поступили разумно. Пока они торчат в магазине, он мог вызвать наряд

Крикнул им в спину:

— Ребята!

Обернулись.

— Что, фраерок?

— Вы не боитесь?

— Чего?

— Ну, позвоню в полицию, сделают ваши портреты. Вы же местные. Участковый вас узнает.

— И чо?

— Как что? Арестуют.

— За что?

— Грабеж.

— Какой грабеж? Мы попросили у тебя денежек взаймы. Ты дал добровольно. Или мы тут дрались с тобой, выворачивали тебе карманы? Ничего такого не было. Если даже здесь камера и работает, то что с того? Все тихо, бесшумно, без махалова. Стоят три пацана, мирно беседует. Один им деньги дает. Что с того? И это… я же вижу, чувак, по тебе, что ты не из тех, кто бежит в ментовку. Тебе это западло. Или я ошибаюсь? Так разочаруй нас! Побазарим тогда по-другому.

— Понял я! — кивнул Сергей.

Парни дошли до ближайшего переулка и скрылись в нем.

Сергей брел, помахивая полторашкой. Вспомнил учителя ОБЖ.

— Если на вас напали или собираются нападать, есть три способа действий в этом случае. Самый правильный: бежать как можно быстрей. И никакая это не трусость. Постыдного ничего в этом нет. Не удается бежать, выполняйте все требования бандитов, не ступайте с ними в пререкания, не угрожайте им, не хвалитесь, что у вас черный пояс каратэ. Отдайте деньги, драгоценности. Поверьте, жизнь дороже всего этого. Так стоит ли жертвовать собой ради кошелька или мобильника?

— А какой же третий способ? — спрашивали мальчишки.

— А третий самый плохой. Оказать сопротивление нападающим. Хотя иногда бывает такая ситуация. Что ничего иного не остается. Но если вы не Брюс Ли и не Ван Дамм, не делайте этого. Вряд ли вы выйдите победителем из этой схватки, даже если у вас все в порядке со здоровьем. С двумя-тремя бандитами вам не справиться, а то, что вы обозлите их, это точно. И они пойдут на крайние меры, даже если и не собирались этого делать. Тогда вас запросто могут убить или покалечить.

Он поступил разумно. Один удар в челюсть или солнечное сплетение, и он свалился бы и не смог подняться. Озлобленные хулиганы его начали бы пинать. И всё равно бы забрали деньги. Хотя вряд ли под окнами магазина его стали бы избивать. Но двинуть в челюсть, ткнуть ножичком — это вполне. И быстро бы скрылись.

Стало весело. Он столько лет прожил на этой улице и ни разу не налетал на хулиганов. И был совершенно уверен, что на родной улице он в полной безопасности. И тут в первый же день… Даже в голову не могло прийти такого.

Почему-то он считал, что вокруг него, хотя он и был в гражданской одежде, такая аура человека, вернувшегося с войны. И все, кто с ним общаются, должны почувствовать это. Он даже был уверен в том, что это именно так. А теперь эта уверенность в мгновение испарилось. Никакой ауры нет. Он такой же, как и все, обычный человек. И люди даже не поймут, что вместо ампутированной ноги у него германский протез, которого он ждал в питерской клинике целых три месяца и который так подошел ему, что он быстро прошел реабилитации и не испытывал никаких затруднений в движении.

***

Сергей подходил к дому и видел, как со двора выходили гости. Возле калитки ему попались дядя Толя с тетей Таней. Дядя Толя был заметно пьян. Лицо его раскраснелось.

— Серега!

Дядя Толя поднял кулак над головой.

— Держи хвост пистолетом!

Сергей улыбнулся и кивнул.

Мама убирала последнее со стола. Он бросился помогать.

— Мыть не буду, — сказала она. — Ставь в раковину! Устала я сегодня. Завтра и помою. А ты где был?

— За водою ходил в магазин.

Они сели на диван. Наконец-то остались вдвоем. Тишина. И можно почувствовать себя дома. Мама включила телевизор. Шли новости. Генерал озвучивал диаграмму, на которой было показано, сколько уничтожено вражеской техники. После этого любой бы решил, что у противника ничего не осталось. И единственное, что ему остается подвисать акт о полной и безоговорочной капитуляции.

— Мама! Включи что-нибудь другое!

Переключила. Детектив из серии, что идут годами, даже в выходные и по праздникам.

— Ходишь, не болит нога? — спросила мама.

— Совершенно не болит. Как собственная. Всё хорошо, мама. Я уже привык. Как родная стала.

— Сережа, а там страшно?

— Знаешь, когда нас везли, много смеялись, рассказывали анекдоты. Все же молодые. Не верилось, что где-то идет война. Мы же войну только в кино и видели. А так чтобы…ну, не верилось. А когда въехали на Донбасс и увидели дома, в стенах которых пробоины от снарядов или нет крыши, когда увидели деревни, где остались только черные фундаменты, искореженные легковые автомобили по обочинам, танки без башен, гаубицы со стволами, которые уткнулись в землю, вот тогда поняли, что здесь идет война. И всё равно такое ощущение, как будто мы смотрим какой-то художественный или документальный фильм. Нас привезли не на самую передовую. Но на западе зарево полыхало. Это наша артиллерия била. И такие глухие раскаты, как во время грозы.

— Что ты только не пережил, мой мальчик! — вздохнула мама.

— Они тоже били, но по ближним позициям или вообще по городу и снаряды пролетали у нас над головой. А потом вдалеке глухое бух взрыва. И это не прекращалось ни на минуту. Три дня просидели в окопе. Ничего не происходило. А на четвертый день к нам прилетела эта чертова мина. Никогда не забуду этот звук приближающейся мины. Троих сразу убило. А мне повезло. Такая перед глазами яркая вспышка и дикая боль. И всё! Больше ничего не помню. Отключился. Очнулся уже в госпитале. Сразу даже не понял, где я, и что мне уже сделали операцию, ампутировали ногу. Потом уже дошло, что у меня больше нет ноги. Какое-то необычное ощущение. Врач говорит, что спасти ее было нельзя. Началась бы гангрена. Еще хорошо, что меня быстро доставили в госпиталь. И еще там, в окопе, остановили кровь. А левую ногу спасли. Вытащили осколки. Хорошо, что кость не задело. Потом на самолете в Питер. Ты помнишь, как я мечтал побывать в этом городе? Там в клинике меня лечили. Да и протез ждал, когда придет. Вот и вся моя война. Ничего толком и понять не успел, как уже отвоевал и стал военным инвалидом.

— Ты стрелял?

— Ну а как же!

— И убивал?

— Нет. Никого, мама, не убил. Хотя на то и война, чтобы убивать. Ты убиваешь и тебя могут убить. На полигоне стрелял перед отправкой. А потом привезли нас. Сидели в окопах. Даже заскучали. Что же это за война, если нам не надо ничего делать?

— Сережа! Покажи… ну, это…

Он задрал штанину. Мама провела рукой по протезу.

— Не больно?

— Нет. Ну, иногда ночью почувствуешь, что вроде там твоя нога, родная. Что все это было лишь во сне. Даже зачешется. Ногтями скребешь.

Он улыбнулся. Наконец-то он дома, где знаком каждый сантиметр. Можно, закрыв глаза, найти, что угодно.

— Слава Богу, что ты живой. Это самое главное.

— Да, мама, это самое главное. А что нога? Да вот это мне стало почти родной ногой.

— Сынок! Ты ложись! Ты же устал. Я тебе постелю в твоей комнате. Я там ничего не трогала.

— Спасибо, мама! Я завтра, наверно, схожу…

— Куда сходишь?

— Работу надо искать.

— Господи! Сынок! Успеешь еще наработаться. Только приехал, уже работу…Да и какая тебе работа?

— Всё нормально, мама. Я полноценный человек. Я даже инвалидом себя не считаю. Саша говорит: в больницу нужен специалист по компьютерам. Прежний уволился.

— Ты же любил с ними возиться. И в колледже на это учился. Мне кажется, это неплохая работа.

— Только больница мне уже вот здесь.

Он провел ладонью ребра по шее.

— До того надоели больничные палаты, запах лекарств, грохот тележек по коридору. Опять в больницу? Нет уж! Схожу в этот… в центр занятости. Там меня поставят на учет.

— Как хочешь.

Она поцеловала его в макушку, как это делала в детстве. Ему захотелось уронить ей голову на колени.

Лег. Даже не верилось, что он дома, не в больнице. Здесь все было родное, близкое.

Какая у него будет новая жизнь? Почему-то раньше не задумывался об этом. Плыл, как по течению реки. Куда вынесет. И вот вынесло. А впереди полная неясность. Никаких планов особых у него нет. Наверно, это не хорошо, когда ты не планируешь свое будущее.

***

Открыл глаза. Первое, что он увидел, чистое небо в окне. Ни одного белого пятнышка. Такое ощущение безмятежности и безопасности, которое могут дать только родные стены. Над тобой небо, вечность. Твое тело покачивается на теплых волнах. Тебя куда-то несет в неведомую даль, и ты уверен, что там будет все хорошо, что там ты будешь счастлив. В мире есть только ты и это небо, и вечность. О чем еще можно мечтать? О счастье? Но каково оно это счастье? Может быть, счастье — это просто жить. Как прекрасно вот так лежать, не думая о прошлом и будущем и знать, что рядом с тобой самый близкий человек, которому от тебя ничего не надо, кроме того, чтобы ты жил, чтобы ты был на этом свете.

Из кухни уже доносились запахи. Конечно, мама будет готовить что-нибудь такое, что он любит. Она знает, что он любит. И будет это делать каждый день. Сидеть с ним за столом и смотреть с улыбкой на него.

Поднялся, натянул брюки, вышел.

— Доброе утро, мама! Ничего не меняется. Ты уже с утра у плиты. О! у меня уже слюнки бегут.

— Сереженька! Что ты не спишь? Еще рано. Ты так любил поваляться в постели. А как тебя порой было трудно поднимать в школу. Я тормошила тебя, а ты поворачивался на другой бок. «Мам! Ну, еще немножечко?»

— Выспался.

— Тебе что-то снилось?

— Наверно. Не помню. А что?

Он насторожился. Сны часто у него были нехорошие. Оттуда из окопа, над которым пролетали снаряды и мины.

— Кричал.

— Да? Наверно, и матерился?

— Матерился. Я же от тебя не слышала никогда ни одного матерка. Мне казалось, что ты их не знаешь.

— Мама, прости! Там мужики все матерятся. Это, как грязь, впитывается в кожу и невозможно отмыться от нее. Тебе надо было толкнуть меня. Ты сделай так в следующий раз.

— Ты всё еще воюешь?

— Нет, мама, это пройдет. Вот увидишь. Не сразу, но пройдет. Как проходит всё. И это пройдет.

Блинчики с вареньем, пирожки, рыба в тесте… Когда она это все успела? И зачем столько? Но мама всегда готовила с запасом. Если не съедали, на следующий день выносила собаке.

— Вкусно, мама. Очень! Сто лет такого не ел.

Мама стояла возле стола, не сводила с него глаз, стараясь угадать любое его желание. И она была счастлива угодить ему, обрадовать его, видеть его снова довольным.

— Это… машинка-то жива?

— Какая машинка?

Она вытерла руки о фартук. Подвинула к нему чашку с малиновым вареньем. Она знала, что он такое очень любит.

— Бриться.

— А что ей сделается?

Всё было целым, всё работало, всё лежало на тех же местах, как он оставил, когда уезжал.

***

Вот он и собрался, обул туфли. Потопал. К протезу шла заготовка под обувь, которая оказалась самый раз.

— Пойду, мама! Да и город гляну.

— Хорошо, сынок! К обеду только вернись. Да смотри, сильно ногу-то не напрягай!

Он знал, куда пойдет. К его удивлению, военкомата на прежнем месте не было. На месте вывески светлый прямоугольник. Металлические двери закрыты. На окнах не было штор.

— Что, парень, военкомат нужен. Да ты не дергай дверь! Всё равно там никого нет.

Обернулся. Мужчина, улыбается. Поверх футболки оранжевая накидка. Значит, рабочий.

Военкомат перебрался в прежнее здание налоговой. Конечно, это не то, что в старом военкомате: просторно, все блестит, пластик, кресла, журнальный столик в зале, где толпятся новобранцы. Стенды с информацией.    

Зашел в кабинет, где ставили на учет.

— Мне бы… в общем, хочу заявление подать.

— На контракт?

— Это ко мне, парень!

Пожилой майор махнул рукой. Сергею он сразу понравился. Лицо у него было доброе.

— По повестке?

— Нет. Добровольцем.

— Документы!

Протянул.

— Слушай… Ты же… Твоя война, парень, кончилась.

Майор вернул ему документы.

— Вы что? Маресьев без ноги летал. И стал Героем Советского Союза, грозой для фашистских асов. Знаете, сколько таких примеров! Давайте я спляшу?

Он отошел от стола. Теперь все повернули головы в его сторону и ожидали чего-то неожиданного. Сергей приготовился. Приподнял ногу.

— Не надо! Не надо! — махнул рукой майор. — Пиши заявление! Ничего не обещаю. Пройдешь комиссию. Там как решат. Светлана тебе даст направление в больницу.

Через три недели Сергея направили на Донбасс. А через три месяца он погиб.

Вечная ему память!