Рукописи находят не только в Сарагосе. Ею может оказаться ваш письменный стол. Найдутся там рукописи и свои, и своих собратьев по перу. Эта была напечатана на пишущей машинке, бумага успела пожелтеть. Автор ее приказал долго жить (1958-2019). После чего собратья открыли, что он был тонким, своеобразным поэтом, оголённым нервом эпохи, семиструнным нервом. Как попала ко мне эта подборка, кануло в Лету. Наверняка, дал или передал сам Автор, поэт-песенник.
СВОБОДА
Безрадостна Рок-Снежинка,
И Libertу стиль один.
И выбор широк не шибко —
меж тронов и гильотин.
Нацедят тебе стопарик —
Титаником лечь на грунт,
А завтра ещё добавят,
а завтра ещё наврут.
Завалы мирских зловоний,
как отблески Октября.
Но если ты не свободен,
свободны все от тебя.
К Свободе не ходят в гости,
о ней не трындят за грант.
Бесправедник Ходорковский —
Цикуту прими, Сократ!
Под ровной колючкой неба
свободному день, как год
Свобода играет в Legо
из лучших людей когорт.
Она, как пехоте доблесть,
болоту дала крыла. |
Свобода приходит topless.
с полотен Delacroiх. |
Плевать ей на свой прообраз,
не с каждым пойдёт на связь.
Не спросит она про возраст,
не нужен ей твой Auswiess!
И если ты с ней обнялся,
а может быть обнялся Я —
поймёшь ли, что не обмясок,
что прежним уже нельзя?
Захочешь ли Всё, как было?
Захлопнешь ли Всё, как есть?
Ведь если ты не обмылок —
ещё не Всему конец...
БЕАТРИЧЕ
I
И в каком же сне, в каком-то веке —
на волнах Флоренции вечерней
проплывала ТЫ по Роnte Vecchio
бригантиной, Cмерти и Влеченья!
Ты плыла c охраной в три пажа лишь,
в кисее, как в белой кипе лилий.
Накануне смуты и пожарищ
O помолись о бедном гибеллине!
Помолись о жизни безвозвратной,
обрати в шелка мои скрижали.
Соболезнуй, чтоб над бездной враг мой
не, молил o яде и кинжале!
II
И таверны гуляки шли свидаться,
Оскверняя piazza Santa Croce,
и стoял в ушах (ослей Мидаса)
забулдыжный гогот - залпа громче.
А закат истошным был, хе будто
из аорты небо окропили!!
Постиженцы Бахуса и блуда
приступить готовились к рапире.
И уже ломилось полнолунье
в каждый дом и в каждый сущий разум.
и, казалось, что ополоумел
целый Мир, без проволочек, сразу.
И уже был вывешен и страшен
список тех, кто завтра будет изгнан.
И стальная поступь третьей стражи
флиртовала с потаскушьим визгом.
И уже сгущалось к силе — с волка —
состязанье в гневе и браваде...
Только вдруг ВСЁ стиснулось и смолкло —
Это ТЫ прошла — Чудес Праматерь!..
И тогда на миг всем показалось -
ни смертинки малой не прольётся
Никогда водившим Бога за нос
не снискать такого напролётства!
III
И вставало СЕРДЦЕ — во всю область —
в небесах возвышенных и алых.
Как затменье Сущего, как отблеск,
всех в Тоскане собранных фиалок.
ФEДРА
Ты сегодня в безудержном платье,
с бутоньеркой на шляпке из фетра.
Спекулянтам утроенно платят.
Ну и правильно: в "Камерном" — "Федра"!
На Москве нет билетов искомей.
Говорят, осьмерых придавило;
потому, что волшебствует Коонен,
потому, что поставил Таиров.
Незабвенно: как хромовой птицей,
как с лицом февралеющей саржи,
ниспадала на лапы балтийцев
лепестковая та комиссарша.
Не забыто: сановно пилаты
отпускали по милостям шатким. |
Но я видел, как рядом была Ты,
как до чёрта была хороша Ты!
Но ужё надвигалась когорта
неразлучных Лубянки и МХАТа,
и уже шелестело по городу —
Не последует... Духу не: хватит.
Сладкопевцам кремлёвского гвалта —
ИМ - ваять многоорденный опус.
Но, Таиров, единственный, Вам-то! —
эта бронза, что ордер на обыск!
Ведь! за нас, не христосуясь с нами,
наши БОГИ во гневе решили:
мы такой ипостаси не знаем,
где страны: нет роднее и шире.
А когда на бульварные кольца:
мы ступили, как после Батыя,
нам навстречу шли два комсомольца.
Белозубые и молодые.
Вот тогда и нагнали испуг мы
на Тверском, где и давкой не пахло,
отыскав безмятежные буквы — |
НА СЕГОДНЯ ОТМЕНА ‚ СПЕКТАКЛЯ.
И, как тля под пятою тирана,
наша робкая радость замолкла...
Да, товарищи, ну на хера: нам
измышлёж Еврепида-Софокла.
По шалманам шепталась Россия
без сомнений и тени грустенья:
мол-де, космополита Расина
МГБ приголубило к стенке.
Не забыто, как дни горизонты
затянула газетная слякоть.
Ну а я всё держал горе-зонтик
над Твоей бутоньеркой на шляпке.
А когда двое мальчиков бравых
потянули Тебя, будто немку,
Ты, у зеркала шляпку поправив,
отколола мою бутоньерку...
Не забыто, как нёс три пригоршни
свежевыстраданной карамели,
и три бабушки, точно три кошки,
У парадного бдительно млели.
Я лечу без ума и без лифта...
А за дверью звучит, как из кельи:
"Полчаса не прошло, увезли как,
вы, голубчик, приходитесь кем ей? "
…И утрутся моим покаяньем
корифеи ремёсел заплечных.
И на новых плечах, окаянных,
окаянные звёзды заблещут,
И в году-пятьдесят-амнистийном
пятьдесят нам восьмую отменят.
Но не сможется, нет, отмести нам
времена бутоньерок отменных...
LOVE STORY — 1985
Я помнюсь, сам себе я помнюсь...
Как о взаимном знали малость...
И солнцем, щурым, как японец,
Москва по горло заливалась.
Народы плыли по асфальту,
как осетровые на нерест.
И, словно лабухи на свадьбе,
во, мне потренькивала ересь.
И Ты запальчиво сказала
О ТОМ, o САМОМ, неразъёмном...
И сердце вспыхнуло квазаром,
и темноту во мне развёрзло!
Мы шли — доверчиво и хрупко...
Мы шли — тепло и нерасжато...
И ели сумерки, икру как
едят из банки — нервно, жадно!
Да, времена я знал иные —
где по науке расставанья
нам в наши бочки смоляные
по ложке мёда раздавали.
Нам будни вешали медали
и наделяли нас ролями
в картине, где ножи метали
Софи Лорен и Мастрояни.
И нам казалось, неразлюбым,
что на века рассвет отложен...
Но как влюблённости на юге
проходит всё... и это тоже...
Мы, разорвавшись в три движенья,
усталым ветром полетели —
как сквозняки при приближенье
состава в метрополитене.
И, как першинка в детском горле,
куда-то всё ушло и делось -
моей Любви высокогорье,
моя несбывшаяся гдетость...
КЛЕОПАТРА
А помнишь, как в том заповедном Июле
мой тополь пустынный безбело заплакал?..
Взмахнул парусами Твой ветренный Юлий,
и я записался последним за плахой.
А помнишь, как я был до рясы воспитан,
когда Ты любовной игры поначалу —
едва различима за сеткой москитной —
грозила мне пальчиком, как палачами?..
А помнишь, как сладостно мне умиралось,
когда ненасытным твоим леопардам
мне Имя своё было скармливать в радость
Ты помнишь те ночи, моя Клеопатра ?
А помнишь, как было легко и весенне,
когда подустав после казней жестоких,
пытала Ты в кости моё невезенье,
метая шестерки. ..шестёрки… шестёрки
А помнишь, как Ты мне божилась прилунно,
что в мире останемся только мы, ОБА ?
И я был велик своей силой в три гунна'!
О, как медоносил тот горький мой опыт '
А помнишь, как в сумрак вломился Антоний,
и слуги Твои прошептали — Бегите,
берберские кони стоят наготове
Но где было спрятаться в целом Египте!
А помнишь, как Сфинксы меня запытали —
что в жизни моей состоит лишь из трещин???
Но это не точка. Опять запятая.
Ещё одна битва с Тобой — Ежевстречной!
КИНЕМАТОГРАФ
Ходили с ходульными книгами,
шуршали авральными тарами
торговцы орлами и никами
и прочими кино и таврами.
Наутро похмельно сусечили,
агдамчик женя на укольчике,
чтоб вымахать до кино-сечина,
хотя бы до кино-сурковчика.
О, сколько (кого не отчислили)
по ВГИКам вдаряли-гусарили...
Но стали литаврей, отчизнее,
бонзее, козлее, усатее.
Жить весело стало и зрелищней! —
картбланшевых строят пожанрово.
(покуда шьёт варежки стрелочник —
дадут в путеводы пожарного!)
/.../
Рostscriptum
Когда Ты была Любимой —
любимей любимых прочих,
Атоса я был крахмальней,
нежнее, чем Арамис.
Я видел свою Судьбу, как
поспешный и жирный прочерк
| в подлунной библиотеке
Твоих золотых страниц.
Когда Ты была Любимой —
Религией, Сутью, Знаком —
какая-то чертовщина
над горлом моим взошла. |
Когда Ты была Любимой.
я Душу поставил на кон.
Поставил на ВСЁ и вскрылся,
не спрятав туза в обшлаг.
И, как тля под пятою тирана,
наша робкая радость замолкла...
Да, товарищи, ну на хера: нам
измышлёж Еврепида-Софокла.
По шалманам шепталась Россия
без сомнений и тени грустенья:
мол-де, космополита Расина
МГБ приголубило к стенке.
Не забыто, как дни горизонты
затянула газетная слякоть.
Ну а я всё держал горе-зонтик
над Твоей бутоньеркой на шляпке.
А когда двое мальчиков бравых
потянули Тебя, будто немку,
Ты, у зеркала шляпку поправив,
отколола мою бутоньерку...
Не забыто, как нёс три пригоршни
свежевыстраданной карамели,
и три бабушки, точно три кошки,
У парадного бдительно млели.
Я лечу без ума и без лифта...
А за дверью звучит, как из кельи:
"Полчаса не прошло, увезли как,
вы, голубчик, приходитесь кем ей? "
…И утрутся моим покаяньем
корифеи ремёсел заплечных.
И на новых плечах, окаянных,
окаянные звёзды заблещут,
И в году-пятьдесят-амнистийном
пятьдесят нам восьмую отменят.
Но не сможется, нет, отмести нам
времена бутоньерок отменных...
ЛУКРЕЦИЯ
Я помню панику в Ватикане
и колокольный разгул анафем,
когда на улицах отекали
тела торговцев, солдат, монахинь...
Я помню Чёрной Луны оттенок,
когда взoшла Моровая Порча -
Луны прогорклой на лобных стенах,
на лобных стенах палаццо Борджа.
Я помню дни карантинов дымных —
дни волколунья и концесветья,
когда с угодливой бонной ты мне
прислала Белую Розу Смерти.
Я помню, как без размыслий тени
к Харону в лодку присел за вёсла.
Навзрыд вороны мои взлетели.
Погасло Сердце... при всех замёрзло...
Я помню, как постучался в Дом Твой,
где лучшим перьям страны на зависть
с какой-то непревзойдимой помпой
Декамероны Твои писались.
Я помню — в ужасе отпиранья
В карманах шарился за словами,
и Твои руки, как две пираньи,
по волосам моим засновали.
Я помню — Ты мне сказала, дескать
Никто не сможет сыграть на лютне...
И пошутила с улыбкой детской,
что в мире стало немноголюдней.
Я помню — губы Твои мерцали,
и становились глаза невнятней,
когда в бокал золотой Марсалы
Ты уронила невинно яд мне.
Я помню ВСЁ — до плеяд мельчайших:
мои Архангелы протрубили...
а Ты протянула Судьбы мне Чашу...
(О, как дрожали Твои рубины!)
Я помню — Голос из Жизни Бывшей,
из губ любовных, из пут любовных...
Как Ты склонилась, решив - не дышит —
я буду помнить... я буду помнить...
МОСКВА-2004
Нынче тридцать за меня не дадут —
многовато бескорыстных иуд...
(Виктор Соснора)
На Москве зашебуршали шаги —
толи оборотень, толи шахид.
Завелись, как спирохеты в мазке,
эти подлые шаги на Москве.
Нам на головы надели ведро
новогодошних щедрот и пидрот.
И, рискуя залететь на мениск,
скачет в телеке попсовый министр.
Но допляшутся ужо наверху!
Раскумекает народ — ху из ху!
И захлопает в ладоши — зер гут,
когда что-нибудь в Барвихе взорвут.
А в Барвихе на народец насрать
на Чечню, Владикавказ и Назрань.
Обитают не в метро, не в сочах
беспечальнейшие ксюшисобчак.
На Москве зашебуршали шаги —
то ли оборотень, толи шахид...
В гексогеновом бреду новостей
всесогбенно я бреду на Москве.
На Москве детей чернеют глаза,
холодеют на Москве голоса...
И нацелен на меня, на клопа,
аки тать, очередной аквапарк...
МОСКВА-2010
Ты уже моим не будешь,
Город-вышвырнут-за-глянец.
Город-Китеж, Город-Кутеж.
город-в-душу-не-заглянешь.
Ты меня не опрокинешь,
Город-навзничь-на-лопатки.
Город-ленточка-про-финиш,
Город-скупки-да-ломбарды.
Ты меня не раскидаешь
до-фиордов, от-бразилий,
Город-лунных-рас-китаец,
Город-в-отпуск-отпросились.
Ты меня не оправдаешь,
Город-пуганый-вещдоков.
Город-мыльная-вода-лишь.
Апокалипсиса-до-как.
Город-мэр-жена-батурин,
Город-лох-оно-те-надо.
город-слышь — братан-в-натуре.
ЦСКА-Спартак-Динамо.
Город-срок-погост-отмерен.
Город-хам-трамвай-троллейбус.
Город-лексус-бэха-мерин.
Город-очередь-пролезут.
Город-зсопбо, Город-Visа.
Город-недра-опротивел...
Город-контра, Город-вице.
Город-недопобратимый.
Город-плюнь-оно-не-гавкнет.
Город-посуху-ведёт-как.
Город-глюк-омон-мигалка.
Город-босый-хук-ведёрко.
Я живу с тобой разлушно —
с-тем-задЫмчиво когдатным.
Город-сеть — ашан-прослушка —
одноклассники-в-контакте,
Ты уже во мне не дрогнешь.
Город-сказ-про-ТУ-пиратство
›каблучков спешливо-дробных.
Горло-спазм-протуберанцы.
ЛЕННОН. ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ
1
Нью-Йорк. Дакота. Декабрь восьмеет.
До Рождества не совсем и вечность.
В Позвольте, мистер, слегка посмею
на малый росчерк пера отвлечь Вас...
Ну да... отвлечь... молоко для Шона...
— кликуши...тоже мне — откликуши...
Мой Шон...мой маленький лягушонок...
козлы французы... едят лягушек...
Раскрыв альбом, кругляши поправив,
я, как спросонья, спросил зачем-то
губастика в роговой оправе:
— Как ваше имя ? — Пишите, Чепмэн…
Некомильфошный какой-то типчик
Уж больно глазки канальеваты!
вот навертели писаки дичи...
ни пинты больше не наливать им
Слимонь улыбку, дружбанчик Макка!
Я снова в эту фигню бросаюсь!
Ты как-то приторно-одинаков
Вот правда ВАМ у тебя — красавец!
Ты с Northern Song, дураков, нагрел нас
на миллионов полста, не меньше!
Но это, Макка, седая древность...
такой раскладец у нас... Imaginе!
Шустёр, однако, твой Истмэн-шурин!
всё гладко, как на столе клеёнка.
Всех наших лойэров обмишулил...
а виновата в развале — Йоко...
Но будет, Макка, забыли, хер с ним!
ТОТ, до "Сержантов" уже никто мне.
А ты плыви с адмиралом Хелсли,
плыви, дружочек, говно не тонет...
Ну и фамильчик у Фила — Спектор!
Спектрей, чем даже три неба разом!
Дерёт за пультом, как фининспектор
дерёт налоги при лейборастах.
Ты дай дилея на голос...жалость?..
и обработочки на гитарку…
а я, чтоб Йоко не обижалась —
проодиссействую на Итаку!
2
Когда казалось ВСЁ отблистало —
вернулось ТО — Кайзеркеллер, Гамбург...
Такое смутство, что от Эпстайна
прислали главную телеграмму!
Как будто Стю никуда не делся,
и точит ножницы фройлен Астрид…
и Джорджу сшило гестапо дельце…
и, дурошлёпов, осталось нас три...
А дальше...на Парлофоне запись...
и Ринго чуть не сказал — Прощайте!..
и свирепела тупая зависть
ко всем, кто выше поднялся в чарте…
Я был немыто-заносно-глупым...
старал казаться двужопо-хитрым,
учетверённым когда Колумбом
мы за спиной оставляли Хитроу.
А там — Америка... Уорхолл... Дилан...
агенты — жохи и хитрованы...
и Брайан, вот бузьнисьмен-мудила,
запродал нас за билет трамвайный!
Концерты — полный аццтой... мыслишка:
какого мы тут ломаем фрика,
коль всё равно ни хрена не слышно
помимо общего визга-хрипа?!
Отели… копы... колёса... grouppies...
расквасим номер — не обессудьте!..
и я сморозил не то чтоб грубость…
но что-то глупое об Иисусе...
Потом назад — ломануть на помощь
душе резиновой... стоп... экватор...
и я разросся в махровый овощ —
без тормозов и без адеквата...
Как раскололась пивная кружка
на забулдыжий чердак обидясь —
приплыл трындец офигенной дружбе
McCartney-Lennon... пожалте битлз!
Ещё мы пыжились по старинке
и выдавали порой ТАКОЕ!
Но расползались, и только Ринго
всё удручённей взывал — Доколе?!
Я, да, несносен. И, да, я вреден...
но не заплачу и не заною,
когда с косою Седая Леди
придёт тихонечко по-за мною...
и мне забавно уже казалось,
что зарыдала по мне верёвка...
но взмыла, как Самоё, как Самость
раскосой чайкою в небе Йоко!
3
И ВСЁ по новой! Стартуй по новой !
Когда все боги на нас начхали...
такие в сейме дела, панове...
ага...опять это фан-очкарик...
_____________________________________________________
Примечания:
Вступление М. Сосницкой
/…/ купюра по техническим причинам.
Замечена ненормативная лексика. Сохранена по авторскому праву.
Dzen
