Мысли о прошлом морщины на бледные лица кладут,
Мысли о будущем полны свинцовой заботы,
А настоящего — нет… Так между двух берегов
Бьемся без смеха, без счастья, надежд и богов…
Саша Чёрный
Неприятно слечь с лихорадкой, когда живёшь один. Страшнее становится, если живёшь один в лесу, вдали от цивилизации. Не могу написать, почему я выбрал жизнь отшельника. Вообще вся жизнь современных городских жителей — такое же отшельничество. Запираться в своей квартире… нет! в студии около шоссе в центр — хуже, чем отшельничество. Полная изоляция от всех людей вокруг, разрушение горизонтальных связей между людьми.
В деревне, напротив, ситуация обстоит лучше. Соседи общаются, гуляют и развлекаются со своими соседями. А что ещё делать в деревне? Меня это тоже не могло устроить. Меня должны были забыть. Сейчас мне нельзя сказать, почему так случилось, но я осознанно выбрал забвение.
Дни во время болезни проходили тяжело, но понятно. От слабости меня всего ломило, но я старался ходить по участку и дому, разминая тело перед сном. Так легче будет уснуть. Проблемы во время болезни возникали не из-за недостатка лекарств, еды или воды. Ментальные проблемы — худшие из всех. Днём, стоя на крыльце и смотря на освещённые солнцем кроны леса, я задумывался, почему ночь стала настоящим наказанием для меня. Почему теней во время сумерек я боялся, чем всего того, что успел узнать за свою недолгую жизнь?
Вечером я всегда зажигаю свечи, но надолго их не хватает. Пока пламя свечи пляшет, я с паранойей бегаю глазами из одного тёмного угла в другой. Иногда в темноте мне чудится движение. Именно по ночам болезнь обостряется и мне приходится хуже всего. Тени при свечах — что-то вроде царства домовых. Именно так их, скорее всего, придумали наши далёкие предки. «Далёкие», ага. Мои бабушка с дедушкой родились в деревне. Жили, если не так же суеверно и примитивно, как дореволюционные крестьяне, то уж точно так же бедно.
Казалось бы, когда свечи гаснут, тени должны уйти. Моя свеча погасла и тени опустились на мой дом. Темнота не была относительной, но игра теней в моём доме мне не нравилась. В какой-то момент я понял, что тени отвлекают меня от чего-то другого, что прячется по углам моего однокомнатного дома. Я прижался к стене, к которой была приставлена моя кровать и не смел пошевелиться, бешено водя глазами по дому и пытаясь нашарить что-то… кого-то наблюдавшего за мной. Лихорадка наводила на меня такое чувство тревоги, заставляла меня так изнемогать, что через несколько минут я без сил рухнул в кровать и крепко уснул, проспав так до середины ночи.
Проснувшись, я почувствовал на себе взгляд из тени. Нет, взгляд самой тени! Медленно тень проследовала из угла рядом с моей кроватью и стала прямо передо мной, слегка смазавшись в лунном свете, падающем на неё через окно. Сейчас я понимаю, что фигура не говорила со мной. Я только ловил ощущение её голоса у себя в голове и там же отвечал ей. Этой ночью ко мне пришла тень моего умершего отца. Старый Иосиф Михайлович долго говорил мне о том, как я загубил свою жизнь, уйдя жить в какой-то глухомани. Он видит меня насквозь, знает, почему я ушёл сюда. Слава Богу, что он не дожил до моего ухода сюда. Теперь, кажется, он понимает меня лучше всех живых. Родным и друзьям я так и не осмелился рассказать страшный секрет, который не раскрою и вам. Но он знает. И никогда не отпустит меня.
Рассеявшись в темноте, отец ушёл. Мне показалось, что сразу же после этого я вскочил с кровати и зашагал по комнате, меряя полы ногами. Всё это время я лежал в кровати, наблюдая за своим двойником, носящимся по комнате. Изредка он, точнее я, проходил мимо кровати, но совсем не замечал меня, то есть себя. Моя тень не находила себе места в окружающей темноте и продолжала метаться по комнате, из угла в угол, пока лихорадка вернулась с новой силой. Я отвернулся к стене и попытался забыть обо всём, что сейчас произошло.
Меня разбудил крик, каким мог кричать только мой немой и бестелесный двойник. Я обернулся, когда он уже испарился. Наступило утро, а моя лихорадка ослабла. За стеной послышалось что-то напоминающее переползание по сырой утренней траве. Кроме этого звука, я слышал мерные удары чего-то склизкого и полупустого о стену моего дома. Послышался мерзкий звук стягивающейся и растягивающейся туда-сюда живой ткани, натянутой на что-то массивное как на объёмный барабан. Нечто чудовищное медленно скользило рядом с моим домом, готовясь показаться в одном из окон передней части дома. Тут я понял, что мои планы разрушены и уединение в этом доме не дало ничего, так как даже тут меня легко можно найти, если знать, как искать.
Зная, что появление монстра напрямую связано с невероятными событиями, происходившими не только со мной, но и с многими другими людьми, я осознал, что не зря всё время своего отшельничества разбирался в собранных мной дневниках людей, переживших события, навсегда отпечатавшиеся на их психике. Если мне удастся выжить, если я сбегу отсюда, то обязательно опубликую книгу, в которой передам все эти истории с необходимой делу точностью.
В их жилище сухо и тепло, я спасён от бурана, бушующего снаружи.
Мне невероятно повезло оказаться среди этих людей, гнусавящих во время того, как они переговариваются между собой, сидя в темноте, скрывающей их лица. Костёр, зажжённый посреди их жилища приятно трещит, обогревая моё окоченевшее тело. Они — уникальнейшее из всех неконтактных племён, ведь они проживают не в диких джунглях южных широт, о нет, они живут здесь, на севере, и, кажется, довольны своей жизнью. Эти отважные дикари вытащили меня из заледенелой расселины, в которой я застрял и едва не погиб под снегом, начавшим меня заваливать. Неужели у них принято спасать чужаков, по сути представляющих из себя лишние рты, уменьшающие шансы на их выживание в этих и так нелёгких условиях? И есть ли в этом благородстве капля прагматизма? Разумеется, как и некоторые другие народы севера, они не преминут разнообразить свою популяцию моими генами, но является ли подобное стремление единственным мотивирующим их?
«Пнги'санкá». Это сочетание звуков дикари произносят особенно драматично и громко, будто стараясь наполнить им всю юрту и ещё больше подогреть затхлый воздух. Может, этим словом они обозначают чужеземцев? Или это, возможно, имя их вождя или какого-то дальнего и очень мудрого предка? Интуиция подсказывает, что так они могут называть свой народец, живущий здесь и ведущий полукочевой образ жизни. Но как это проверить? Я наставляю палец на одного из людей из произношу, стараясь подражать их манере выговаривать это слово: «Пнги'санкá!». Говорившие до этого замолкают и наступает тишина, нарушаемая лишь шорохом одежды. Я замечаю, как из темноты в мою сторону, а точнее, в сторону моего указательного пальца, выплывает рука одного из дикарей, вероятнее всего того, в кого я попал. Пальцы ладони расставлены в стороны, фаланги мизинца не хватает, но раны не видно — видимо, это старая травма. На ладони вытатуирована надпись, проходящая по одной из линий, ведущих от края до края. Я до сих пор не понимаю, чего же хочет от меня этот человек, как он опять произносит это таинственное слово: «Пнги'санка!». Как по команде вместе с ним руки вперёд выставляют и остальные, кажется, стремясь продемонстрировать ту же надпись, сделанную и на их ладонях. Так и есть — идентичная надпись, показ которой сопровождается громким повторением того слова, что я услышал ранее. Видимо, так на их языке записывается слово «Пнги'санка», и оно же означает нечто общее, объединяющее этих людей. Род? Племя? Каста? Место обитания? Слишком много вопросов и слишком мало ответов. Слишком устал. Надо отдохнуть.
Безветрие. Мы двое сидим в лодке и наблюдаем за бескрайним морем, раскинувшимся вокруг нас. Я опускаю руку за борт. Холодно. Вынув руку из воды, я обращаю своё внимание на своего спутника. Тот растянулся на другом конце лодки и блаженно смотрит на горизонт, будто бы ожидая, что из-за этой незримой границы выплывет что-то, что разрушит иллюзию нашей изолированности от мира. Я решаю наконец заговорить.
— Неужели льды треснули и нас отнесло в какие-то чужие края?
Мой собеседник, не поворачивая головы в мою сторону, отвечает.
— Нет, нет, конечно нет. Эти остатки ледникового периода не покинут этот мир ещё очень долгое время, мой друг.
Мы оба опять надолго замолкли, как вдруг я услышал вопрос, заставивший меня резко вскочить, из-за чего наша лодка чуть не перевернулась.
Господин Н
Я проснулся, ощущая, что моя голова не в порядке. Я вспоминал себя. Ничего странного в этом нет, не так ли? Но этот я отличался от меня настоящего. И от меня, «жившего» в воспоминании. Я помню, как выходил из дома, собираясь пойти в университет, уже закрывал дверь на замок, как вдруг, будто бы из ниоткуда, за моей спиной возникал человек. Он старше тогдашнего меня на десяток лет, но моложе меня в настоящем. Для удобства я буду обозначать молодого себя за М, а нарушителя буду обозначать буквой Н. Итак, то, что происходило дальше, сливалось в одно странное пятно из красок и образов. Н рассказывал М про события, которые должны были произойти через недели, месяцы и года. События, к которым М должен был прийти сам, в результате своих действий или череды случайностей. Возможно, по воле других людей. Но не через ощущение того, что его будущее предначертано ему каким-то странным господином в шляпе, пришедшим доставать его.
М начинал сомневаться в реальности себя и окружающего мира, потому что не мог поверить, что будущее будет настолько однозначным. За день мы совершаем огромное количество поступков, которые непредсказуемым и необратимым образом влияют на наше будущее, но вторжение господина Н в эту стройную картину, с предначертанной юноше М судьбой, невероятно изменило его характер и его видение себя и, как бы это иронично не звучало, будущего. М воспринял эти идеи как подтверждение того, что Бог существует и никто другой не был прав, кроме протестантов, а точнее кальвинистов, убеждённых, что будущее предопределено, потому что Всемогущий Бог отвёл каждому его роль в истории. М буквально стал верующим христианином, точнее пресвитерианином, начал носить наряд, отсылающий к английской революции XVII века, даже обзавёлся шляпой. Сейчас она кажется мне красивой, потому что все эти действия, вся эта невероятная чехарда с временем повлияли не только на М, но и на меня настоящего. Я проснулся и вспомнил, что вчера я не молился, да и постоянной работы у меня нет, а значит и постоянного притока денег, что могло бы подтвердить мою праведность перед Богом. Кальвинизм поощряет честный труд. Через него Бог даёт честному человеку понять, идёт ли тот по правильному пути. Если труд приносит отдельно взятому христианину деньги, и при этом он честен, то этот благоверный христианин скорее всего попадёт в Рай после своей смерти. Откуда мне всё это известно? Я догадываюсь, потому что до сих пор помню, что не молился вчера, а это непростительно для ревностного пресвитерианина, коим я считал себя всё время с начала существования М, что я никогда не был верующим. Скорее всего я был атеистом или агностиком. М не мог узнать ничего о кальвинизме вне моей головы, но меня всегда тянуло на прочтение различных книг, поэтому даже оригинальный М знал примерную суть кальвинизма, которую тот и воспроизвёл в тех воспоминаниях, которые я прокручиваю в своей голове. Я вспоминаю, как М, после встречи с господином Н, пошёл читать о кальвинизме в библиотеке, но я помню, что он вынес бы оттуда что-то новое, чего бы он не знал. Вся информация об этом течении уже содержалась у меня в голове, а давление Н на М просто пробудило эти знания, наполнив жизнь М новым смыслом. Я обрёл веру, с которой я теперь ничего не могу поделать.
Слишком много в моей личности было завязано на этом увлечении М. Буквально, если бы я попытался извлечь ревностного христианина из своей памяти, то моя личность бы просто коллапсировала. Что ж, не могу, буквально не могу, винить себя за это. Мои догадки подтвердились, когда я обнаружил в холодильнике мясо и рыбу, не постную пищу. По памяти я помню, что всего несколько дней назад я начал пост, так как в протестантизме нет фиксированных постов, в отличие от православия или католичества. В моём холодильнике не могло быть не постных продуктов. Я бы совершенно точно перестраховался и съел бы их до того, как начал бы пост, чтобы лишний раз не провоцировать себя его нарушить. Значит, в реальности не было никакого поста и христианского фанатизма. Все эти воспоминания появились в моей голове усилиями господина Н.
М, взрослея и проходя через стадию Н в моей памяти, угрожал создать парадокс, при котором господин Н не смог бы пропутешествовать из своего места в моих воспоминаниях в тот период времени, когда я был только студентом. Удивительно, но я так и не смог сопоставить, когда бы М стал одного возраста с Н. Они слишком разные. Н настоящий, а вот М уже нет. Он другой. Но он всё ещё основа моей личности, и, хоть он и абсолютно чужд тому мне, которым я был до вмешательства Н в дела М, я всё ещё не могу ничего с ним сделать. Весь мой мир пойдёт прахом, если я отвергну М, ставшего христианским фанатиком. Кого я обманываю, сейчас я и сам христианский фанатик из-за этих воспоминаний. Мне лишь хочется представить взросление М как непрерывный процесс из студента-христианина в старика-христианина, но на самом деле всё это в моей памяти выражается лишь кучей спутанных воспоминаний. Я даже не уверен, правильный ли порядок их у меня в голове, ничего ли я не путаю?
Всё это требовало тщательной работы над моим разумом. Кажется, мой разум начал сыпаться как тяжёлая груда карт… почему карт? Карты лёгкие. Не как мои воспоминания. Я начал вспоминать свои встречи. Нет, кажется, что у них самих по себе не было ничего необычного, но вот их ракурс меня невероятно смущал. Я видел себя со стороны, наблюдая из глаз другого человека. Я невероятно ненавидел себя в такие моменты. В других воспоминаниях ко мне обращались не по моему имени. Это всё было очень странно для меня.
Мне нужно было увидеться со своим давним другом. Он был сильно моложе меня, примерно на двадцать лет. Я ненавидел себя за то, что вспомнил о нём. У меня не было уверенности, настоящий ли он или это только выдуманный друг М. Вся моя жизнь после встречи господина Н с М казалась одной огромной ложью. Знал ли я этих людей? Встречался ли я с ними? Мог ли поверивший М изменить всю мою жизнь так, что я забыл всех своих друзей и коллег, начав жить в мире внутри своего разума, созданном из представлений этого благоверного пуританина о правильной жизни? Я не мог в точности вспомнить ни мест куда я ходил, ни своего предыдущего места жизни. Мой ли это дом, в котором я проснулся, моя ли это кровать? И, самое важное, если существует представление о нормальном мне, то куда же денется эта моя личность? Она, очевидно, необратимо отличается от той, что была до этого. Два разных человека с двумя разными жизнями. Так, будто один из них был перенесён в тело другого, уничтожив первоначальную личности. Мы с ним разошлись больше тридцати лет назад. Всё это время я обращался к себе как к старой личности, просто обретшей новую оболочку, временную оболочку. Но я же верю в Бога. Я верю, что Бог наделил каждого из нас душой и свободой выбора, которая лишь встроена в предначертанный нам Божественный план на нашу жизнь. Все наши поступки мы совершаем сами, но они заранее известны мирозданию. Так как получилось нечто невероятное, вмешавшееся в божественный замысел о существовании разума? Куда делся тот разум, который жил в этом теле до вмешательства Н в дела М? Что стало с его свободой выбора и предначертанной его судьбой? Если так подумать, то вера в предначертанное серьёзнейшим образом изменила предначертанное ему.
Но я верю в план Господа. Я верю, что так и было задумано изначально. Глупый Н ничего не смог сделать, всё было предусмотрено заранее, до него. Старый я должен был отправиться в небытие с того самого момента, когда Н вступил в контакт М. Не знаю, когда это было, не желаю этого знать. Почему я вообще задумался об этом? Неужели я так жил уже какое-то время и только сейчас обнаружил в своих воспоминаниях информацию о той страннейшей встрече. Нет, нет. Я помню, что я начал поститься несколько дней назад. Но мой прошлый я, не являвшийся верующим, не постился, потому что у него в холодильнике полно еды, а смысла в испытании себя я не вижу до сих пор. Значит, не я их туда положил. Я даже не помню, как они туда попали. Тем более, что я отрывочно помню вчерашний день. Я не молился. Но пост нужен для молитвы, для сближения с Богом. Значит, настоящий Я, верующий Я, беру своё начало не раньше конца вчерашнего дня. Тот, прошлый Я, ушёл. Таков Божественный замысел. Я не согласен уходить в небытие только ради восстановления странной справедливости, изначального хода вещей. Моя личность и моя старая личность различаются настолько, что мне даже неизвестно, почему моя квартира выглядит так непонятно. Я-христианин помню свой дом иным.
Я же хотел поговорить со своим другом. Надо понять, что объединяет старого и нового меня. Есть ли у нас хоть какие-то общие знакомые? Каким я был до всего этого? Что из себя представляла моя личность? Я позвонил ему. Номер, который я запомнил, оказался правильным. Я сфокусировался на том, кто я такой и ловил каждую деталь диалога с ним, блокировав все иные воспоминания, начавшие лезть на меня целым пластом, когда я наконец дозвонился до него.
Я слышу его голос.
— Рад слышать Вас, мой друг. Что-то случилось?
Отвечая со всей учтивостью, я избегаю называть его по имени, так как не уверен, правильное ли оно.
— Тоже очень рад. Очень. Кажется, старость берёт своё. Прошу тебя, зайди ко мне, если ты помнишь, где я живу. Улица…
Я задумчиво начинаю говорить название улицы, рассчитывая на продолжение, но мой собеседник решает не продолжать.
— Да-да. Понимаю. Сейчас же выхожу.
— Жду тебя с нетерпением
Сказав это, я решаю повесить трубку, дабы не сказать ничего лишнего.
Некоторое непродолжительное время спустя (я так и не нашёл в своём доме часов), на пороге моего жилища появляется он. Я закрываю за ним дверь и приглашаю сесть со мной в одной из комнат, так как дело не терпит отлагательств. Весь разговор я всё ещё пытаюсь уловить, кем была моя другая личность и стараюсь не потонуть в потоке странных воспоминаний, в том числе о каком-то странном, уже лысеющем, старике, на которого я смотрю в своих воспоминаниях.
Внезапно ко мне приходит осознание. Я вскакиваю и иду к зеркалу. Мне даже неизвестно, как я выгляжу. Не знаю, избегал ли я зеркала всё это время специально или это просто совпадение.
Ужасно. Это самое тревожное лицо из всех, что я видел. Это лицо мужчины из моих воспоминаний. Это его я видел со стороны. А сейчас я вспоминаю, как он встал и направился в ванную и не возвращается из неё. Не он. Я. Это — Я.
Быстро вернувшись, я буквально набрасываюсь на него с расспросами. Понимая, что этот негодяй повлиял на мою, на его собственную, память, я требую его прекратить играть с моим разумом. Всё это продолжается, пока он не осаживает меня одним жестом и не приказывает слушать себя.
— Ты действительно не существовал до сегодняшнего дня. До моего вторжения в твои воспоминания. Это вторжение необратимо изменило тебя. Точнее, уничтожило того, кто был до этого. Подумай, ты живёшь в этом теле. Но это тело не твоё. Ещё вчера у него был другой жилец, со своей жизнью. А теперь в нём находишься ты. Не нужно озвучивать мне свои вопросы, потому что они очевидны для меня. По многим причинам. Итак, ты хочешь вернуться к своей изначальной личности. Но ведь это другой человек. Я знаю, ты верующий, и не просто верующий, а считающий, что Бог уже всё решил за тебя, а ты лишь выполняешь его замысел. А теперь пойми, что все твои убеждения были ложными. Твоя вера никогда не была для тебя просто верой, и сейчас она рассыплется, так как её основание было разрушено. Оказывается, тебе ничего не предначертано. И что ты будет с тобой, если я верну это тело его прежнему владельцу? Ты же понимаешь, как вы отличаетесь? Ты уйдёшь в небытие, а он из него вернётся. Станешь ли ты жертвовать собой ради спасения другого человека? Я так и думал.
— Тебе показалось хорошей идеей попытаться понять значение незнакомого слова, назвав им одного из аборигенов? Ты не мог предположить, что это значило некое… проклятие на их языке?
— Но… — начал я, но был прерван жестом моего спутника.
— Я не договорил. Ты мог, в конце концов, спросить у своего старого друга о значении этого непонятного тебе термина. «Пнги'санка» — «Дети Пнги».
— Пнги - их божество?
— Возможно. А возможно и нет. Не могу же я всю работу сделать за тебя.
— Что они здесь делают?
— Что здесь делаешь ты? Ты сюда приплыл. Как и они. Направления ваши различны, но оказались вы в одном месте. Знаешь, у тебя будет много времени подумать об этом самостоятельно.
— Мы с тобой сейчас существуем? Или нас нет, а они есть?
— Да, ты прав.