В кабинет, отстранив пожилую секретаршу, входит «изящная молодая женщина»:

— Вы редактор?

— Да, это я.

— Почему Вы не публикуете мои стихи?

— А Вы кто?

— Я Вероника Заплатина!

— Иван Иваныч! Это я виновата, не хотела отвлекать вас от ….

— Я понял, Мария Семеновна. Идите к себе, я разберусь. Заплатина, Заплатина…. Погодите-ка. Вы не та самая бизнес-вумен, супруга нашего депутата Заплатина?

— При чем здесь мой муж? Я автор 15 поэтических книг, мной написаны 2 тысячи стихов, не считая хокку и танка. За прошлый месяц на эл. почту вашего журнала я отправила 200 стихотворений, а Вы не печатаете. Думаете, это вежливо?

— Ну, не усложняйте. Это моя секретарь — женщина старой формации, не понимает новых веяний. Сам ей говорю. Ну что Вы, говорю, с этой Ахматовой носитесь, Марья Семеновна? А она. Что вы, Иван Иваныч! Вот Пушкин еще, Цветаева… Кстати, Вам стихи Цветаевой нравятся?

— Честно?

— Разумеется, честно.

— Знаете, Вы правильно сделали замечание своей секретарше. Эта Цветаева вся какая-то нервная, непонятная какая-то. Просто в голове не укладывается, как это — из сора могут расти стихи? Стихи растут из души, это же очевидно. Думаю, это репрессии не дали развиться ее таланту.

— Вероника, про то, как из сора растут стихи, написала не Цветаева.

— Как это?

— Это Ахматова.

— Ах, да какая разница! Обеим не хватает изюминки. Понимаете, эти сталинские репрессии…

— Да-да, понимаю. А чьи стихи нравятся Вам, Вероника?

— О, мой кумир — гениальная Рубальская! Она классик уже при жизни.

— В самом деле?

— Да что с Вами? Конечно, классик! Постоянно на экране, вся милая, ухоженная. А стихи? Когда Малинин поет ее песни, меня просто обволакивает, я прямо вся млею, вся дрожу от любви и желания.

— М-да. Так, значит — 2000 стихотворений. О чем предпочитаете писать?

— Темы самые разнообразные…

— Чудесно. Давайте что-нибудь прочтите навскидку.

— Ой, столько всего! Ну, хорошо, вот посвящение мужу:

Звездочки красивые
В темноте летят,
Смотрим в звездопад.
Осень надвигается,
Скрючилась трава.
Скоро распластается
Золотом листва.
На плечо могучее
Я лицо склоню.
Что ни день, то круче я
Милого люблю.

— Это одно из последних. Есть еще посвящения на юбилеи, на праздники. Но большинство про любовь и природу. Хотите про любовь? Это вчерашнее, всего четыре строчки:

Мои волнующие бедра
И черных локонов волну,
Сожми в своих объятьях твердых,
Не нарушая тишину.

— Не нарушая? Ну, хорошо. А это Вы кому посвящаете?

— Да мужу, конечно! Вчера скинула ему на телефон, чтобы не скучал. Он, бедный, агитировать уехал куда-то на стойбище к каким-то корякам. А про природу у меня на 4 цикла все поделено. Штук по четыреста на каждое время года.

— Да, нашу русскую природу нельзя не любить. Помните:

Сыплет черемуха снегом,
Зелень в цвету и росе.
В поле, склоняясь к побегам,
Ходят грачи в полосе…

— Очень мило. Но, почему только русскую? Я и про европейскую природу пишу. Все эти замки, гроты… Вы были на озере Гарда?

— Не довелось.

— Непременно приезжайте в гости. Я там домик прикупила. Чудесные виды, стихи так и просятся на бумагу.

— А Ваши стихи мужу нравятся?

— Он тоже старой формации, стихов вообще не читает. Но, как и я, любит песни. «Лесоповал», например. Говорит: я с народом на одной волне.

— Очень предусмотрительно. Ну, что ж, чудесно. А Вы стихи правите, Вероника?

— Никогда! Они выплескиваются волной вдохновения. А вдохновение не правят.

— Вероника, лицо склонить невозможно.

— Почему? Такое сплошь и рядом пишут. Вы придираетесь, Иван Иваныч.

— Нисколько. Лицо, это часть головы, и отдельно существовать не может. Склонить можно голову.

— Ну и что? В стихах важно общее впечатление. Вы читали хокку знаменитого Сивухина? Он вдохновляет меня.

— Не слышал такой фамилии.

— Как, Вы не знаете Сивухина?! Вы не читали вот это:

Жадно он пил
Воду из крана.
Муторно было.

— Не читал. А стихи, что Вы нам посылали, они где-нибудь публиковались?

— А как же, они из последней книги.

— Вот незадача! Мы публикуем только неизданные произведения.

— Да вы не расстраивайтесь, Иван Иваныч. Я пишу по два стихотворения в день. Через месяц пришлю штук семьдесят. Так Вас устроит?

— Ну хорошо, присылайте, посмотрим. До встречи, всего Вам хорошего.

 —————————

— Что будем делать, Марья Семеновна?

— Я все слышала. Больше не пущу ее на порог.

— Это тупик. Если не опубликую, она доведет меня до белого каления. Еще и мужа подключит.

— Тогда опубликуйте, и дело с концом. И вообще, публикуйте из номера в номер. Будете каждый год на озеро Гарда ездить бесплатно, там гроты, сами понимаете. Вы человек пожилой, пора о здоровье позаботиться.

— Вы это серьезно, Марья Семеновна?

— Серьезней не бывает, Иван Иваныч!

— Ну, что ж делать. Эх, черт! Где наше не пропадало!