Вячеслав Харченко Сталинский дворик. — М.: Время, 2021. — 288 с. — (Самое время).
…В этой прозе вроде бы все хорошо. Свежо и ясно, как в эсемеске МЧС об урагане. И герой первой из повестей сборника «Сталинский дворик» Вячеслава Харченко сидит на лавочке с кофе, курит и наблюдает жизнь. Коннотации иногда мнятся соответствующие. Дружба народов, вокруг словно семидесятые, и мамы зовут детей из окна, хотя есть же мобильный. Хорошо же, да? «Рядом в ларьке таджики жарили курицу, армянин Ашот торговал персиками, на крыльце азербайджанской парикмахерской стояла Алия и звала меня на стрижку, прошел электрик Сережа с Донбасса, недавно появившийся в жэке, таща через плечо хобот медного кабеля».
Умирающая натура, скажете? Советские миражи родом из детства-юности? Наверное, так оно и есть. Только герой этих рассказов благородно «умирает» вместе с натурой. «Оглянулся по сторонам и вдруг понял, что в своей футболке «Битлз», кепке «Ну, погоди!», трениках с полосками и тапочках-вьетнамках неформалом уже являюсь я». И кажется, именно так стоит воспринимать комичный минор этих сюжетов, заедая, как у классика, чем бог послал. «Купил егорьевской вареной колбасы, балтийской соленой кильки, огурцы маринованные фирмы «Помидорка», пахучего черного бородинского хлеба, чеснока, литр пива «Черниговское светлое».
Безусловно, прозу Харченко можно сравнивать, но есть в ней отличительная, так сказать, черта. Автор создает свой уютный мирок, в котором живут его герои и персонажи, кочующие из рассказа в рассказ — двухметровый сосед-ковщик Павел, дающий в долг продавец Ашот, любимый кот Феник. Бывает, сунется рассказчик в новую, неизвестную жизнь — в трениках, футболке с «Битлз» и кепке «Ну, погоди!» — а там молодежь с гаджетами и скейтами. И такая воинствующая, не как у Пригова, когда он прохожих за рукава хватал, чтобы подтвердили, что он тут жил, а наоборот. Сами хватают — не кури, не пей, уходи с нашей площадки, из нашего парка, из нашей жизни…
И поэтому жизнь у рассказчика своя. Он складывает ее эпизоды в мозаику сюжетов, будто строит из кубиков стену — или, используя готовые, которые «новая» жизнь подбрасывает, только выбирая из них удобные, чтобы можно в трениках и с пивом. Ведь есть и такие в этой жизни — несгибаемые, неуемные, вечные. «Я хочу стареть так же, — сообщает наш герой. — Благородно, медленно, надежно, не предавая своей юности. Я хочу носить чистенькие глаженые футболки («Аквариум», «Зоопарк», «Кино», «Секс Пистолс»), курить сигареты «Донской табак» и вместо пива ввиду слабости здоровья поглощать имбирный морс из ближайшей сушишницы «Суши Вок».
В принципе, автор-герой этих рассказов и повестей так и живет. Снова и снова проигрывая любимые мотивы: встречи, разговоры, общение с теми, кто помнит Брежнева и знает группу «Юрай Хип». Ему удобно в этом мире, который сам себе создал — и в прозе, и в жизни. «Мне кажется, я где-то в семидесятых в провинции, из которой приехал в Москву, — рассказывает он. — Здесь так же играют в шахматы и домино, мамы, несмотря на наличие мобильных телефонов, кричат детям из окон: «Сережа, иди домой», — старушки обсуждают наряды молодежи, участковый отставной капитан авиации Александр Петрович ходит по квартирам просто так, а не в поисках мифических уголовников, дзюдоист Егор, окончивший спортивную школу вместе с Путиным, подтягивается на турнике».
Кроме циклов коротких рассказов «Другая жизнь» и «Старость», повести «Путешествие в Итурею» и рассказа в рассказах «Клцо», в книге Харченко есть отдельная вещь о героической битве 1945 года, когда из дивизиона прожекторов, осветивших немецкие батареи для успешного форсирования советскими войсками Одера, в живых из 400 человек осталось лишь восемь. Написано сказовым стилем, слышны отголоски «Школы дураков» и «Чонкина». «Машину по кузов в землю зароешь, скаты из ямы сделаешь и светишь по ночам в небо, а фашисты летят так, что хочется самоубиться». А то и Платонов иногда проглядывает сквозь сосредоточенную работу с военным словом. «У машины была воронка, а сама она валялась перевернутая. Лейтенант лежал с вывороченным лицом возле переднего колеса, опрокинувшись на землю. В левой руке он крепко сжимал свой любимый трофейный «Вальтер». На самом же деле, все это вполне логично и выказывает изнанку уже не языка, а его носителей. Герои «Нервического смеха» говорят, «как в жизни», которую услышал малолетний автор-герой, а упомянутые авторы — вплоть до Платонова — этот самый говор активно имитировали, стараясь то ли выжить, то ли нажить чего-нибудь более «литературного». Словом, вышла крепкая «оптимистическая трагедия», о таком нельзя не писать, если семейная память стучится пеплом и т.д.
В целом же, проза Харченко терапевтическая. Не диетическая, а как раз питательная. Водочка, помидорчики, наши в субботу обязательно выиграют. Даже внешний не напрягает, а расслабляет, блин, расслабляет. «В Люблино я хожу как все: синие оттянутые треники с полосками, старенькая полинявшая футболка в сеточку, резиновые сланцы и болотная мятая бейсболка». И ценности здесь сродни обычным, общечеловеческим, да только человечнее, что ли. Здесь нет поправок на современность. Модных философов, например. Даже немодных, если уж о Вселенной, с разговорами о тайнах которой норовят подсесть к вам на лавочку. И пускай если долго сидеть на берегу известного афоризма, то мимо проплывет труп врага — в этой книге другая философия. Более бытовая, что ли. «Если долго сидеть во дворе и кормить голубей хлебом, купленным в универсаме «Пятерочка», то обязательно прилетит белый голубь. На фоне серых, невзрачных и вороватых собратьев он выглядит иностранцем, попавшим в провинциальное захолустье».
Кажется, такого голубя автор книги, наконец-то, дождался. С чем его и поздравляем.