Отвечай мне: какие имеешь права
говорить среди нас своё слово?
Отвечаю: мне их подарила трава
на пригорке, за лесом еловым.
Отвечай мне: чего же ты хочешь сказать
в этом тёмном раздолье словесном?
Отвечаю: слова чрез меня лишь сквозят
и опять возвращаются в бездну.
Что узнаете вы, что поймёте, увы, —
самому до конца не известно.
Вы спросите о том у высокой травы
на пригорке далёком, за лесом.
Слова
Я люблю слова простые,
иногда и сложные,
красотою налитые,
тёмные, тревожные,
словно камешек горбатый
(свежий, как смородина),
из речного переката
малой дальней родины.
Я всего-то лишь пол года
первые и прожил там, —
всё равно меня находят,
словно ходят по пятам
те скалистые мотивы,
реки серебристые,
и слова, как не мути их,
крепкие и чистые.
Время
Как будто не было тебя… Ау!..
А время — туман,
его нельзя рукою ухватить…
Всё тонет в кисее молочной…
Расплывчато…
Чуть отойдешь
и нет того, что только что
ты видел, чувствовал, любил…
А было ли?
И память —
коллекция картинок мысленных…
Давно придумали китайцы
притчу о бабочке,
которой снится сон…
Явь или сон?
Двойное отраженье.
Твоё? Её? Китайца Чжоу?
Всё сон — в итоге.
Дни наши — бабочки в тумане,
мелькают, яркие,
похожи друг на друга,
и всё же разные…
Мелькнёт день-бабочка,
и гаснет в молоке тумана.
Следом — другой,
такой ажурный, невесомый,
его уносит порывом ветра…
День или бабочка?..
Вокруг — тумана кисея…
Мелькает что-то
(опять?.. опять!..)
цветное, яркое,
и гаснет в тумане…
Всего лишь —
двойное отраженье.
Мы сами себе снимся.
А время — туман,
хранитель бабочек…
***
Моё время — зима,
холодная, седая,
слепящая, как тьма,
как вьюга — золотая,
невнятная, как сон:
от радости до страха,
зовущая на трон,
ведущая на плаху.
На плаху площадей,
ночных, пустых, продутых,
на плаху снежных дней,
исчезнувших как будто.
На трон любви... Не тронь
престол предновогодний!
Холодный — как огонь,
словно огонь — свободный...
Картинка из детства
Еду в санях по полю.
Лошадка трусит неспешно.
Снится мне это, что ли?
Больно уж снег нездешний, —
радостный, как синица,
в солнечных бликах точно.
Мне это вправду снится?
Нет, так отвозят почту
к поезду. Две посылки.
Целый пакет конвертов.
Сено в санях — подстилка.
Овчиный тулупчик сверху.
Под шубой не страшен холод.
Возница — мужик с усами.
Я возвращаюсь в город,
после каникул, к маме.
***
Тысячу эпох тому назад,
миллионы лет до нашей эры,
в день, когда случился снегопад,
приняли парнишку в пионеры.
Красный галстук украшает грудь.
На затылке — алая пилотка.
Впереди обычный светлый путь,
мозга небольшая перемотка.
"Взвейтесь кострами синие ночи!
Мы — пионеры, дети рабочих!.."
Помню самый лучший Новый год!
На окне — бумажные снежинки.
Сон о том, что мама дома ждёт.
Мандаринов золотые спинки.
Путь за ёлкой, а потом назад.
Удалось! Добыл! Теперь ты — умница!
День морозный. Молодой азарт.
И — душа, парящая над улицей.
***
Я вспоминаю дом наш старый,
дом, притулившийся за сквером,
там на расстроенной гитаре
я подражал ночному ветру.
До потолка — четыре метра,
на потолке том — Мона Лиза,
мне, начинающему мэтру,
всё улыбается капризно.
Там газовый рожок пылает
в печи, как аленький цветочек.
Там жизнь такая молодая,
вся состоит из многоточий.
Там в коридоре ночью холод,
вода там замерзает в вёдрах,
зато в наш деревянный город
пёс выбегает следом бодро.
И мы спешим навстречу маме,
она идёт будто в метели,
в метели лёгкой, как в тумане,
теряясь в снежной канители.
***
Дым плывет над городом
сизокрылым голубем.
Солнца край на западе
тает алой заводью.
Звезды пробиваются
на вечернем бархате.
Треск морозный ловит слух.
Снег лежит — лебяжий пух.
Ночь грядёт морозная,
ясная и звёздная.
Что с луною делают?
Смотрит старой девою.
И зовёт со всех сторон
зимней ночи светлый сон.
***
Утро. Аквариум комнаты.
Окна не занавешены.
Тёмное небо на западе,
светлое — за скворешнею.
Солнце восходит звонкое
в небо холодное, белое,
словно гусли старинные,
лучи, растекаясь, звенят.
Свет малиновый и абрикосовый
льётся песней по улицам,
стынет в морозном воздухе,
искрится в просыпанном инее,
тонет в сугробах бархатных...
Утро. Аквариум комнаты.
Трудно понять — проснулся ли?
Январь
Зимы и следа нет.
Сугробам последний срок дан.
Снег с крыши спадает,
скрипя, словно старый диван.
Январь? Неужели?
А кажется — это апрель.
Ручьи и капели.
Солирует, впрочем, капель.
Того ли желали?
А вышло иначе совсем:
на желтом кинжале
январское сердце в росе.
***
За окном только шорохи ветра.
Через щели сочится зима.
Гулких комнат пустынные недра
расслоила вечерняя тьма.
Здесь покой, тишина здесь и тени
протянулись от стен и до стен,
нет движения здесь и сомнений,
и конечно, здесь нет перемен.
Ощущаю паренье над бездной,
и вдали различимы чуть-чуть —
люди, книги и мало заметный,
но уже обозначенный путь.
Баллада о родном доме
Вот уже остался за спиной
деревянный домик мой родной…
«Домик», «домик» — как бы не звучало —
ты мой первый шаг, моё начало.
Просыпаюсь ночью иногда,
а в окне твоя видна звезда,
и окно не это, а другое,
в старом доме, с коркой ледяною
на стекле —
кольцо вокруг луны
жёлтое — мороз! —
какие сны
нам нужны,
когда реальность лучше!
И внезапно, в дебрях тишины
скрип шагов —
из темноты грядущей.
Домик, домик, домик мой родной!
Помню каждый столбик твой резной!
Крошево бордюрных кирпичей
под лежалой ледяной парчой —
день ещё —
и зазвенит ручей! —
и весна из рук моих бумажкой
вырвется —
корабль иль самолёт! —
и меня навстречу понесёт
улице испуганной и влажной.
Домик, домик, домик мой родной!
Унесен ты времени волной, —
шелестит она в моих ушах,
отступая, прячась в камышах,
пенный след теряя на песке, —
миг один —
он высохнет…
В тоске
сердце сжалось,
но машу рукою:
«Встань передо мной, как лист перед травою!..»
***
Я счастлив, я сегодня счастлив, —
иду по следу, бью стрелой оленя,
выделываю шкуру и готовлю снасти
для рыбной ловли на ледке весеннем.
Да, это — сон! Вы угадали.
Я в детстве бредил Северной Дакотой,
где в прериях бизоны кочевали,
в лесах бродили гризли и койоты.
И вместе с племенем, с которым жил в соседях,
я убегал от подлых "бледнолицых",
пересекал канадскую границу
и превращался в волка иль медведя.
***
Время надвигается лавиной,
казалось — начало, уже — середина.
Вчера на дочь загляделся мальчик,
и в нём себя я узнал... О, Боже!
И девочку вспомнил, ту, чей бантик
мой детский разум в те дни тревожил.
И так реально она предстала,
на школьной лестнице, в бликах светлых,
что толщу времени пробило жало
тех чувств неведомых, смутных, первых.
А за окошком зима блистала,
металась вьюга по белу свету.
Мгновений выстуженные кристаллы
переливались, как самоцветы.