Ушел из жизни Виктор Шендрик…

Старшина

Не всегда по ночам здесь стоит тишина,
И стреляют бесцельно и редко.
Что сидишь ты один у огня, старшина?
Что не спишь, полковая разведка?

Старшина отмахнётся: — Да я уж привык,
Пусть ребята мои отоспятся.
Батальонный сказал, штабу нужен язык,
Мы уходим сегодня в двенадцать.

Я за линию фронта хожу третий год, —
Старшина ковыряет в кисете, —
И пока ничего, а вот мой разведвзвод
Обновился с тех пор на две трети.

Наше дело — тылы. Мы уходим, когда
В блиндажах отдыхает пехота.
А с чего приключилась моя маета,
Вспоминать мне и то неохота.

Мне приснилось однажды, — ищу я свой штык.
Потерял, не найду, хоть ты тресни,
А на утро приказ: штабу нужен язык.
Кровь из носу! Знакомая песня.

Группу вывел я в рейд, как обычно, но вот,
Позабуду такое едва ли,
Всё, что нам удалось, — прокусили проход
В хитроумной немецкой спирали.

Распоясалось небо бесчинством ракет,
Полоснула свинцовая бритва...
Хочешь — в Бога уверуй, которого нет,
Хочешь — так помирай, без молитвы.

Материл я себя и свой сон как на грех
И почти не запомнил отхода.
И парил за спиною расстрелянный снег,
Оплывая в багровых разводах.

С того дня повелось, как увижу во сне,
Что ищу автомат или скатку,
Значит утром кого-то из наших парней
Принесут, уложив в плащ-палатку.

Мне почти двадцать пять, я во взводе старик,
Хоть и пулям не кланялся в пояс.
Если нужен отцам-командирам язык,
Без меня не обходится поиск...

Здесь не часто такая стоит тищина.
В блиндажах отдыхает пехота.
Что сидишь ты один у огня, старшина?
Что не спишь?..
— Да не хочется что-то...

***

Мне не виллу на Канарах,
Ни в премьеры, ни в гаранты.
Я б хотел служить в гусарах,
Грудь украсить аксельбантом.

Слыть бретером и рубакой,
Быть решительным и стойким
И кричать «ура» в атаках,
И главенствовать в попойках.

На параде на кобыле
Гарцевал бы знаменитым,
Предварительно б от пыли
Чистил кивер, весь избитый.

Проникал тайком в альковы,
Разводил вокруг амуры
И писал стишки в альбомы
Заневестившимся дурам.

Ни к гаранту, ни к премьеру
Не имею укоризны,
Мне бы в бой пойти за веру,
Государя и Отчизну.

И погибнуть под Парижем,
Не вернуться из похода…
В общем, как-нибудь не выжить
До семнадцатого года.

***

У неё на кухне чёрный кофе,
У неё с балкона евровид.
Здесь с её пера сбегают строфы,
Здесь душа томится и болит.

Ну, а разве может быть иначе
У крещённых неземным огнём?
И она ночами тихо плачет,
Чтоб беспечней улыбаться днём.

То-то мне и грезится в глубинке,
В безнадёжно близкой стороне,
Что хотя бы две её слезинки
Не из-за меня, но обо мне.

Ну, а если нет, и мне не плакать.
Не одной тоской жива душа.
У неё игривая собака,
И улыбка тоже хороша.

***

Я так же глуп, как и умён,
Неуправляем, как послушен,
Я так же слаб, как и силён,
И милосерден, как бездушен.
Оригинален я и сер,
Всеяден я и чистоплотен.
Я нищ, и я миллионер.
Я элитарен и народен.
Я нежен так же, как и груб,
Застенчив, но рубаха-парень.
Я и уныл, и скалозуб,
Я и талантлив, и бездарен.
И восприимчив я, и туп,
Безвестен я и популярен...
И только в том, что жизнелюб,
Я до конца однополярен.

Баллада о разноцветье

Не американский боевик
Будоражил мысли недозрелые —
На экране сетовал старик:
Грабят, мол, то красные, то белые.

Белый цвет сошёл потом на нет,
Был разбит и сброшен в море Чёрное.
Воссиял надолго красный цвет…
Или нечто крайне иллюзорное.

Ширилось идеи торжество…
И застряло кораблём на стапеле.
Всё бы было даже ничего.
Было б — если б красные не грабили.

Красный цвет опал, как с листьев медь.
Тут и жить да поживать бы радуясь,
Если бы скромней, хотя б на треть,
Разноцветьем полыхала радуга.

И не масть пожить под старость всласть,
Призрачны надежды и обманчивы.
Не резон надеяться на власть,
Если пропустили померанчивых.

Не резон, так выгнать их взашей!
Блага нам отмерены пипеткою,
Пригодился опыт грабежей
Этим вот, с динамовской расцветкою.

Прав был дед из старого кино,
Долго не пивать нам джина с тоником.
Кто ограбит, в общем, всё равно,
Мы давно на этот счёт дальтоники.

***

Третий день метёт-куражится пурга,
Третий день штабс-капитан мертвецки пьян.
Не афронт, не посрамление врага —
Отпевает он оконченный роман.

С ним сполохи отпылавшего огня,
Да обрывки потерявших цену фраз…
Как стегал он, как нахлёстывал коня,
Чтоб услышать «Я скучаю не по вас».

Дура водка не отбросит гору с плеч,
Серых глаз не разольётся торжество.
А когда придётся в поле под картечь,
Кто помолится за грешного, его?

Третий день в трактире настежь погреба,
Подавальщики в трактире сбились с ног.
У порога заждалась в санях судьба,
Как не хочется сегодня за порог!