Я познакомился с ним в Москве, в восемьдесят втором, когда учился на третьем курсе Первого московского «меда», а он фарцевал в Измайловском парке. Это был высокий жилистый, начинавший сутулиться шатен со взглядом, который выражал одновременно презрительное спокойствие (в то время в кинотеатре «Иллюзион», который размещался в «высотке» на Котельнической набережной и считался культовым, часто крутили американские вестерны. Презрительное спокойствие — как раз их тех вестернов), пренебрежение условностями и лёгкую насмешку. Уже позже я узнал, что именно такой взгляд «а ля Юл Бриннер» был опознавательным «фирменным» знаком тогдашних московских фарцовщиков.
Знакомство наше произошло по совершенно стандартной для тех времён причине: мне загорелось приобрести джинсы, и, конечно, не болгарскую или румынскую туфту, а именно что настоящие «Вранглер» или «Монтану». Знакомые свели с ним. Сразу предупредили: берёт дорого, зато не кидает (сиречь не обманывает). Вот так и познакомился.
Через месяц после знакомства я совершенно случайно увидел, как два милиционера скрутили ему руки в кафешке на Первомайской, а он цеплялся за столик и противным бабьим голосом орал (точнее, визжал), что его почему-то насилуют. Ничего «юлбриннеровского» в этом визжании уже, конечно, не было. Голимое заполошное орево пойманного и насмерть перепуганного этим «пойматием» мелкого сопливого шалунишки. Смотреть на него в тот момент было противно, стыдно и почему-то грустно.
Как мне в тот же день сказали всё те же знакомые, «под раздачу» он попал не только (и не столько) за фарцевание, сколько за возмутительнейший по тем временам идеологический проступок: улучив момент, когда на лестничной площадке никого не было и за ним никто не наблюдал (это он так посчитал, что никто), он храбро плюнул на входную дверь квартиры секретаря одного из московских райкомов партии, который курировал вопросы религии (какое отношение религия имела к фарцовке — я не понял тогда, не понимаю и сейчас.).
Может, этим плевком он хотел хотя бы в своём собственном мнении утвердиться как Личность и при этом не пострадать, но просто-таки по-пионерски просчитался тире лопухнулся: в квартире, располагавшейся как раз напротив секретарской, жил некий старый, очень любознательный пердун. Который очень любил высматривать через дверной глазок появлявшихся на лестничной площадке граждан и гражданок, а более всего, девок, до которых религиозный (точнее, антирелигиозный) секретарь был весьма охоч и который то ли от наглости, то ли от тупости, или по причине собственной дурости не боялся водить их на собственную квартиру.
Так что наш отважный герой нарвался как раз на этого «глазко-смотрителя», и тот с чувством глубоко удовлетворения тут же сдал его соответствующим органам. Которые придумали изуверский ход и отправили нашего героя в армию, даже несмотря на то, что он давно и, как ему казалось, совершенно предусмотрительно купил себе «жёлтый» билет.
Вот так жизнь сделала очередной неожиданный кульбит, и вместо потягивания пивка и девок во всё том же благословенном Измайлове, он отправился отдавать свой священный гражданский долг горячо любимой Родине. Повезло: службу «тащил» в одном из районных центров Рязанской области, так что не сказать, чтобы в глухой дыре (от Москвы всего-то в полутора сотнях километров, хотя это тоже не Измайлово). Служил на удивление добросовестно, за что через полгода получил сержантские лычки, а ближе ко второму году службы — вот же характер! Ну, не мог он без приключений, не мог! Причём приключений не на чужую, как у людей умных, а именно что на свою персональную жо! — то ли обманул, то ли обольстил, то ли банально сошёлся с престарелой сестрой тамошнего военного коменданта (или с тёщей замполита гарнизона. Этих родственных деталей я не знаю. Да и зачем они мне? Не я же сошёлся, тьфу-тьфу-тьфу!)
Что тот, что другой (имею в виду коменданта или замполита) могли бы с ним за это сделать — понятно любому, даже ничего в армейских порядках не понимающему. В лучшем случае отправить в дисбат (дисциплинарный батальон, что сродни тюрьме), в худшем — заставить жениться. К счастью (к чьему счастью? Да к его, к чьему же ещё!) бабулька оказалась из благородно-порядочных, и не дала своего молодого любовника в обиду. Так он и дослужил до дембеля, находясь под постоянно угрозой своему шаткому благополучию. Что поделаешь: игрок — он всегда и везде игрок!
Вернувшись из армии, закончил торговый техникум, первое время работал продавцом в галантерейном магазине, потом, говоря казённым языком, пошёл на повышение: стал в том магазине заведующим секцией. С началом перестройки рванул в коммерцию, но коммерция не задалась: не просчитав последствий, поругался с бандитами и по этой причине попал в больницу, где отлежал три месяца, залечивая многочисленные переломы плюс сотрясение мозга. Лёжа на больничной койке и пожирая больничную манную кашу с селёдкой, понял, что жизнь — одна, и прожить её надо так, чтобы всё-таки остаться в живых.
Поэтому после выписки оставил радужные потуги на коммерческие перспективы (армия всё-таки научила его смотреть на жизнь реально, без иллюзий!) и устроился приёмщиком в пункт приёма стеклотары. Где проработал долгие годы и где, что совершенно возможно, работает до сих пор. По словам всё тех же, теперь уже наших с ним старинных общих знакомых, всем доволен, что и требуется для счастья осознания собственного положения на земле и понимания того, что всё на свете — тлен и суета, и что совершенно ни к чему дёргаться, суетиться и этими дёрганием и суетливостью мелочиться.