Пробуждение. Вкус выпитого накануне ещё на губах.
Оно сладкое — вино, шампань роуз. За окном давно за полдень. Я накануне сорвал шторы, и теперь жалею, потому что бьёт прямо по глазам. Холодный душ. Кофе? Стоп. Осталось же. Полбутылки сухого красного и пакет какой-то ядовитой дряни со вкусом… Чего? Перебродившей ванили. Хотя после первого стакана она звучит значительно лучше. Я слышу в голове капли, будто сок берёзовый течёт, или когда арбуз взяли, разрезали слишком сильно, да ещё и в миску не поставили, и вот со стола арбузный сок так стреми-и-и-ительно кап-кап-кап…
Рядом стоит гитара, и я, не рефлексируя ни разу, начинаю на ней такое выдавать наподобие ситара. Та-та-та-та-тататата-та-та-та-та… В голове ползают насекомые, их ножки вязнут в десертном, испаряющемся на солнце, их спинки нагревает солнце. А я не замечаю, как растворяюсь в солнечных лучах. И ситар звучит в голове, и ветер… Наконец-то в этой жарище ветерок…
Просыпаюсь уже вечером. Приятное такое настроение, будто после баньки. На улице вот эта самая июньская прохлада. Лёгкость. Звонит Моряк. Он всегда звонит неспроста. Приходи, говорит, культурно пить. То есть всякие хорошие сорта пива. И приятной закуси. А чтобы времени зря не тратить, давай дуй на такси. Такси — оно сила. Ух — и на месте. Идти десять минут, но такси — красиво. Едешь, в морду ветер дует. Тормозните-ка вот тут, я пива докуплю. А у Моряка уже сервировано всё. Вобла, терпуг вяленый, тихоокеанский краб, или камчатский. Индийский пейл-эль, американский, стауты… лагера и сидра несколько литров, чтобы постоять на балконе, попыхтеть сигарами, подышать свежим юго-западным ветром. Знаете, чем пахнет юго-западный ветер? Ватрушками с кленовым сиропом. И немного очистными сооружениями. Стоим на четвёртом этаже, и курим. Хорошо. Говорим о социализме, конечно, что на-до. Потом слушаем «Communication breakdown» Led Zeppelin и «Песню о Чапаеве» Гробмана-Бикчентаева.
Моряк, как и я, живёт на четвёртом этаже, но у него обзор более перспективный. У него полоска деревьев, а за ней — автострада. Снизу крыша какого-то здания, на неё красиво скидывать окурки и плевать. Можно даже представлять, как на неё сиганёшь, но нет… Слева дом и справа дом. А впереди — перспектива. Незавидная, конечно. Тополя, рынок, бомжи. Тополя — хорошо. Машины туда — сюда. Мы, конечно, в оцепенении: Моряка на корабль не зовут, а я пишу неохотно, вроде как время в киселе застыло.
Но снова пиво. Одна бутылка экспериментального, она пахнет, будто кто-то только что поблевал клубникой. Нет, не только что, а вчера. Там может быть целый спектр ягод: ежевика, клубника, земляника, голубика, но, блять, их выблевали. Короче, первая тошнота эстетическая, гурманская. А второй не будет. Потому что у алкашей «За 30-ть»… Нет, они могут быть, рвотные позывы, но в крайний момент. И запоминаются как события значимые. Ладно, было много еды. Терпугом я хорошо заткнул клубнику.
Под окном орали девки. Обычные девки, каждая из них ну со спичку размером, если смотреть сверху. Они пели гимны, а мы стояли и дивились. Они пели гимны, но не было понятно, что это за гимны. Казалось, что режим рухнул, и девки поют гимн нового времени. Временами они напоминали нам маоистских активисток. Нам это понравилось, и мы пошли слушать «Чапаева», а заодно обсуждать, как после революции будем жить. Ну, значит, отменим режиссёра Бутусова, чтобы покрышки не кидал на сцене. Не того Бутусова, что «Гудбай Америка», а другого. Хотя и этого давно пора. Кредиты отменим, потому что ересь собачья эти кредиты, а заодно отправим журналистов на перевоспитание в трудовые лагеря, чтобы знали, о чём писать. Само собой отменим буржуев. Ну и так далее.
Пиво мы допили. Посидели под вентилятором. У Моряка хороший такой вентилятор, да и вообще хорошо расслабляться. Ляжешь морской звездой, кровать-то большая, да и смотришь в потолок. Однако расслабляться не-не. За догоном. Эк магазины все позакрывались, остались только лавки круглосуточные, что под ментами и при бомжах. Одна такая лавка, но ночью там ходят зомби. Так сказал Моряк. Но там есть алкоголька. Пока шли, влупил дождь. Пока дошли — дождь закончился. Моя грива основательно так промокла. У входа, конечно, паноптикум из местных достопримечательностей. Баба-пила, мужик-бревно, парень-птеродактиль и бабка-ёжка. Они рычали, дрожали, хрипели, пускали слюни, но в круглосуточную мы всё же зашли. Внутри лавки было очень тесно. Все винные бутылки были в пыли, да так, что невозможно прочитать, что на этикетках написано. По идее, пыльные бутылки, пример того, что вино долго хранилось и что оно очень хорошее. Но.
Это был явно не Совиньон Блан Screaming Eagle по цене. Чуть выше «Изабеллы», чуть ниже «Массандры». В результате взяли водку. Она стоила как водка. Путь из магазина нам преградил рычащий зомби. Ааааааагррррррррррррххххххххх. Водоч-ч-ч-ки на двадцать рублей налейте. Тогда Моряк ввернул реплику, что, дескать, зарабатывать надо, и оттолкнул зомбаря. Раздался, знаете ли, очень сильный хруст. Он не то, что сильный, но будто ты ломаешь сухую курицу размером с обычный шкаф. Такая пыль поднялась, что мы предпочли смотаться. Прихлёбывая водку, мы решили, что нам не помешает поесть горячих бутербродов. Тогда мы отправились в одно прилежащее круглосуточное кафе. Сосично-бургерную. Там пахло дижонской горчицей, носками, прованскими травами, триппером, мраморной говядиной, кониной, помидорами, огурцами, паприкой, соевым соусом, перегаром разновидностей чилийских вин, бейлизом, водярой, перцовкой, мадейрой, солёным огурчиком и сыром.
Да боже! Чем там только не пахло. Но когда мы спросили хоть что-нибудь из того, чем там пахло, на нас посмотрели как на форменный долбоёбов. Какой такой алкоголь в приличном заведении в столь неприличное время?! Там сидела девочка и с упоением уплетала самсу, и я удивлялся, что эта несовершеннолетняя дочь почтенных родителей делает в столь неприличный час в столь позднем месте. Она уплетала хичин за обе щёки, и луково-мясной сок тёк по её лолитинским щёчкам. Я отвернулся, дабы не впасть в соблазн. Понятно, что у каждой бабы есть свои люляки, но мы всё-таки поесть пришли. Обычной человеческой еды. Не людоеды мы и не педофилы. В это время скрипнуло тормозами такси. А мы с Моряком заказали по бургеру с мраморной говядиной.
В кафе ввалились два парня среднеприличеной наружности. Один напоминал скромного ПТУ-шника, ну практически интеллигенцию, второй был очень длинным, его можно назвать «стремянкой», и он явно пах столярным клеем. Оба были навеселе. Но длинный качался так, что его складывало пополам, при том мотало по оси, и доброй половине кафе пришлось бы нагнуться над столами, чтобы он не задел их своим бледным телом. При этом он что-то тщикал. Именно тщикал. Если такого слова и нет в словарях — оно там появится, но я уверен, что оно там есть.
Согнутый пополам Длинный прохрипел нагло кассирше, что ему надобно горячую американскую собаку с кетчупом, и на всякий случай достал бумажник с кредитными картами, а вместе с ними — нож. Маленький нож. ПТУ-шик стоял позади и хихикал. Девушки за кассой побледнели, но одновременно их немного возбуждал этот парнишка. В нём было что-то, чего в обычных мужиках не встретишь, и они размышляли, как можно было бы получше употребить его жирафью высоту. Да, в них включалась и чисто бабская сострадательная история. Однако если он достал нож, он когда-нибудь и пулемёт достанет.
Когда долговязый всё-таки распрямился, он почему-то посмотрел на меня. И посмотрел недовольно. Дело в том, что у меня были длинные волосы, а одна прядь под воздействием окислителя поменяла свой цвет.
И пока Долговязый ждал сосиски свои, он докапывался до меня, а я меланхолично прихлёбывал водку, и думал, что теоретически я зол, но вот бы разозлиться по-животному. Он мерзкий и отвратительный, но меня накрыла волна созерцания.
Потом оказалось, что Длинный заказал много сосисок. В порыве дружеского жеста он протянул мне одну, и она закапала мне весь мой балахон. Балахон с художником каким-то, да я даже не знал этого художника, но мне было обидно за него. Когда кетчуп стекает по произведению искусства, да ещё и капает на пол. Кап-кап-кап, это отвратительно. Я пил водку, а Длинный что-то мычал. Моряк принес два бургера с мраморной говядиной, мы ели, а Длинный всё что-то мычал.
Он пытался выйти на контакт, но мне не до конца было понятно, о чём он говорит. Затем он оглушительно испортил воздух свомими переработанными сосисками, да так что отпало всё желание продолжать досуг. Затем он побежал, а кстати, его товарищ ПТУ-шник всё время бездействовал и даже не хохотал, но при этом и не плакал, к кассирше, и попытался снова её зарезать. Точнее он попытался сделать это впервые, но угрожал-то он и ранее. В общем Длинный подбежал к ней, и тут Моряк дал ему по яйцам. А я, недолго думая, смачно разбил бутылочку с водочкой об голову Долговязого. О боже, как ангельски прозвучал этот звук. Мне кажется, он прозвучал как ангельский атомный взрыв. И в этот короткий момент Долговязый мне напомнил Гешу из «Бриллиантовой руки». Он так стильно встряхнул головой, упал и замер. Моряк сказал, что надо щемиться. Дёру, братка, дёру.
Я видел, что в дверь проникли посетители в полицейской форме, и не желая продолжать разбирательств, выпрыгнул в стеклянную витрину.
Дзинь был изумительный. Я помню, как тёплым душем с меня стекала кровь, помню, как Моряк склонился надо мной. И вот в это время играла наигранная мной мелодия. Помните её? Она была в самом начале рассказа. Тогда я назвал её «Пляс насекомых под солнцем на месте, где вчера было пролито вино».
Последнее, что я видел, как выносили Длинного на носилках, с него тоже текла кровь.
Затем я полностью растворился в звуках моего вымышленного ситара. Но он был лучше, чем у Рави Шанкара, прости Шива. Или кто там у них?