На примере стихотворений «Встреча» и «Рассвет»
Широко известна сентенция Бориса Пастернака:
Есть в опыте больших поэтов
Черты естественности той,
Что невозможно, их изведав,
Не кончить полной немотой.
В родстве со всем, что есть, увергсь
И знаясь с будущим в быту,
Нельзя не впасть к концу, как в ересь,
В неслыханную простоту.
Но мы пощажены не будем,
Когда ее не утаим.
Она всего нужнее людям,
Но сложное понятней им.
(Волны)
Казалось бы, Пастернак на собственном примере показал ее правоту: ранние его стихотворения сложны-де для понимания, а вот поздние прозрачны, как хрусталь.
Однако студенту философии Марбургского университета Борису Пастернаку, несомненно, известен был т.н. тезис Гегеля: противоположности могут быть одновременно присущи одному и тому же объекту.
Об этом Пастернак говорит в последней строке приведенного выше отрывка: «сложное понятней им».
За сложностью выражения в его ранних стихотворениях может стоять весьма понятное содержание.
А вот простота формы поздних стихотворений может скрывать недоступные читателю с первого взгляда смыслы.
1.
Обратимся к раннему стихотворению «Встреча», написанному в 1921 году и вошедшему в сборник «Темы и вариации» (1923).
Вот оно.
Встреча
Вода рвалась из труб, из луночек,
Из луж, с заборов, с ветра, с кровель
С шестого часа пополуночи,
С четвертого и со второго.
На тротуарах было скользко,
И ветер воду рвал, как вретище,
И можно было до Подольска
Добраться, никого не встретивши.
В шестом часу, куском ландшафта
С внезапно подсыревшей лестницы,
Как рухнет в воду, да как треснется
Усталое: «Итак, до завтра!»
Автоматического блока
Терзанья дальше начинались,
Где в предвкушеньи водостоков
Восток шаманил машинально.
Дремала даль, рядясь неряшливо
Над ледяной окрошкой в иней,
И вскрикивала и покашливала
За пьяной мартовской ботвиньей.
И мартовская ночь и автор
Шли рядом, и обоих спорящих
Холеная рука ландшафта
Вела домой, вела со сборища.
И мартовская ночь и автор
Шли шибко, вглядываясь изредка
В мелькавшего как бы взаправду
И вдруг скрывавшегося призрака.
То был рассвет. Амфитеатром,
Явившимся на зов предвестницы,
Неслось к обоим это завтра,
Произнесенное на лестнице.
Оно с багетом шло, как рамошник.
Деревья, здания и храмы
Нездешними казались, тамошними,
В провале недоступной рамы.
Они трехъярусным гекзаметром
Смещались вправо по квадрату.
Смещенных выносили замертво,
Никто не замечал утраты.
Известно высказывание Владимира Ходасевича: «Однажды мы с Андреем Белым часа три трудились над Пастернаком и весело смеялись, когда после многих усилий вскрывали под бесчисленными капустными одежками пастернаковских метафор и метонимий — крошечную кочерыжку смысла» (Дни. 1926. 13 июня. Цит. по В. Вейдле — критик Б. Пастернака, Сергеева-Клятис А.Ю. Вестник Московского университета Серия 10. Журналистика 2012 № 2, с. 108-118.)
Мы полагаем, главное, что эта твердая кочерыжка смысла там есть. А задача поэзии — не только открытие нового («езда в незнаемое», как сформулировал Маяковский), но и преобразование обыденного смысла. Этому и служат пастернаковские метафоры и метонимии, выводя читателя вслед за автором к новому пониманию происходящего с ним.
Правда, как это случилось со стихотворением «Встреча», порой это обыденное происходящее ускользает от читатели, и не только простого читателя, но и обладающего филологическими регалиями. (Хотя, возможно, перегруженность филологическими премудростями как раз мешает уловить нехитрый смысл действия в стихотворении «Встреча»).
В самом деле, стихотворение «Встреча» за последние 15 лет комментировали, по меньшей мере, трижды:
К.М. Поливанов — К аналізу и интерпретации стихотворения «Встреча» Бориса Пастернака., (Стих. Язык. Поэзия, Памяти М.Л. Гаспарова, 547-552, 2006);
А.К. Жолковский — ЗАГАДКИ МАРТОВСКОЙ НОЧИ: ЕЩЕ РАЗ О СТИХОТВОРЕНИИ ПАСТЕРНАКА «ВСТРЕЧА» (Звезда, 2015, 12);
Валерий Мерлин — МАШИНАЛЬНЫЙ ШАМАНИЗМ В ТРАУРНОМ МАРШЕ. СИМПТОМОЛОГИЯ ОДНОГО СТИХОТВОРЕНИЯ (Wiener Slawistischer Almanach 80 (2017), 119-152).
Однако крошечная кочерыжка смысла так и не показалась из-под бесчисленных филологических одежек.
Вот хоть название работы В.Мерлина. Траурный марш? Да бог с вами! Правда, Валерий Мерлин ближе других к этому смыслу приблизился, правильно решив, что события стихотворения как-то связаны с женщиной: «В марте 1917 Пастернак приезжает в Москву и возобновляет знакомство с Виноград.... В марте
А. Жолковский в шерше ля фам не погружен и его, судя по видеозаписи лекции, прочитанной в 2015 году в доме-музее Пастернака в Переделкине, интересуют следующие вопросы:
«Почему время идет вспять?
Причем здесь Подольск?
Что за трехярусный гекзаметр и почему вправо по квадрату?
И вообще, к чему эти стихи?»
Мы не можем не приветствовать последний вопрос, однако ответ А. Жолковского на него следующий: «Основным сюжетным тропом стихотворения становится совмещение — заглавная встреча — хода времени, наступления будущего и магии слова в единый кластер».
Оставляю читателю судить, лучше ли это, чем высказывание В. Мерлина: «Ландшафт мартовской ночи натянут на подрамник автора».
Приведем все же комментарии А.Жолковского, наиболее близко, на наш взгляд, связанные с сюжетом стихотворения:
«Расстояние до Подольска привлекается как своего рода готовое и формально мотивированное обозначение дальности...
В VIII строфе происходит решающий прорыв: ходьба персонажей и ход времени достигают цели, и наступает рассвет, то есть давно предсказанное (произнесенное на лестнице) и с тех пор предвкушавшееся завтра. Неопределенно мелькавший призрак материализуется — является на зов предвестницы, причем делает это с огромной скоростью (неслось), доводя до максимума предыдущее пешеходное движение... Некоторый элемент греческой театральности содержится и в слове предвестницы, явственно анонсирующем, в традиционном мифологическом и фольклорном ключе, явление солнца... Явление завтра (строфа IX) в образе человека, несущего картинную раму (багет), позволяет совместить все центральные мотивы стихотворения...
Панорамное движение этого кадра направлено явно справа налево, поскольку уличный пейзаж, попадающий в рамку, смещается в ней вправо. Почему выбрано именно такое направление? Его естественно поставить в связь с общим сюжетом стихотворения, посвященного наступлению рассвета, приходящего с упомянутого в тексте востока. А восток при переносе на плоскостное изображение (в виде схемы или географической карты) располагается именно справа».
Начнем с Подольска. Как писала Марина Цветаева: «поэт есть тот, кто должен знать все до точности» (Поэт о критике). Поэтому странно полагать, что Пастернак пользуется единицей измерения расстояния «до Подольска».
Нет, просто провожая женщину или девушку перед рассветом, вероятно, с вечеринки (сборища), он шагает из центра Москвы на юг, где еще дальше и располагается подмосковный Подольск. Подольск задает направление и стороны света. Поэт, вероятно, питает некоторые надежды на то, чтобы провести остаток ночи в постели своей спутницы, однако его постигает разочарование. «Автоматический блок» — это автоматически захлопнувшийся перед носом у поэта дверной замок и тщетны его попытки войти, терзая дверь. Поэт вынужден отправиться обратной дорогой восвояси. Идет он теперь с юга на север, поэтому солнце встает для него по правую сторону, и когда поэт на ходу поворачивает на восход голову, то окружающие предметы едут вправо. То, что трехъярусный гекзаметр образуют следующие три яруса: самый низкий — деревья, повыше — здания, самый высокий — колокольни храмов, прямо сказано в самом стихотворении. Меж деревьев и зданий, периодически заслоняемый ими, проглядывает призрак рассветного неба. Оно же амфитеатр, постепенно разгорающийся и расширяющийся, идя в высоту. С гомеровским гекзаметром связана и предвестница, а именно — «В плаче нашла их Заря, розоперстая вестница утра» (Илиада, 23:109, перевод Гнедича). Деревья, здания и храмы по мере ходьбы исчезают из вида и заменяются другими, поэтому никто и не замечает утраты. (Добавим, что «упасть замертво» вовсе не обязательно означает, что упавший мертв). С рассветом связан и багет — это золотые солнечные лучи. Сказано же, что рамошник несет не раму, а багет. Рама же — край неба или всего окружающего пространства — присутствует, да только недоступна глазу. (Специально для А.Жолтовского заметим, что ботвинья — это не «что-то в земле», а холодный суп на квасе — мартовская ледяная окрошка, действительно, пахнет пьяно).
В чем же смысл стихотворения? Несмотря на неудачу, надежда не потеряна, поэту пообещали «до завтра», поэтому неуютное мартовское утро превращается для него в ожидание праздника. Праздник этот, говоря словами Ходасевича, отражен в капустных одежках метафор и метонимий. Посредством их он и передается читателю.
2.
Перейдем теперь к стихотворению Б.Пастернака «Рассвет»:
Ты значил все в моей судьбе.
Потом пришла война, разруха,
И долго-долго о тебе
Ни слуху не было, ни духу.
И через много-много лет
Твой голос вновь меня встревожил.
Всю ночь читал я твой завет
И как от обморока ожил.
Мне к людям хочется, в толпу,
B их утреннее оживленье.
Я все готов разнесть в щепу
И всех поставить на колени.
И я по лестнице бегу,
Как будто выхожу впервые
На эти улицы в снегу
И вымершие мостовые.
Везде встают, огни, уют,
Пьют чай, торопятся к трамваям.
В теченье нескольких минут
Вид города неузнаваем.
В воротах вьюга вяжет сеть
Из густо падающих хлопьев,
И чтобы вовремя поспеть,
Все мчатся недоев-недопив.
Я чувствую за них за всех,
Как будто побывал в их шкуре,
Я таю сам, как тает снег,
Я сам, как утро, брови хмурю.
Со мною люди без имен,
Деревья, дети, домоседы.
Я ими всеми побежден,
И только в том моя победа.
Стихотворение написано 57-летним поэтом и уж тут-то, казалось бы, все ясно насквозь.
«Стихотворение Пастернака «Рассвет» (1947) стоит под номером 19 в «Тетради Юрия Живаго», где предыдущее, «Рождественская звезда», и последующее, «Чудо», непосредственно интерпретируют евангельские сюжеты. Скорее всего, поэт нуждался в мотивировке — более всего для себя самого — столь глубинного прорастания в нем библейских реалий. О том, что они всегда были в нем, рассказывает первая строфа, но нить времени уводит порой человека с пути вечности далеко и надолго. Возвращение к вере, а значит, к самому себе ассоциируется с чудом, которое у Пастернака всегда момент, откровение, молния (здесь — обморок). Не случаен глагол — «ожил», метафора «второго рождения» одна из центральных и сопровождает поворотные мгновения в судьбе. Очень важна деталь, когда чтение знакомых строк Нового Завета становится тем обмороком, затмением сознания, когда из неадекватной реальности переносишься к чистым горним высотам «истинной» жизни. И только потом, обновленным и просветленным, имеешь право вернуться в мир. Каким предстает мир после преображения — этому, по существу, и посвящено стихотворение» (Русская литература XX века: Пособие для старшеклассников, абитуриентов и студентов / Под ред. Т.Н. Нагайцевой. — СПб.: "Нева", 1998).
Да что там пособие для учащихся! Вот и Новый филологический вестник, издаваемый РГГУ, о том же, хотя и довольно мудрено:
«Референт подлежащего начального стиха Ты остается благоговейно неназванным. Он метонимически эксплицируется в третьем стихе второй строфы, где производное притяжательное местоимение Твой представляет собой согласованное определение слова Завет: «Всю ночь читал я Твой Завет». Сочетание Твой Завет указывает на христианскую часть Библии» (В.И. Заботкина, М.Н. Коннова, ОСОБЕННОСТИ МЕТАФОРИЧЕСКОЙ ЭКСПЛИКАЦИИ ЦЕННОСТНЫХ СМЫСЛОВ В СТИХОТВОРЕНИИ Б.Л. ПАСТЕРНАКА «РАССВЕТ», Новый филологический вестник. 2020. №3(54)).
Обратим, однако, внимание на то, что в машинописном варианте «Стихов из романа в прозе» с авторской правкой, который хранится в РГАЛИ, стоит «твой завет» - с маленькой буквы. Что, конечно, не исключает того, что местоимение может относиться к Христу, поскольку в последующих стихотворениях «Чудо» и «Дурные дни» относящееся к Христу «он» также напечатано с маленькой буквы. Но есть и другие соображения, не позволяющие отождествить «ты» из «Рассвета» с Христом.
В самом деле, пусть это Христос «значил все» в довоенной (до 1914 года) судьбе Пастернака. Но ведь война и разруха — это как раз то тяжелое время, когда особенно спасительно для религиозного человека следование христианским истинам. Отчего же о Христе «ни слуху не было ни духу»? Были закрыты церкви и недоступна Библия? И поэтому Христос улетучился из сознания поэта? Более того, поэт ведь совершенно не раскаивается, что все это время жил «не по Христу». Что странно, если он о Христе наконец вспомнил.
А какое отношение к Христу может иметь «твой завет», на котором, в основном, строится аргументация «глубинного прорастания библейских реалий»?
Евангелия и Новый Завет не являются заветом Христа. Даже если полагать, что «Иисус Христос скрепил своїй кров’ю новый (второй) союз-договор (т.е завет) между Богом и человеком», то каким же образом его можно читать, да еще всю ночь? Может, поэт читал Ветхий Завет? Но неужели чтение этой книги, полной неприглядных историй, не говоря уже о страницах, рассказывающих об истреблении отступников, грешников и иноплеменников, может пробудить от духовного обморока? Да и называть ее заветом Бога также странно.
Нет, говоря «твой завет», Пастернак имеет в виду творение, сравнимое для него по силе с Новым Заветом. Чье же это творение? Далеко ходить не приходится. «О, куда мне бежать от шагов моего божества!» — написал Пастернак об Александре Скрябине. «…Весной 1903 года отец снял дачу в Оболенском, близ Малоярославца, по Брянской, ныне — Киевской железной дороге. Дачным соседом нашим оказался Скрябин... И совершенно так же, как чередовались в лесу свет и тень и перелетали с ветки на ветку и пели птицы, носились и раскатывались по нему куски и отрывки Третьей симфонии или Божественной поэмы, которую в фортепианном выражении сочиняли на соседней даче…Предполагалось, что сочинявший такую музыку человек понимает, кто он такой, и после работы бывает просветленно ясен и отдохновенно спокоен, как Бог, в день седьмый почивший от дел своих. Таким он и оказался……Скрябин покорял меня свежестью своего духа. Я любил его до безумия» (Б. Пастернак, Люди и положения).
Но какой же завет Скрябина мог всю ночь читать Пастернак? Александр Скрябин был одержим идеей создания Мистерии, «он рассматривал собственное творчество... как средство достижения гораздо более крупной Вселенской задачи. Посредством своего главного сочинения, которое должно было носить название «Мистерия», А.Н. Скрябин собирался завершить нынешний цикл существования мира, соединить Мировой Дух с косной Материей в некоем космическом эротическом акте и таким образом уничтожить нынешнюю Вселенную, расчистив место для сотворения следующего мира» (Б.Ф. Шлецер, А. Скрябин: Личность. Мистерия. Т. 1 / Б.Ф. Шлецер. — Берлин : Грани, 1923).
Для этой Мистерии Скрябин написал литературный текст, который был издан уже после его смерти: Скрябин А.Н. «Предварительное действо, литературный текст», в сб. «Русские пропилеи» т.
Вот этот завет Скрябина и читал Пастернак. Сравним.
«Чтобы стать оптимистом в настоящем значении этого слова, нужно испытать отчаяние и победить его. Кто б ни был ты, который наглумился надо мной, который ввергнул меня в темницу, восхитил, чтобы разочаровать, дал, чтобы взять, обласкал, чтобы замучить - я прощаю тебя и не ропщу на тебя. Я все-таки жив, все-таки люблю жизнь, люблю людей... Я иду возвестить им мою победу над тобой и над собой...» (Александр Скрябин. Тексты, II)
Но ведь это почти слово в слово то, что пишет Пастернак в «Рассвете» — любовь к людям, выход к ним из обморока отчаянья, приводит к победе над собой:
«...И как от обморока ожил...
Мне к людям хочется...
Я ими всеми побежден,
И только в том моя победа».
Заметим, что Новый Завет ничего напрямую не говорит о победе над человеком всех других людей. Евангелия сосредоточены на отношении человека к Богу и отношения между людьми если и рассматриваются, то только в рамках отношений человека и Бога. Поэтому то, что говорит Пастернак, это, в первую очередь, развитие идеи Скрябина.
Вероятно, Пастернак поместил «Рассвет» между стихотворениями на евангельские сюжеты, поскольку рассматривал Скрябина своим личным Предтечей по отношению к Христу.
Таким образом, мы видим, что «простота» поздних стихотворений Пастернака может быть многослойной, вбирающей в себя весь его жизненный опыт, и вовсе не сводящейся к иллюстрации расхожих представлений о «духовном возрождении».