«…Александрович Серов
в этом доме жил и умер».
Две картины помню: в шуме
синих пенистых валов
едет к морю Навсикая,
стирка будет ей большая,
ветер светел и суров.
Деву бык везет в пучину,
сновидением дельфина
прочь скользит от берегов
Навсикая иль другая…
Я иду себе, гуляю.
...Александрович Серов...

***
Такая снежная зима,
надежды занесло останки.
Все близкие сошли с ума
и разбрелись на полустанки.

Как паровозы, на путях
на запасных чернеет небо
и пассажиры впопыхах
бегут за пивом или хлебом.

И снег летит на всех парах,
отстать боится взмокший воздух.
А проводницы уж в дверях
ждут с фонарями, будто звезды.

Момент, и дернется состав,
поедут темные равнины...
Кто говорит "мир — поезд" — прав,
хоть, может, и наполовину.

***
Текстили* вы мои, Текстили!
Оттого ли, что жил я в Подольске,
и меня электрички везли,
я перрон вспоминаю ваш скользкий.

И когда, проскочив поворот,
появлялся фонарь вожделенный,
в электричку врывался народ,
будто варвары лезли на стены.

Но привратный стихал скоро бой,
и, добычу закинув на полки,
возвращались устало домой
инженеры, фарцы, комсомолки.

Их встречал городок над рекой,
развозили автобусы в спальни,
в допотопный древлянский покой,
в быт простой, как рисунок наскальный.

И, как ясли — вола и осла,
укрывало их небо седое.
И провинция тихо спала,
как младенец под яркой звездою.
——————-
* станция Текстильщики Курской железной дороги

***
"Трактир Стоянка Душ» —
я прочитал на трассе.
Всем, взявшимся за гуж,
такой порядок ясен.

Пускай суров маршрут,
и телу кисло, сыро,
отставших души ждут
среди чудес трактира.

Тому, кто сделал дело,
доехал и дошел,
загонят душу в тело,
как будто пулю в ствол.

Ночь истекает быстро
восторгами дыша.
Восхода грянет выстрел,
вновь выпорхнет душа.

Дорога полетела.
Сорвет заправка куш,
и прочитает тело:
"Трактир Стоянка Душ".

Вечер в Самарканде
Шах-и-Зинда средь выжженных бугров
как бы Сан-Марко на лагуне.
Два сторожа там доедают плов,
когда приходит кто-то юный.
Не местный. И его впускают внутрь.
Средь изразцов он бродит по дорожке,
пока тускнеет неба перламутр
и звезды загораются, как плошки.
Уходит. И его на разговор
два парня подзывают под чинару.
Один — мечтает посетить Загорск
и к святости там приобщиться старой.
Другой — бродячий хиппи из Литвы,
что оказался вдалеке от дома.
Он автостопом странствовать привык
и переехал море на пароме.
Пока они об этом говорят
и ветерок шуршит листвой, как муза,
предсказывают звезды им распад
единого Советского Союза.
Что с ними будет? Тот убит.
А этот в Англии торгует анашою.
А третий вспоминает прежний быт
с какой-то чуть заметною тоскою.
И думает: вот рухнула страна
и стали все свободными, как птицы,
но как же постарели времена
и тесно, хоть распахнуты границы!