Юрий БАРАНОВ. От моря бедствий до горы побед

Он был поэтом и гражданином высокого полета. Его гражданственность чести диктовала поэтические строки настоящего патриотизма и неподкупной правды.

Юрий БАРАНОВ (5 февраля 1933 - 13 января 2021)
 
МОСКОВИТЫ        
С былых времён мы звались московиты
(А у иных соседей – москали),
Мы – с Волги, с Дона, с Северной Земли,
Мы, на пол-Азии разбросаны, размыты,
Но где б ни жили, всё равно мы – москали.
 
Американец есть, не «вашингтонец»,
Про англичан никто не говорит
«Эй, лондонцы», и словом «брюсселит»
Бельгийца никогда не назовёт японец,
Но каждый русский, всем известно, – московит.
 
Точней сказать – все, кто живёт в России,
Ведь московит – «всяк сущий в ней язык».
Проверил это бусурманский штык;
Пред нашей прочностью московской он бессилен,
Хоть разделять и властвовать привык.
 
 Москва  насквозь пропитана Россией,
Ну, а  Россия вся пропитана Москвой.
Никто не справится с конструкцией такой,
Как на болотах бы враги ни голосили,
Как ни звенели бы заморскою  деньгой.
2014
 
МЫ, СЛАВЯНСКИЕ ПОЭТЫ

Славянский мир – не ширь-широко поле,    
Не лес да степь и не за далью даль.
Славянский мир – поболе, охпоболе:
От речки Счастье до горы Печаль.
 
Нам в левый бок упёрлись алеуты,
Нам в правый бок упёрлась немчура,
И наши полвсемирные маршруты –
Всего лишь тропки заднего двора.
 
Вот так однажды друг мой черногорец
Сказал, что надоел ему Ядран
И речками приплыл, минуя море,
Ко мне на Ледовитый океан.
У нас ведь что ни день – сплошные сказки,
Нигде подобных сказок больше нет…
А помнишь юность в Чехах, стара ласка?..
Но умолчим, не выдадим секрет.
 
А как забудешь чары польской пани,
Балтийский ветер в кудрях золотых,
И белорусский лес, и синий снег, и сани,
И белый тот платок, и белый стих.
Да, белый стих. Не только, впрочем, белый.
Но всё равно – такое волшебство!
Славянский стих соединит пределы
И выявит всё наше существо.
 
В мильонный раз докажет: не бывать нам,
Ни Западом, ни Югом не бывать.
И как бы ни ершились мы, но – братья
И друг от друга нам не убежать.
Полмира мы. Да где ещё видали
Такое солнце вы? Нигде такого нет.
И наши дали, дали, дали, дали –
От моря Бедствий до горы Побед.
2014
 
ВАРИАЦИЯ НА ТЕМУ
ЧЕШСКОГО СОБРАТА ПО ПЕРУ

Мне с самого начала повезло –
Родился в Хомутове я, не в Хиросиме,
И в школу я ходил в Стреконицах,
А не в бандитском Бронксе.
И дальше мне, ей-богу, всё фартило…
Йиржи ЖАЧЕК

Какое счастье, что родился я в России,
Тем более, на Матушке-Москве,
И на чистейшем русском языке
Над колыбелькою слова произносили.
Заметьте – без каких-нибудь акцентов
(Потом так трудно вытравить акцент;
Страдает этим не один «интеллигент»,
Особенно из клана диссидентов.)
 
Какое счастье то, что бабушка читала
Всё больше Пушкина, и в голову мою
Она вливала чистую струю
И хармсами её не засоряла.  
 
Мне повезло: я рос не на Канарских
Вечнозелёных скучных островах,
Во злате осени я рос, в снегах, в цветах –
У нас в России климат щедр по-царски.
 
А ведь могло бы выпасть мне родиться
Не в центре мира, а сам чёрт не знает где:
В Йокнопатофе, например, в Кабó-Вердé,
В Стамбуле, в Эльдорадо или в Ницце.
 
Я б там не знал, что надо за обедом
Три раза стопочку груздочком закусить,
И за опятами на вырубку сходить,
И про пирог с черёмухой не ведал.
 
И я б, наверно, равнодушным оставался,
Когда при мне туристы вдруг заговорят
Про Патриаршие Пруды и Летний Сад,
И хором Пятницкого я б не восхищался…
 
Тогда и Блока я читал бы в переводах,
А уж Есенина совсем не смог понять:
Ведь листопада золотую благодать
Считал бы я простым «явлением природы»…
 
Во многом я б, наверно, заблуждался;
Подумать страшно, но могло же быть вот так:
Будь я вьетнамцем, я любил бы есть собак,
Будь иудеем, я бы кошек не касался.
 
Но, слава Богу, нет! Судьба меня хранила,
Крещён, обвенчан и прописан был  в Москве,
И никогда зверьё не бил по голове:
Так нянечка, Есенина не знавшая, учила.
2014
 
СУГУБО ЛИЧНЫЙ ОПЫТ

На восток и на запад от центра земли,
Вкось от Пулковской нашей оси
Уносили когда-то меня корабли,
Рассекая небесную синь. 
                                                                                          
Обжигал и меня экзотический хмель,
Но не так, чтобы сбросить с коня:
Искушения всех чужедальних земель
Безнадёжно слабы для меня.
 
За Гиссарским хребтом – азиатский дурман,
На Манхэттене – допинг трясёт,
Но меня ленинградский волшебный туман
До того ещё взял в оборот.
 
В ленинградском тумане двуглавый орёл
Над моей головой воспарил,
Он мне зренье и слух обострил, и повёл,
И прямую дорогу открыл.
 
Что нам западный допинг, восточный дурман,
Им у нас не бывать в козырях;
Нам болота да снег, нам ковыль да бурьян,
Да сентябрь, что грибами пропах.
                          
И напрасно кичится иной человек,
Что изведал иные миры:
Ведь гиссарский кинжал и манхэттенский чек
Бесполезны для русской игры.
 
Манит, манит Жар-птица волшебным пером,
В чащу манит меня за собой;
И причём тут манхэттенский нарко-содом
И причём тут гиссарский разбой?
 
И не всё ли равно, где бывать довелось,
Если здесь, у опятного пня,
Вылезает наружу Вселенская Ось
И Жар-птицы перо – у меня.
2003
 
ЦВЕТА  РУССКОГО  ФЛАГА
Над чёрной вспаханной землёй
В тумане купол золотой. 
1997
 
* * *
Пиджак влетел в немалую копейку,
Но это – внешние круги;
Моя душа одета в телогрейку,
В резиновые сапоги.
 
Она идёт российским бездорожьем,
Да хоть бы и по целине;
В любой ненастный день и в день погожий
Она своя в своей стране.
 
В таком наряде можно лечь на землю
И небесам в глаза взглянуть;
Его мудрец, его пастух приемлет,
С поэтами уж как-нибудь.
 
А если кто чего, так в душу глянешь
И чётко видишь все дела:
Та чучелом в смешной заморской дряни,
Та неприлична и гола.
 
У нас ведь как – обычно с третьей рюмки
На стол выкладывают суть,
И всё понятно даже недоумкам,
Поэтому – не обессудь.
 
А у меня весьма высокий рейтинг,
Друзья признали и враги –
Моя душа одета в телогрейку,
В резиновые сапоги. 
2003
 
АВТОПАРОДИЯ
Сто грамм нектара засадил с утра,
Заел амврозией, лёг поперёк дивана.
С богинями всё то же, что вчера:
Венера ластится, но я хочу Диану.
 
В блокноте пять незавершённых строк,
В буфете три недопитых бутылки,
А в холле приготовлен альпеншток,
Чтоб троцким продырявливать затылки.
 
Но не сегодня: Дмитрий Ларин звал
К себе на бал, хоть к середине бала,
Но только чтоб Татьяну не смущал,
Как в прошлый раз, парижским секс-журналом.
 
Ещё Арины Родионовны внучок
Сказал, что гриб выходит на опушки…
И всё же – пять незавершённых строк,
И всё ж – пора заканчивать «Частушки».
 
Тем более, что был я приглашён
Их прочитать – и большей чести нету:
Омар Хайям и Франсуа Вийон
Приедут к нам на фестиваль поэтов.
 
…Нет, к чёрту! От Дианы SMS!
Я от волненья чуть не выронил мобильник:
«Твоя взяла. В меня вселился бес.
Готовь постель. И – водку в холодильник».
2014
 
В ДОЛИНЕ ДАГЕСТАНА

Метерлинком не пахнет, но синие птицы летают,          
И стандартная цепь соответствий ведёт через МХАТ                 
Прямо в детство, которое нас не бросает,
Просто где-то сидит, там, где старые куклы сидят.
 
Нашу взрослую прозу прорви головой, как газету,
И, как в прерванном фильме, задвижется чудо тотчàс:
Продолжает Пьеро монолог импотента-эстета
И бежит за Мальвиной жуир Карабас-Барабас.
1964

В окрестностях Дербента
 
ПОСЛЕДНЕЕ  ЗАСТОЛЬЕ                                    
С  ВАЛЕНТИНОМ  ВИНОГРАДОВЫМ

Пара дней – и мечта твоя сбудется:
Ты шагнёшь за русский порог.
На московских изогнутых улицах
Умереть не судил тебе Бог.
 
Всяк идёт по своей тропинке,
И лежать тебе там, вдалеке,
Не в холодном российском суглинке,
А в горячем арабском песке.
 
В целом это, возможно, неплохо,
Но – из той отдалённой земли
Не придёшь на мои ты похороны,
Я ж в ответ не приду на твои.
 
А нельзя ли судьбу туманную,
Расставаясь, перехитрить,
И сегодня, сейчас, заранее
Все грехи друг другу простить?
 
– Это мысль!       
– Подставляй, наливаю…
– Стыдно плакать…
– А есть ведь о чём.
– Будь здоров, дорогой!
– Лэхаим!
– Если что – извести письмом…
 
Хорошо, что запомним друг друга
Не со свечкой, а с рюмкой в руке.
За окном завывает вьюга,
Завывает самум  вдалеке.
1995
-------------------------------------------------------------------------------------      
Я горько сожалею о том, что это написал. Получилось – как накаркал.
Совсем недолго пожив в Израиле, Валентин Александрович Виноградов
скоропостижно скончался. На его похоронах читали это стихотворение…
 
ИРИНЕ МАЛАНДИНОЙ
                                         Вот идут по аллее, так странно нежны,
                                         Гимназист с гимназисткой, как Дафнис и Хлоя.

                                                                                       Николай ГУМИЛЁВ
Ира, ты помнишь Старомонетный
В сорок девятом году?
В конце переулка дымилась Этна,
Порхали в снегах какаду,
 
Цфасман играл гениальней Шопена;
Вздымаясь под потолок,
Читал Маяковский проникновенно
И скромно помалкивал Блок.
 
За спорами “Лемешев или Козловский?”
С доброй улыбкой следил
Квартирный сосед Пётр Ильич Чайковский,
Он запросто к нам заходил.
 
Помню, однажды с тобой попрощался,
Пошёл через Каменный мост _
Случайно с Есениным там повстречался…
Ну кто говорит – склероз?!
 
Видится чётко, во всех деталях
Любимых лиц череда;
Вот скучные рожи куда-то пропали,
Как не было их никогда!
1999
 
* * *
Не довелось, я никогда не жил
Среди Тургеневско-Толстовских декораций,
Но часто, часто приходилось мне взбираться
На Достоевские крутые этажи.
 
Я, как Есенин, душу строчкой рвал,
Дорога в Клюевских урочищах петляла;
Как дорога мне «ледяная рябь канала»
И сколько роз я Незнакомкам посылал!
 
Я шутки с Северянином шутил,
Над Мережковским откровенно насмехался,                                  
Бывая в Лондоне, я Герцена чурался,
Но к Адамовичу в Париже заходил.
 
Я в Чевенгуре слыл за своего,
Но не знакомы ни Окуров мне, ни Глупов;
На дачах чеховских варёных полутрупов
Бывало мне всегда немножко не того.
 
…И всюду – бесы. Сколько ж было их!
Но – на бесовских лжекумиров не купился,
От веры в Пушкина ни в чём не отклонился,
Ни в чём – ты слышишь? – ни на шаг и ни на миг.                                 
2003
 
ВОЗРАЖЕНИЕ БОРИСУ ПАСТЕРНАКУ
                                  Поэзия подыскивает мелодию природы среди
                                  шума словаря, и подобрав её, как подбирают мотив,
                                  предаётся затем импровизации на эту тему.

                                                                                        Борис ПАСТЕРНАК


Нет, классик здесь не прав, он пишет это зря,     
Исток поэзии – не в шуме словаря,
 
Не во вторичном, а в первичном он, в живом,
В стенаньях чувственности, в крике боевом,
 
В биенье сердца, уловившего шаги,
И в завыванье обезумевшей пурги;
 
В молчанье грозном затаившихся химер,
В хрустальной музыке семи небесных сфер,
 
В заре над озером, в мычании коров,
И в пьяном буйстве варварских пиров,
 
В полынном запахе, в изяществе стрекоз
И в лепестках с куста осыпавшихся роз…
 
…А в словаре мелодию искать –
Что в интернете с женщинами спать,     
 
Судить по формулам о горечи во рту
И по грамзаписи – о яблонях в цвету.           
 
…Кто ходит с плейерами в соловьиный сад,
Тот никогда в стихах не выйдет в первый ряд.           
 2004
 
ВАРИАЦИЯ  НА  ТЕМУ
БОРИСА  ПАСТЕРНАКА

                                             Привыкши выковыривать изюм
                                             Певучестей из жизни сладкой сайки,
                                             Я раз оставить должен был стезю
                                             Объевшегося рифмами всезнайки.
 
                                            Я бедствовал. У нас родился сын.
                                            Ребячества пришлось на время бросить.
                                            Свой возраст взглядом смеривши косым,
                                            Я первую на нём заметил проседь…

                                                        Борис ПАСТЕРНАК “Спекторский”                                            
 
Я полной мерой брал себе изюм
Певучестей из жизни скудной пайки
И никогда не оставлял стезю
Объевшегося рифмами всезнайки.
 
Я бедствовал, но в том причины нет
Считаться побеждённым человеком,
Хоть бедствовал не просто пару лет,
А полный срок отпущенного  века.
 
Но что там матерьяльный интерес,
Тем более какая-то там проседь;
Заставить не смогла КПСС
Ребячества хотя б на время бросить.
 
Ну, отнимали. Находил ещё,
Брильянты с тротуаров поднимая;
Зато меня и не пугал расчёт
Ни к Рождеству, ни к Октябрю, ни к Маю.
 
Ведь если я ничей не протеже,
То незачем равняться на кого-то;
Я жил на непрестижном этаже,
Ходил в толпе на общие работы,
 
Я оставался на своей оси,
И мне пошёл особенно во благо
Совет “Не верь, не бойся, не проси”,
Пригодный ведь не только для ГУЛАГа.
 
…Войдя с мороза, греясь у тепла,
Цитатками насмешничала Муза:
“Такой изюм я нынче принесла!
Иди ко мне… Ложись и ешь от пуза”.   
2000
 
ПОДДЕЛЬНЫЕ СНЫ
Смешно читать, как некие банкиры
«Возобновили Пушкинский лицей»…
Там треуголки, гроты, монплезиры
Для хорошо проплаченных детей.
 
Не в «мерседесах» – в экипажах тряских
По парку возят их вперёд-назад;
Растрёпаны с Ахматовской подсказки,
Тома Парни на скамьях там лежат.  
 
В кустах – магнитофоны с русской песней,
А плейеры вообще запрещены…
Но вся эта подделка, хоть ты тресни,
Не навевает Пушкинские сны!
 
И хоть, как встарь, скрипучи половицы                                        
И в дортуарах точно тот же вид,
Банкирским деткам почему-то снится                              
Одесса-мама, дядя Уолл-стрит!
 
Какой тут, к чёрту, спирт в полтавском штофе,                      
Где тут ладья, какой девятый вал?
У них с пера течёт морковный кофе,
Как Маяковский некогда сказал.
 
Конечно, что до премий и до лавров,
Русскоязычные получат их с лихвой:
Банкиры платят, пресса бьёт в литавры,
Профессора качают мудрой головой.
 
Наш подлый век горазд на эти штуки,
Сальери Моцарта обставит без труда.
Я убеждён, что Пушкину ни Букер,
Ни Нобель премии не дал бы никогда!             
1999
 
ОЛЕГУ КОЧЕТКОВУ
Стихи моих разболтанных друзей
Порою вызывают недовольство:
Кто из рогатки выстрелил в посольство,
Кто прогулял экскурсию в музей.
 
Ну дети, ну подростки, ну как мы,
Ну кровь кипит, мешая плюс и минус –
Один попортил чью-то там невинность,
Другой потряс научные умы.
 
Но все повально любят соловьёв,
Собак и кошек, пьянку и рыбалку,
Им для друзей самих себя не жалко,
Ещё они не любят лишних слов.
 
…А на другом конце одной страны –
Гомункулусы бродские. Культурны,
Играют в шахматы, не плюнут мимо урны,
Да только вот на ощупь холодны.   
2002
 
* * *
Иностранец, как валенок, серый,
Никогда не бывал в Костроме,
А туда же – мол, «в Эсэсэсэре
Жили вы взаперти, как в тюрьме».
 
Сам не ведает, где это – Суздаль
И на карте не сыщет Урал,
Что такое солёные грузди
И тройная уха – не слыхал.
 
Но с каким «европейским» апломбом
Он о музах судил и рядил:
«Пьер Безухович больше – не бомба,
Гарри Поттер его перекрыл…».
 
После мы собрались у рояля,
Пётр Сергеич тряхнул стариной.
Иностранец был очень печален,
Чуть не плакал над нашей страной:
 
«Я всё думал о вашей Голгофе,
О ГУЛАГе, о драме Руси;
До чего же трагичен Прокофьев!..»
Петя, правда, играл Дебюсси.
2008
 
* * *
Слабее свет, сильнее тьма,
И очень скоро
Нам скажут: свет сошёл с ума,
И нету спора.
 
Не говори, что ты не знал,
Что всё случайно:
С начала дней звенел сигнал
Отнюдь не тайно.
 
Не говори, что ты был пьян.
Лежал в кювете,
И то, как высох океан,
Ты не заметил.
 
Не ври, что даже не слыхал
Раскатов грома,
И что навис девятый вал
Над крышей дома.
 
Пригревшись около жены
И возле внука,
Ты отмахнулся от войны,
Ты всё профукал.
 
…Блаженный мир! До сей поры
Не понял, что ли?
Ведь катишься в тартарары
По доброй воле!
1999
 
В ТУРПОХОДЕ
                                                            Н.Б.
Снег съёжился, приговорённый,
Классически-прозрачные леса
Застлали горизонт лиловым дымом.
Два египтянина-грача (из перегнавших
Весну) покашливают, и на них в обтяжку
Трико из перьев цвета чернозёма.
 
Не заслоняющие солнца облака
Заметны лишь в припадке пессимизма,
Который, как известно, тесно связан
Со скверным знанием календаря.
Весна печальна острым предвкушеньем,
Но для чего заглядывать вперёд?  
1957
 
ЛЕТО  ГОСПОДНЕ

                                                          Н.Б.
Лето Господне стояло, прекрасное лето,
Красного в яростный полдень купали коня,
Красного, красного, невероятного цвета…
Что-то внезапно тогда снизошло на меня:
– Лето Господне запомни, прекрасное лето,
Время проходит, и не повторяется это,
Полный зенит золотого роскошного дня.
 
Дальше – сниженье, скольженье, смещенье в упадок;
О, красота увяданья – одна из первейших красот;
Пушкин, Есенин, цитаты, наверно, не надо,
Всё, что ты скажешь, известно давно наперёд.
Да, он прекрасен, сентябрь, но, увы, это всё же упадок,
Смерть, а не что-нибудь, подлинный смысл листопада,
Лист отлетевший на ветку никто не вернёт.
И снизошло на меня то, что Лето Господне
Значит – что незачем делать какой-то запас;
Счастье – сегодня, любимая, слышишь, сегодня!
Нынче отложишь, а завтра никто не отдаст:
Флаг ваш упал, так до самого неба не поднят,
Яростный конь ускакал и, конечно, без вас…
…Сладостно долго, блаженно вершинное длилось.
Что снизошло – снизошло, надо думать, не зря;
Длительность Лета Господня как высшую милость
Принял тогда я взамен октября-ноября,
Да и декабрь добавил, чтоб только продлилось,
Только бы чтобы любилось, любилось, любилось –
Вплоть до сентябрьского берега календаря.       
2004

 

Tags: 

Project: 

Author: 

Год выпуска: 

2021

Выпуск: 

2