Дом Пеки — с подклетью, деревянный конек есть на покатой крыше, на окнах резные наличники аккуратной рамочкой. И всё бы ничего, да только старый он. Углы малость просели, ушли в землю. Но разве настолько, чтоб шибко волноваться?

Деревня Пекина тоже ничего, просторно расположилась на холме. Вокруг хватает угодий морошки да княженики. Можно и живицы раздобыть на веретье сосновом, что неплохо для поддержки местной лесной промышленности и укрепления домашнего благосостояния.

Живи, как говорится, и… слушай родную мать. Она ведь об чём толкует?

Было вот чт о сказано поутру. Перед тем, как Пеке убежать в лес:

— Деревня у нас тихая. И погоды стоят завсегда вразумительно мирные. Отчего же нашенские ребята отчаянные такие? Ты, Петя, поимей в виду. Изо дня в день на охоту с мужиками ходить необязательно.

— Ага, — ответствовал Пека.

Схватил кусок хлеба и убежал.

Сидит мать у окошка с наличниками, где вырезаны деревянные рыбки и петушки. Смотрит на дальнего леса острозубую гребеночку еловую. Ни об чём больше не толкует. Только знай себе вздыхает: не послушался Петя.

А за печкой — Шишок. Тот самый домовой, что издавна живет в избе. Он обычно бродит ночью по скрипучим половицам и кряхтит, словно представляет из себя рассохшуюся доску.

Ходит он в мятой-перемятой фетровой шляпе и старых обтрепанных ботинках. Нынче сидит тихо. Шляпу снявши, почесывает в затылке и так себе думает:

“Погоды наши известно какие. Лишнего мать не сказала Пеке. А только он и впрямь бедовый. Всё шастает по дальним веретьям да по заячьим ложкам. Не желает, вишь ты, замечать, что в дому я тако же проживаю”.

Меж тем Пека вместе с мужиками ружейными гонял волка в серо—зеленых ольховых увалах. А когда взяли свою непременную добычу и по светлому редколесному дору понесли домой, он от тех веселых пешеходов отбился. Наладился посмотреть заячьи кустистые лежки поодаль.

Покладисто развернулся. И глядь — на опушке, среди крушиновых упорных пучков, стоит гордо и независимо огромное вековечное дерево. Нисколько не смущено упорным наступлением низкой поросли. Узловатые ветви широко раскинуты над землей.

Поблизости вся почва перерыта. Будто плугом по ней прошлись дикие свиньи.

Принялся Пека соображать. Кабаны не зря тут бойчат — сладких корешков много возле этого дерева. Ой, стоит пахать пятячками рыхлую подстилку в роще. Найдется чего вкусненького поесть!

С тех пор Пека навещал не раз местечко заветное. Увидит следы кабаньего пиршества, усмехнется — живете вы бойконько! вас в нашенских краях многонько! вон как напахали, натопали!

И правда, сходились сюда кабаны с ближних перелесков и укромных отдаленных урочищ. Приметное место.

Интересуют парнишку даже такие походы, когда ногам трудновато, а ружью работы нет напрочь. Причина для интереса простая. Взять если солонец в густо облиственном березняке, то наведываются к нему и лось, и заяц-русачок, и лисовин осторожный.

Не вредно это — глянуть, куда тянет шустрых боровых обитателей. Где бойчат они с удовольствием, там и есть оно, бойкое лесное место. Когда хоть чуток полней удастся тебе спознать северные интересности, то ведь полегче здесь промышлять ружейному охотнику, да хоть и простому обитателю, коему здешнее проживание диктует смолоду обзаводиться не ленивой ничуть смекалкой и стойкостью к неожиданным наступам строгой природы.

Пека очень хорошо понимает, об чём толкует мать. Однако он не проходит, однако есть обязательно наблюдательный интерес такого свойства, чтоб ноги в руки и…

Шишок по ночам стучит всё громче и громче. Чихает окаянный дедок шибко-прешибко. Кашляет запечно. В подклети старыми горшками гремит, будто им там стало тесно до невозможности. Небось, утруждается в такой старательности, чтоб доказать: я самый большой знаток всяческих северных интересностей. И деревенских, и прочих дремуче лесных.

По всему дому стук да грём, и всё же нет отроку никакого дела до шустрого домового.

Взвозится дедок посередь ясного дня, несмотря на то, что отдыхать Шишку полагается по распорядку суток, ан парнишка — хлоп дверью! И нет его.

Куда, скажете, наладился?

По чернотропу мчится к проселку. Тому самому, что ведет в соседнюю деревню. На перекрестке растет здесь скромный — на посторонний взгляд — куст ирги.

Весь-то он усыпан ягодами. И почему не навестить сладкий перекресток, отчего не воспользоваться в пору высокого солнцестояния подарочками проселочными?

Они — принимайте их с дорогой душой! — висят, тесно прижавшись дружка к дружке чернильными боками. Словно маленькие виноградные гроздья, вобравшие в себя жаркий огонь небесный.

Кроме них, никто не похвастается африканским загаром, хоть топай себе до самой до Онеги.

Если приглядеться, на цвет они всё же неодинаковые. Есть такие, что отдают краснотой, а найдутся и вовсе белые. Белесые, будто мочало, которое обычно висит на тыну и велит начинать сначала.

Что касаемо белесо молочных, то незрелость это, понимать надо, а приятственные, вкуснеющие плоды — нет сомнения, черной масти. Африканского колера.

Эти самые и есть — сочные до немыслимости и сладкие до чертиков, они сахарному сиропу не уступят ни в чём. Однако, не дай бог, им переспеть: мигом увядают, никнут покорно, словно белый свет, бедолагам, не в радость.

Если им, кроме горячего солнца, еще что-то нужно для долговременного удовольствия жизненного, то возьми и догадайся.

Не догадаешься, но только много засохших черных ягод попадается Пеке под руку наряду со спело вкуснеющими. Куст ирги голенастый, высоконький. В три твоих роста, коли ты, конечно, к версте коломенской не имеешь отношения. И разве Пека шибко длинный? Нет, парнишка вполне подходящий для своих небольших лет. Потому способнее наблюдательному собиральщику обирать те виноградинки северные, что расположились как раз понизу. На обвисших ветках темно-зеленого куста.

Примечает паренек: в нижних-то, пожалуй, меньше прозрачной патоки, чем в тех, которые шапочно красуются на верхотуре.

Видно, верхним достается больше драгоценного тепла. Оттого они и крупнее , и приятственнее на вкус, да и созревают пораньше. Как говорится, приходят в полную зрелость без лишних раздумий, безо всяких задержек.

Возле ирги приютился колючий боярышник, с другого бока присоседился пышный куст калины. Стоит ирга в полудремном затишке, довольная, что солнышко пригревает макушку. И хорошо ей здесь, уютно.

Охотно дарит она отроку и прочим желающим свои сочные бусины. Птица летит — непременно опустится, поклюет. Путник идет — обязательно остановится, угостится подарочками африканской масти.

Поблизости вся трава примята. Бойкое место в лесу. Завлекательно парнишке вологодскому познавать тайны зеленого бора. Да уж, не одному Шишку быть знатоком северных интересностей, которых в сосняках многонько. И млад, и стар в дремных тутошних логах неутомимо целит глаз, в старательности примечает всяческие особливости, разве не так оно издревле заведено, чтоб шла жизнь путем—порядком в годы старые и новые? Вот ведь какая дополнительная школа Пекой усваивается потихоньку. А вы говорите, с какой стати ему обувку сбивать вдоль и поперек родного края?