Илья Оганджанов. Человек ФИО: роман в рассказах. — СПб.: Алетейя, 2020. — 316 с.
…Вначале, как водится, детство и отрочество — в этом романе, где повествование ведется от лирического «я» или, как в части с одноименным названием, «от третьего лица», где главный герой, словно смотрит на себя со стороны. И действительно, частые смены ракурса, точно взгляды извне и изнутри, придают объёмность и повествованию, и дают объёмность восприятия читателю. Вперед, читатель? «Пригибаясь под тяжестью двух чемоданов, отец упрямо тянет нас вверх, от дома к дому с табличками «СДАЁТСЯ» на заборе. Мама послушно семенит за ним, оборачиваясь ко мне с немой мольбой в глазах. И я изо всех сил стараюсь не отставать, еле волоча растёртые до крови ноги в сандалиях, купленных в «Детском мире» на вырост...»
Словно во сне, сцены из детства в романе мешаются с реальностью «лихих 90-х». «У брата с друзьями было несколько торговых палаток, или попросту — ларьков, в начале девяностых эти коробочки росли по Москве как грибы. Палатка брата стояла в центре, на Новослободской. Место людное, прибыльное. Особенно ночью», — рассказывает герой, и так понемногу, из года в год, от жены к незнакомкам за окном и от детских сандалий к железным сапогам судьбы складывается мозаика его жизни. Даже настоящее имя и фамилия — взамен казенного ФИО в названии романа проступает — фрагментарно, словно палимпсест на карте нашей Родины.
Цитировать эту прозу можно целыми кусками, они приторные и пряные, как халва или пахлава, и от них, конечно, ни слаще, ни проще не становится, но главное в этой прозе — послевкусие, то есть, как слово — уже не наше, чужое, остывшее — отзовется. По сут, это приглашение к филологической игре, но только без нажима, легко и изящно, почти «Легко и беззаботно», как в одноименном рассказе, только в книге игра эта ведётся со всей серьёзностью, которую диктует сама жизнь. То есть «Человек ФИО» в основе своей — лирическая проза, и возможно, языковая ткань — и есть одно из главных достоинств книги. «Учитесь видеть невидимое, молодые люди, — обращалась она к нам, драчунам и грубиянам, прогульщикам и лентяям, задавакам и сплетницам, будущим горьким пьяницам и кандидатам всевозможных наук, примерным мужьям и матерям семейств. И скелеты людей и животных на доске превращались в наскальные рисунки и оживали. Я прикрываю веки в надежде увидеть невидимое, в бессильной надежде оживить наше прошлое, обнять тебя, сказать тебе, как прекрасна жизнь, как невыносима, как невыносимо прекрасна, нашептать тебе на ухо весенний дурманящий бред, неотличимый от лепета юной листвы, но говорю только о яблоне в моём окне, о бабочке, которая порхает над цветами, словно зовёт их улететь, и ещё о небе и облаках, похожих теперь на царственные сугробы».
Герой ходит по городу, уходит от жены, прячется в киоске 90-х и воспоминаниях о прежних временах, то и дело пытаясь «слиться с народом», стать своим в коллективе, как у классика, «взять за руку кого-нибудь: будь ласков, / сказать ему: нам по пути с тобой». Точнее, так: «Я пошёл быстрее, будто тоже спеша вместе со всеми — по делам, на работу». Иногда сбегает в спасительный Питер. Раньше туда многие ездили за смыслом жизни, как в Индию. А как же, мы ведь всех там знали, словно в «Санта Барбаре». Майк, Боб, не надо мусорьить. «Я брёл по Невскому, жадно вдыхая сырой промозглый воздух, словно в нём таилось для меня нечто целебное, — вспоминает герой. — Но от чего, собственно, следовало мне излечиться? Я знал одно — так больше продолжаться не может: ежедневное протирание штанов в редакции, нескончаемая болтовня, выпивки, снова болтовня, уже пьяная, натужное писание никчёмных статеек». Сбежать, спрятаться, укрыться — тем не менее, было для него спасительным выходом всегда, еще с детства. Да и у всех нас, наверное, со времен эмбриона. «По праздникам стол выставлялся на середину комнаты, и бабушка покрывала его просторной накрахмаленной белой скатертью. Плотные жёсткие края её низко свешивались, и я сидел там, как в домике. Мне бы и сейчас хотелось так же спрятаться куда-нибудь от всего и от всех. Но как это будет выглядеть и что подумают люди?..»
Жанр этих историй — быль, рассказы из выдуманной жизни, фантазии о реальных событиях, семейные притчи. Сюжетность или бессюжетность тут не так и важны - порой всё решает интонация, точно подобранное слово, точно подмеченный и точно переданный в слове образ, — именно это делает персонажей книги живыми и определяет подлинность высказывания. Иногда, спрятавшись в домик под столом, пока дед с приятелем ужинают, такое можно было услышать! Какой там Гроссман, какой Домбровский! «В ушах что-то гудело, ныло, звенело, будто у меня начался жар, - настраивает волну памяти автор-герой, — и сквозь этот шум до меня едва доносились рассохшиеся голоса и обрывки разговора. — Ты в Германии после войны был? — Зачем это? — А я был. И видел, как там люди живут. Ты мне скажи на милость: кто войну — то выиграл? Это несерьёзно. Они себе жируют, а Митюха наш, ты же знаешь, сколько он юнкерсов да мессеров пожёг, Митюха в бараке так и помер. Последние годы к пивной таскался — подвиги свои расписывал и у пацанов на чекушку клянчил».
В любом случае, о каких бы подвигах не шла реча, у нас сейчас острый дефицит такой прозы, вы не находите? Ведь большинство гонится за сюжетными перипетиями, за экшеном, за внешними эффектами, а здесь, под столом, в подполье, так сказать, de profundis… Словом, именно то, что всегда отличало русскую литературу, делая её особенной.
Примечание
Оганджанов Илья Александрович 1971, Москва.
Закончил Литературный институт им. А.М. Горького, Московский государственный лингвистический университет, Международный славянский университет.
Публикации: журналы «Новый мир», «Знамя», «Дружба народов», «Октябрь», «Урал», «Сибирские огни», «Крещатик», «День и ночь», Plavmost, «Вавилон», «Черновик», «Меценат и мир»; альманахи «День поэзии 2000», «Легко ли быть искренним», «Илья», «Словесность», «Кипарисовый ларец», «Артбухта»; антология «Русская поэзия. XXI век»; книги стихов: «Вполголоса», М.: ЛИБР, 2002, «Тропинка в облаках», М. Летний сад, 2019.
Переводы с английского: Т.С. Элиот, Роберт Фрост, Сильвия Плат, Уолт Уитмен, Дилан Томас, Эзра Паунд, Филип Ларкин. Переводы с китайского: Ду Фу.