Вот дом,
Который построил Джек.
С. Маршак

Действующие лица

Олигархический тандем:

Роман Андреевич — демон к шестидесяти.

Леон — короткий анчутка^[1] к тридцати.

Бенедикт — длинный анчутка к тридцати.

Семья Кряжистых:

Каролина Карловна — ведьма за шестьдесят.

Михаил — бес за сорок.

Борис — полубес к сорока.

Глебушка — чёрт за тридцать.

Настенька — ведьмочка за тридцать.

Лизон — ведьмочка за двадцать.

Прочий сброд:

Отец Сергий — экзорцист на доверии. Без возраста.

Юрий Владимирович — адвокат дьявола. С возрастом.

Светлана Николаевна — дьяволица за тридцать.

А также:

Шотландская и русская массовки.

Действие первое^[2]

Трик & Трак^[3]

Теги^[4]: #«Юбочники» и «порточники», #Хэллоуин, #«Черный квадрат», #«Красный квадрат», #«Johnnie Walker», #«Red Label», #«Black Label», #Swarovski, #«Некрополь Москвы», #Формат ЗD, #Джек.

Картина первая

Карандашный набросок

Шотландия. Предместье Эдинбурга. Время по Гринвичу. Замок Романа Андреевича — олигарха-беженца.

В просторной зале у стены возвышается камин в человеческий рост. Над камином парит постмодернистский герб с перекрещенными алой и белой розами. По бокам камина, под бронзовыми бра, две картины: «Черный» и «Красный» квадраты Малевича. За ними скрываются вмурованные в стену сейфы. В камине на вертеле крутится баран. Около барана вертится слуга в ливрее. Он же — кухарка, прачка, охранник и мажордом.

По центру залы располагается гостиный стол со стульями викторианской эпохи. В левом углу прикорнули граммофон, стойка с виниловыми пластинками и хьюмидор красного дерева. На черно-оранжевых стенах висят картины с обнаженными девами, коллекция оружия и боксерские перчатки. На потолке лепятся пухлые херувимы с дудками и неимоверных размеров люстра с рожками и подвесками.

Вокруг в беспорядке разбросана антикварная мебель: оттоманки на кривых ногах и торшеры на стройных; кокетливые козетки и хрупкие ломберные столики; мощные кресла зеленого бархата и сытые пуфы в порочном атласе; уверенные шкафы и комоды; неуверенные серванты и секретеры.

Всё загромождено табакерками, пепельницами, статуэтками, вазонами, блюдами и прочим дорогим хламом. Иными словами: привычный русский бардак в непривычной европейской среде.

В правом углу залы на передвижной платформе возвышается трон, в металлический каркас которого встроены бутыли. Подлокотники имеют нежную округлую форму, они ирландского и шотландского происхождений — из пивной стеклотары «Guinness’а» и «Armageddon’а»^[5]. Седалище же выполнено из англоязычных скотчей, виски и бурбонов прямоугольной формы. Наравне с элитными, вопиюще дорогими емкостями, присутствуют вполне бюджетные «Johnnie Walker» — «Red» и «Black Label».

Спинку трона венчает коллекционный кельтский танкард^[6] на две пинты, с откидной крышкой. Бок кружки украшает древняя геральдика — дракон, попирающий лапой поверженного всадника. Рядом с воякой валяется бездыханный конь и сломанное копье.

В изножье трона стелется шкура бурого медведя. Из разверстой пасти хищника торчит потухшая сигара, под нижней челюстью притулились влажная от виски мельхиоровая пепельница и серебряный квейк^[7] с окурками.

На троне восседает завернувшийся в шотландский плед Роман Андреевич. На мизинце его левой руки сверкает перстень; на подбородке — шотландка-переросток с разноцветными плетеными косичками; волосы на голове стянуты в хвост и перехвачены триколорной — под цвет флага покинутой отчизны — лентой; на шее болтается шотландский шнурок с двумя мохнатыми ало-белыми цветами, напоминающими «затычки»-наушники.

Олигарх облачен в несвежую сорочку, мятый жакет «Принц Чарли», с расстегнутым под ним жилетом, и килт, украшенный цепочкой белого золота. С цепочки свисает отороченный каракулем кожаный спорран^[8]. Ноги олигарха покрыты полосатыми бело-сине-красными гольфами с глупыми бумбонами. Гольфы слегка приспущены, бумбоны лениво покачиваются из стороны в сторону. Роман Андреевич задумчиво дудит в волынку. Взгляд его печален и опустошен.

Леон (протыкая шпажкой тушу барана). Роман Андреич, ну хватит уже. Ушам больно.

Роман Андреевич. А?

Леон. Выключите звук, пожалуйста. У меня голова раскалывается.

Роман Андреевич. А у меня сердце. Ты посмотри, что со страной творится. Средневековье! Мужики в юбках права качать начали! (Пауза.) Народ против кого, против королевы попер! Ты читал, что на Трафальгара творится? Нет, ты читал это? Полицейские якобы забили до смерти мирного шотландца, который, задрав юбку, показал премьеру пятую точку. Ты в это веришь?

Леон. Нет, конечно. Британия — демократическая страна.

Роман Андреевич. Вот, и я о том же. Не мог он жопу показать.

Леон. Жопу мог. Забить до смерти не могли. Это вам не Россия.

Роман Андреевич. Ой, да ладно тебе, в самом деле. (Всаживает струю воздуха в волынку.)

Леон. Роман Андреич, я ща на колени хлопнусь. Пожалуйста. Не волыньте.

Роман Андреевич (перестает играть). Ладно, ладно. Вообще, Лёнчик, в Москве, помнится, тебе этот колорит нравился. Юбочный. Когда ты еще у Вадика, царство ему небесное, и Каролины Карловны работал. Забыл, что вы на Рублевке с Беней вытворяли? Напялят юбки и давай в волынку дудеть. Тоже мне охрана. Цирк! Вас же в приличном обществе показать нельзя было.

Леон. Так то в Москве. Мы с Беней прикалывались просто, под шотландцев косили. Круто же было! А тут туман, дожди, скука. А вы еще на волынке этой. Удавиться хочется.

Роман Андреевич. Вот. Доприкалывались. Ты хоть понимаешь, что революция на носу? Сейчас эти «юбочники» королеву ухлопают, и пиши пропало всей демократии. (Неумело пытается воспроизвести на волынке «The Queen is Dead» британской рок-группы «The Smiths».)

Леон. Монархии, вы хотели сказать. (Складывает ладони домиком.) Я прошу вас!

Роман Андреевич (задумчиво). Хорошая монархия демократию не отменяет. (Снова дудит.)

Леон. Роман Андреич, у вас бодун? Что это вас в политику понесло? Какая тут революция может быть, в такой сырости?

Роман Андреевич (не дудит). Ну, нам же морозы когда-то не помешали. Или ты, может, в Москве хотел бы остаться? Могу устроить.

Леон. Да ну, ни фига. После того, как Светка у Каролины Карловны всё наследство оттяпала. Ну ее в Болотную, Москву эту. Ни одного честного человека. Одни гастарбайтеры.

Роман Андреевич. А сам-то кто?

Леон. Я — честный гастарбайтер.

Роман Андреевич. Честных гастарбайтеров, Лёнчик, не бывает. Скажи спасибо, что я вас с Беней с собой забрал, сейчас бы горбатились где-нибудь у Светланы Николаевны... Что ж так башка-то трещит?

Леон. А чё вы так квасили вчера? Весь замок вверх дном. И хватит вам телик перед сном смотреть. Нормально всё у Трафальгара — разогнали их утром. Я наши каналы по спутнику смотрел.

Роман Андреевич. Да нет, я не из-за волнений. Всё равно они рано или поздно отсоединятся. Это и шотландскому ежу понятно. Депрессия у меня, Лёнь. Понимаешь? Де-пре-сси-я.

Леон. С чего бы это? Вы что... из-за целостности?

Роман Андреевич. Это ты на российском Тэ-Вэ таких слов нахватался?

Леон. А хоть бы и на нем.

Роман Андреевич. Смотри Discovery, здоровее будешь. Депрессия у меня по другому поводу. Со-о-о-всем по другому. (Пауза.) Из-за Гамильтона.

Леон (крутит тушу барана на вертеле). Вам-то не по фигу на него?

Роман Андреевич. Значит, не по фигу. Вот же черти! В Москве грабят, здесь грабят. Никуда от них не деться. Как думаешь, Лёнчик, кто его на картины развел, а?

Леон. А хрен его знает. Вас это колышет? (Колет барана шпажкой.)

Роман Андреевич. Угу. Колышет, еще как колышет... Он ведь мне недавно изящный набор подарил. Перстень, спорран, таблетницу. Шнурок вот шотландский. И знаешь что сказал? «Пусть, — говорит, — берегут тебя эти амулеты. Алый цветок — это могущество. А белый — защита Богородицы. А без защиты, Ромео, нет и могущества. Когда-нибудь тебе эти предметы обязательно пригодятся». (Теребит цветы на шнурке.) Ромео, хм... (Усмехается.) Приятно, конечно, хотя я из этого возраста лет сорок как вышел. Добрый сказочник этот Гамильтон, что тут скажешь. А самого, видишь, Богородица не уберегла... Но я, Лёнь, добра не забываю. Как и зла, впрочем. Надо будет во всем этом разобраться, конечно... (Мычит волынкой.)

Леон (хлопается на колени). Ну, Роман Андреич! Умоляю! Перепонки лопаются. Сколько можно!

Роман Андреевич (искренне). А что такое?

Леон. Что, что?! Вчера весь день бухали, мешали много. Шотландский ёрш пили. Виски, пиво, квас. Потом морс меня заставили делать, кисель варить. Всю мебель под утро перевернули... Сегодня... Я уже не могу это терпеть просто!

Роман Андреевич (удивленно). Моя мебель, между прочим. Хочу переворачиваю, хочу на место ставлю. Ты чего это такой нервный? Из-за российского Тэ-Вэ на меня обиделся? И встань с колен. В этой стране крепостного права нет.

Леон (поднимается). Да при чем здесь Тэ-Вэ? Вы со шкурой медведя вчера разговаривали, на брудершафт с ней пили. С портфелем, как угорелый, носились. Документы всю ночь с места на место перекладывали. Несли вообще чёрт-те чё... А сегодня в волынку с утра пораньше дудите. Тут любой с вами с ума сойдет. А вы говорите — нервный!

Роман Андреевич (с любопытством). Да ну? И что же я нёс? Не кричи, и так голова раскалывается.

Леон (успокаиваясь). Типа вы всех из-под земли достанете.

Роман Андреевич. Так и достану. Ты меня, Лёнчик, знаешь.

Леон. Да хрена лысого вам этот Гамильтон вообще сдался?

Роман Андреевич. Не он, Лёнчик, не он... И вообще, ты прав. Ску-учно-о-о... запредельно скучно... (Примеривается губами к мундштуку волынки.)

Леон. Ну, Роман Андреич, пожалуйста. Прекратите.

Роман Андреевич. Ладно, успокойся. Слушай. Может, по новой нажраться? А, Лёнчик? Как думаешь?

Леон. Five o’clock’a еще нет, чтоб бухать. И, это... Роман Андреич, не называйте меня так. В Европе я — Леон. Мы же договаривались.

Роман Андреевич (хмыкая). Ассимилировал, гастарбайтер? И вообще, к твоему сведению, Леон больше для Франции подходит... Кстати, а сколько сейчас? (Вертит головой из стороны в сторону, ищет часы.)

Леон. Рано пить еще.

Роман Андреевич. Нет, я нажрусь всё-таки.

Леон (пожимая плечами). Вот я не понимаю, оно вам надо? Уехать из эР-эФ в Шотландию и спиться?

Роман Андреевич. А потому что ску-уч-чно-о-о... (Наконец откидывает плед и встает; оправляет жакет, застегивает жилет на все пуговицы.) Смог, сплин, сплюнь. Тьфу! Грабежи эти пошли. (Хрустит суставами, бродит взад-вперед по зале, возвращается к трону, интересуется содержимым танкарда, задумчиво хлопает откидной крышкой, бормочет под нос.) М-да, алкоголизм бывает мажорный и форс-мажорный... (Пауза.) Ведь это же не первый увод картин за год. И главное. Ощущение, что мне схема знакома. И заметь, никого не поймали. Даже подозреваемых нет.

Леон (отворачиваясь спиной). В Москве тоже весело было. Тоже не ловили никого. И забейте вы на картины, Роман Андреич.

Роман Андреевич. Не забью... А в Москве, Лёнь, и правда жизнь была, движуха, разборы полетов. Рыла родные опять же. А тут что? Выйдешь на улицу — сплошные джентльмены. Соплей перешибить можно. А теперь еще и «юбочники» права качать стали.

Леон. Вы давно в зеркало смотрелись?

Роман Андреевич. Я не по одежде имел в виду, а по ментальности.

Леон. По чему?

Роман Андреевич. По менталитету. Если в двух словах, Леончик, то мир делится на две категории — «юбочники» и «порточники». Одни правду оголяют, другие скрывают. А правда, между прочим, у всех одна. Та, что между ног. Особо тут хвастаться нечем.

Леон. Демагогия какая-то. С этим... пафосом.

Роман Андреевич (усмехаясь). Узнаю, Леончик, ярлыки 1-ого канала.

Леон. Леончиком тоже не надо... И что-то я не помню, чтоб вы в Москве особо в движухах участвовали. Чуть ОБЭП заявится — вы сразу на самолет. Извините, конечно.

Роман Андреевич. Согласен, надо было ввязываться. Эх, сколько я в Москве из-за этого потерял. Знал бы, из драк не вылазил.

Леон. Так мы вроде и так из них не вылазили. Ну... это... Вы-то, конечно, образно.

Роман Андреевич. А я вот не образно хочу. Хочу по-настоящему, по-русски. Так, чтоб харя в кровищу. Так мне тошно сейчас. После всего... (Пауза.) Знаешь, чтоб нос сломанный и почки отбитые. Чтоб души перелом! Открытый!

Леон. Ну, это я могу, конечно, устроить. Но вы ж меня закатаете потом.

Роман Андреевич. Не закатаю. Слово даю.

Леон. Олигарха слово?

Роман Андреевич. Его.

Леон. Не подпишусь тогда. Болека вон просите. Беню, в смысле.

Роман Андреевич. Кстати. Точно! Как я сразу не догадался? (Противным голосом.) Бе-ня-я-я-я!

Входит садовник, шофер и чистильщик бассейна — Бенедикт. На нем прорезиненный фартук с нагрудным карманом. В одной руке огромные садовничьи ножницы. В другой — букет из алых и белых роз из зимнего сада.

Бенедикт. Hello, Роман Андреич! How are you?

Роман Андреевич. Fine. Слушай, Бень, дело есть. Отметель меня, пожалуйста. Хандра у меня.

Бенедикт. Вы ж меня закатаете потом.

Роман Андреевич. Вы сговорились, что ли?

Бенедикт. А я чё, подписывался, чтоб меня в Лондоне хоронили?

Роман Андреевич. Да никто тебя не собирается в Лондоне хоронить. Тем более что до него отсюда пилить и пилить.

Бенедикт. А где тогда? На природе? Или, может, в зимнем саду? Букет я уже нарезал. (Ставит цветы в вазу.)

Роман Андреевич. Ты что, Бень, не понял? Я тебе сделку предлагаю.

Бенедикт. Cоntract, в смысле?

Роман Андреевич. Вроде того.

Бенедикт. Ну а conditions’ы какие? (Кладет ножницы на стол.)

Роман Андреевич. Ну, какие-какие. Поспаррингуемся просто. Я тебе десять фунтов дам.

Бенедикт. Я ж вас умочалю, Роман Андреич. Какое поспаррингуемся?

Роман Андреевич. Ты мне не хами давай. Я, между прочим, на морфлоте когда-то служил. Руки удар еще не забыли. Ого-го удар какой!

Бенедикт. А смысл? (Обращается к Леону.) Ты можешь что-нибудь объяснить?

Леон (пожимает плечами). Опять за старое взялся. Тоска, чего непонятного? Этот... сплин.

Бенедикт. Так, может, шотландских цыган лучше закажем? Или бухнем просто? В пабе.

Леон. Five o’clock’a еще нет.

Роман Андреевич. Я не хочу в паб. Я крови хочу!

Бенедикт. Это вам, Роман Андреич, в Москву надо. К «ватникам» и «пиджачникам». Или к «юбочникам» на Трафальгар. Там оттянетесь. За десять не согласен.

Роман Андреевич. Двадцать.

Бенедикт. Fifty.

Роман Андреевич. Тридцать пять.

Бенедикт. Семьдесят.

Роман Андреевич. Ты на английском только до пятидесяти научился считать? Сорок. И ни пенни больше.

Леон. Роман Андреич, вспомните Москву. Вы там тоже не умели торговаться. И чем это всё закончилось?

Роман Андреевич. Ты давай барана готовь!

Бенедикт. Лёлек прав. Сто. Или дальше продолжаем?

Роман Андреевич. Ладно, хрен с тобой. По рукам. Леон, будешь рефери.

Леон. Вообще-то у меня баран.

Роман Андреевич. Ну так выключи.

Леон. Роман Андреич, это камин, а не плита.

Бенедикт. Да мы, Лёль, недолго. Правда, Ромыч? Хлоп, и нокаут.

Роман Андреевич. Какой я тебе «Ромыч»?

Бенедикт. Sorry, Роман Андреич. Это я по московской привычке.

Роман Андреевич. Что-то я не помню у тебя такой привычки. Ладно, а «долго — недолго» — это мы еще посмотрим.

Бенедикт. Только бабули вперед, Роман Андреич. А то из нокаута особо не возьмешь.

Роман Андреевич. Вот ты наглый, как сто фунтов.

Олигарх подходит к одной из висящих на стене картин. Это «Черный квадрат» Малевича в китчевой золотой раме с переплетенными дубовыми листьями. Роман Андреевич отодвигает холст в сторону. За холстом обнаруживается сейф. Олигарх набирает на дверце код, в этот момент Леон и Бенедикт синхронно приподнимаются на цыпочках и, словно гуси, вытягивают шеи.

Леон (Бенедикту). Там у него офшоры. Бермудские.

Бенедикт (подмигивая Леону). Это где всё пропадает?

Леон. Ага, как в толчке. (Смеются.)

Роман Андреевич, не реагируя на смех, открывает сейф, достает толстую пачку денег, слюнявя пальцы, отсчитывает купюры. Кладет пачку на место, захлопывает сейф, придвигает картину и разворачивается к слугам. Те моментально опускаются на ступни и возвращают головы на места.

Роман Андреевич. Посмотрим еще на нокаут. Держи. (Протягивает деньги Бенедикту.)

Бенедикт (пересчитывает). Здесь семьдесят.

Роман Андреевич. Дай сюда. (Забирает купюры.) Нет. Ровно сто.

Бенедикт. Теперь я. (Настойчиво вытягивает деньги из рук олигарха.) Семьдесят.

Роман Андреевич. А я говорю — сотня.

Леон. Может, я попробую? (Берет фунты у Бенедикта.) Сотка вроде. (Еще раз мусолит бумажки.) Точно сотка.

Роман Андреевич (отбирает деньги у Леона; прикладывает руку, в которой держит купюры, кренделем к поясу). Я же говорил, а ты не веришь. Что я тебя обманывать, что ли, буду?

Бенедикт. Ну-ка.

Бенедикт нежно прихватывает олигарха за руку, распрямляет его цепкие пальцы, вынимает купюры, каждую показывает Роману Андреевичу и Леону, медленно опускает деньги в карман фартука и членораздельно говорит: «Семь-де-сят». Долго смотрит на Романа Андреевича, подходит к нему вплотную, вытаскивает у того из-за спины спрятанную за пояс банкноту, затем хлопает ладонями по складкам килта. Из килта выпадает еще две купюры.

Бенедикт (нагибается, подбирает банкноты). Шотландское чудо? Второе после Лох-Несса?

Роман Андреевич (недовольно бурчит). Никакого пиетета.

Бенедикт (убирает деньги в карман фартука). Ну чё, поехали?

Роман Андреевич. Лёлек! Леон! Перчатки!

Леон. Но у меня баран сгорит!

Бенедикт (сквозь зубы). Мы быстро, Лёль.

Леон. Ну как знаете. Сгорит — я не отвечаю. (Бенедикту.) И не называй меня бабским именем.

Бенедикт. А не надо кухарить.

Леон. Сам, между прочим, в фартуке.

Бенедикт. Ладно, кулинар, не дуйся. Поехали.

Леон. Три, как у любителей? Или двенашка?

Роман Андреевич. «Двенашка» плохо звучит. Не те ассоциации навевает.

Бенедикт. Тут и одного раунда хватит.

Бенедикт с Леоном двигают мебель в разные стороны, расчищая пространство для импровизированного ринга. Затем Леон снимает перчатки со стены и раздает спаррингующимся. Роман Андреевич и Бенедикт расходятся в противоположные углы. Леон идет за Романом Андреевичем, надевает ему перчатки, после направляется к Бенедикту, помогает ему.

Леон (Бенедикту). Ты его не сильно там. Он нам всё-таки зарплату платит.

Бенедикт. Угу, постараюсь. Вот придурок. В Москве ему не сиделось.

Роман Андреевич. Я всё слышу!

Роман Андреевич приседает, подпрыгивает, пыхтит. Бенедикт водит шеей и плечами.

Леон. Традиционно, Роман Андреич?! С разминочкой?

Роман Андреевич. Да! Со словесными баталиями!

Леон. Поехали тогда! Бьемся в дёсны!

Роман Андреевич (не двигаясь, кричит Бенедикту). Я тебя на шотландские гетры порву!

Бенедикт (из своего угла, с воинственным рыком). В Москве надо было рвать! Щас-то чё раззявились?!

Роман Андреевич. Под Тауэр закатаю!

Бенедикт. Не кипятитесь, фокусник! Юбка не мешает?

Роман Андреевич. Ты мне поговори еще! И не таких уделывал!

Бенедикт. Кто кого еще уделает, неизвестно!

Роман Андреевич. Ой, ой! Не смешите меня! Парикмахер цветов!

Леон (командует). Сходитесь!

Бенедикт. Замочалю! Всю страну разворовали!

Роман Андреевич. Пролетарий в фартуке!

Бенедикт. Хапуга в платье!

Роман Андреевич. Плебей! Быдло!

Бенедикт. Ворьё! Будете очки из бровей выковыривать!

Роман Андреевич. Я не ношу очки!

Леон. Бокс! Не в парламенте!

Сходятся. Пританцовывают. Нарезают круги, но не дерутся.

Леон. Бокс, я сказал!

Роман Андреевич (нелепо держит руки в перчатках перед собой). Сейчас, сейчас!

Бенедикт (Роману Андреевичу). Бей уже!

Роман Андреевич. Не бей, а бейте!

Бенедикт. Бейте уже, олигарх! Утомили!

Роман Андреевич. Я не могу первый!

Бенедикт. Как вы бизнесом вообще занимались?!

Леон. Баран сгорит!

Бенедикт. Баран передо мной.

Роман Андреевич. Что ты сказал?

Бенедикт. Что слышали!

Роман Андреевич. Кто «баран»?! Я — «баран»?

Бенедикт. Вы — баран.

Роман Андреевич (Леону). Нет, я так не могу, он меня оскорбляет. В конце концов, это просто неспортивно! (На мгновение опускает руки.)

Бенедикт. Достали уже! (Со всей силы впечатывает хук справа и догоняет снизу апперкотом; Роман Андреевич крякает и, вскинув ножки, падает на пол; юбка задирается.)

Леон (подбегает к Бенедикту). Ты чё, опух?! Ты же продуть, как всегда, должен был.

Бенедикт (снимает перчатки). Sorry, на автомате вышло. А не фига было грабли опускать.

Леон. Надо было ему всё-таки капу вставить.

Бенедикт. Ничё. Удалый баран не ходит без ран.

Слуги склоняются над олигархом. Леон подхватывает со стола кувшин и льет из него воду на лицо Романа Андреевича. Тот фыркает и приходит в себя. Крутит башкой. Зло сдирает с себя перчатки. Поднимается, ковыляет к трону. Взгромождается на него. Трет челюсть. Обиженно нудит волынкой.

Бенедикт. Роман Андреич... Ром...

Роман Андреевич не реагирует. Леон подходит к барану, крутит его на вертеле.

Бенедикт (виноватым голосом). Я ж не специально.

Леон (шаманя у камина и приправляя барана специями). Предлагаю Беню дисквалифицировать за недостойное поведение на ринге.

Бенедикт. А хочешь, в смысле — хотите, я себе по морде надаю? (Несильно хлопает себя ладошками по лицу.)

Роман Андреевич (вскакивает, кричит). А потому что!.. Потому что — ску-у-учно-о! Потому что — одиноко! Мне поговорить тут не с кем! У меня уже во рту от одиночества воняет! Я в Москву хочу!

Леон. Вам нельзя в Москву.

Роман Андреевич. А здесь я с ума сойду! Где твой баран? Не сгорел еще?

Леон. Не, я перевернул.

Роман Андреевич. Скучно!

Бенедикт. Ну так ведь праздник вот-вот.

Роман Андреевич. Надоело! Каждый год этот дурацкий праздник! Как идиот на нём выгляжу!

Леон. Так тоже вообще-то не очень.

Роман Андреевич. А потому что — скучно! Одиноко! (Топает ногами.) И спать из-за этой погоды постоянно хочется!

Бенедикт. Ёкарный бабай, ну чё ты заладил в самом деле!

Роман Андреевич. А ты мне не тыкай! Никакой субординации!

Бенедикт. Ладно, извините. А хотите, тёлочек позовем?

Роман Андреевич. Не хочу!

Леон. Может, мальчиков тогда?

Роман Андреевич. Нет! Надоело всё!

Бенедикт. Карликов с лилипутами?

Роман Андреевич. Ты за кого меня держишь?

Бенедикт. Я вообще-то цирк имел в виду. Королевский.

Роман Андреевич. Мне цирка в Москве хватило! Президентского!

Бенедикт. Так чего ж вас тянет туда постоянно?.. (Олигарх не отвечает.)

Слуги усаживаются по разные стороны от Романа Андреевича. Гладят его, точно маленького ребенка, по головке, сюсюкаются. Приговаривают, как в советском мультфильме: «Эх, Рома, Рома...» Олигарх куксится и гудит что-то печальное на волынке.

В этот момент раздается мелодичный звонок в дверь. Мелодия: «Москва — звонят колокола».

Леон (Роману Андреевичу). Вы разве ждете кого-то?

Роман Андреевич. Я? Нет, конечно... То есть, стоп... Да! Сегодня какое число? Ну конечно же! Как я забыть мог, сам же приглашал. Это, наверное, из Москвы приехали! Иди открывай! (Лихорадочно заплетает косички на бороде в одну мощную косу.)

Леон (бьет себя по лбу ладонью). Fuck! Я и забыл совсем! (Уходит в холл.)

Бенедикт. Вот чума сейчас будет. Мои вам congratulations’ы, Роман Андреич.

Возвращается обескураженный Леон.

Роман Андреевич. Ну что, приехали? Кряжистые, да?

Леон. Роман Андреич... Там это... Как бы это выразиться... Посылка...

Роман Андреевич. Посылка?

Леон. Да.

Роман Андреевич. Подарок, что ли, какой? Неси!

Леон. Ну... не знаю... (Переминается с ноги на ногу, мямлит.) Вы гроб заказывали?

Роман Андреевич. Какой еще гроб?

Леон. Односпальный. С кистями.

Роман Андреевич. Гроб? Какой к чёрту гроб?!

Леон. Откуда я знаю? Дубовый, наверное. Чё делать-то теперь будем, Роман Андреич? Там венки еще.

Бенедикт. Чё за херня? Метка, что ли?

Роман Андреевич. Чё?! Чё?! Разчёкались тут! Дохнуть теперь все будем! (Пауза.) С-суки! Нашли меня всё-таки. Нет! Я, пожалуй, нажрусь сегодня. Несите. (Направляется к трону, приседает, откручивает одну из бутылок и, путая квейк с пепельницей, плещет в последнюю коричневатую жижу.)

Бенедикт с Леоном вносят гроб.

Затемнение.

Картина вторая

Пасторальный мотив

Леон, Бенедикт и Роман Андреевич стоят, склонившись над гробом. В руке у Романа Андреевича мельхиоровая пепельница — олигарх посасывает вискарь и морщится, точно от неприятного запаха. Леон с Бенедиктом в недоумении перебирают ленты на венках.

Леон (читает). «От товарищей по работе», «Скорбим, помним, жди».

Роман Андреевич (нервно теребит косу на бороде). Вот сволочи!

Бенедикт. Жестко. Рвать отсюда надо.

Роман Андреевич. Куда? (Вытаскивает из споррана таблетницу, достает разноцветные пилюли.)

Бенедикт. Да хоть в Штаты.

Роман Андреевич. Они и там найдут.

Бенедикт. Но чё-то ж надо делать?

Роман Андреевич. Всё уже сделали, что смогли. Если и сюда их руки дотянулись... (Запивает пилюли алкоголем.)

Леон. А вот еще. Ту би ор нот ту би... От бисексуалов каких-то... Дальше вообще непонятно...

Бенедикт. Ну-ка, дай. (Читает.) Везер тис ноблер ин зе минд ту суффер...

Роман Андреевич (автоматически поправляет). Mind to suffer.

Бенедикт. Ага. Ту саффер. Зэ слингс анд арроус оф аутрагеоус фортуне... Абракадабра какая-то... Ор ту таке армс агаинст а си оф траблес... Блин! Язык сломать можно...

Роман Андреевич. Бень, ты в какой стране живешь? Это же Шекспир. Монолог Гамлета.

Бенедикт. А он разве не на английском писал?

Роман Андреевич. А это, по-твоему, какой язык?

Бенедикт. Какой?

Роман Андреевич (членораздельно). Ан-глий-ский.

Бенедикт. Да бросьте. Я английский знаю, это не он.

Роман Андреевич. А какой тогда?

Бенедикт. Ну, немецкий. Датский, может. Или даже финский какой-нибудь.

Роман Андреевич. Да нет, Беня, это — самый настоящий английский.

Бенедикт. Бросьте, Роман Андреич, прикалываться. Где тут — sorry? Indeed? Где? Покажите.

Роман Андреевич. А у тебя словарный запас из скольких слов?

Бенедикт (обиженно). Достаточный. Если надо — объясню. (Бьет правым кулаком в левую ладонь.)

Леон (переворачивает ленту). Тут на обратной стороне перевод есть. (Читает как телеграмму.)

Быть или не быть зпт вот в чем вопрос тчк Достойно ль

Смиряться под ударами судьбы зпт

Иль надо оказать сопротивленье

И в смертной схватке с целым морем бед тчк

Роман Андреевич (продолжает). Покончить с ними? Умереть. За-бы-ться! (Допивает виски, ставит пепельницу на гостиный стол.)

Бенедикт. Ну вот, так гораздо понятней! Забыться. А то ноблеры всякие, траблесы.

Роман Андреевич (Леону). Там есть еще что?

Леон. Конверт какой-то. Вскрывать?

Роман Андреевич. Покажи. (Берет конверт, рассматривает на свет.) Открытка какая-то. Некролог наверняка. Читай.

Леон вскрывает конверт. Достает открытку. Она оказывается музыкальной — с траурным маршем Шопена.

Леон (читает вслух). «Дорогой Роман Андреевич! Пусть не печалит вас музыка последнего пути! Пусть не смущают вас венки и ленты! Пусть не тревожат вас домовина и атласные подушки! Да, нет у вас Родины! Да, не имели вы семьи! Да, были вы гонимы и обесчещены! Но ваши боевые товарищи помнят вас! И каждый день, каждый час, которые вы проводите в изгнании и вынужденном заточении, не проходят для нас даром. Вы живете в наших сердцах еженощно, ежечасно, ежесекундно... И если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе!»

Роман Андреевич. Вот сволота!

Бенедикт. Чеченский след? Про Магомеда-то.

Роман Андреевич. Не городи чушь, я на их территории не работал.

Бенедикт (недоверчиво). Да ну?

Роман Андреевич. Неважно уже! Подпись есть?

Леон. Есть... (Пауза.) Всегда ваши. Семья...

Дочитать он не успевает. В этот момент распахивается крышка гроба, и из него появляется рука с бумажкой. Роман Андреевич, Леон и Бенедикт пятятся назад. Из гроба медленно восстает тело. Это — Глебушка Кряжистый.

Глебушка (облаченный в костюм чёрта). Слава Шотландии!

Роман Андреевич, Леон, Бенедикт (автоматически; хором). Шотландцам слава!

Глебушка. Танцуйте, узник совести! Вам повестка!

Роман Андреевич (срываясь на визг). И-и-иди-о-от! У меня чуть инфаркта не было!

Бенедикт. Вот так surprise!

Леон. Глеб Вадимыч, ты откуда?

Глебушка (выходя из гроба). Откуда-откуда? Оттуда. Из Москвы.

Леон. Ну ты дал, Глеб Вадимыч! Я же выстрелить мог.

Глебушка. Из чего? Из открытки?

Роман Андреевич. Уф, я уж думал — это за мной. Ну вы нас и напугали.

Глебушка. Ну, у кого совесть чиста, тем бояться нечего. Кстати, это вам, Роман Андреевич. (Вручает ему повестку.) Приглашение на казнь. От русского Кафки. Доставка DHL-ом, так сказать. Дверь-то откройте. Там остальная кодла.

Леон с Бенедиктом уходят в холл.

Глебушка (в недоумении оглядывает олигарха с головы до ног). А что это вы, Роман Андреевич, как Керенский вырядились? Панкуете?

Роман Андреевич. Это национальное.

Глебушка. Понятно. Хиппуете, значит. То-то я смотрю, на вас фенечек больше, чем на «детях цветов». Скажите честно, а в Израиле кипу бы прикупили?

Роман Андреевич. Мне, Глеб Вадимович, не надо. У меня есть.

Глебушка. Ну ладно, а беруши-то вам зачем? Шотландские соседи шумят? (Показывает на кожаный шнурок с цветами.)

Роман Андреевич. Это не беруши.

Глебушка. А что тогда?

Роман Андреевич. Так. Подарок. Амулет. От человека одного важного...

В это время в залу под хит ливерпульской рок-группы «The Beatles» «Back in the USSR» вваливается семья Кряжистых с православным священником. Все, кроме батюшки, облаченного в casual-рясу, одеты в карнавальные костюмы.

Каролина Карловна (мать), Михаил (старший сыно-брат), Борис (средний сыно-брат), Настенька (старшая сестра-дочь), Лизон (младшая сестра-дочь) и отец Сергий (никому не отец).

Леон и Бенедикт оттаскивают гроб в угол.

Каролина Карловна (в костюме летучей мыши; с распростертыми объятиями устремляется к олигарху). Роман Андреевич! Дорогой вы мой человек! Как же мы по вас соскучились! (По московскому обычаю трижды елозит щечками по лицу олигарха.)

Глебушка (поправляя). По вам, Карловна, по вам.

Роман Андреевич (обнимает Каролину Карловну, елозит в ответ). А уж я как! В этой стране с ума сойти можно! Вы маску-то снимите, Каролина Карловна. Я вас всё равно узнал.

Каролина Карловна. Я без маски, Роман Андреевич! Вам нравится?

Роман Андреевич. Отлично выглядите! Посвежели. Только другая какая-то... Вроде вы, а вроде нет.

Глебушка. Это у мамы ботокс, Роман Андреевич.

Каролина Карловна (шипит на Глебушку). Помолчи!

Слуги (хором). Nice to see you, Каролина Карловна!

Каролина Карловна (похлопывает их по плечам). Леонид! Бенедикт!

Слуги (хором). Помолодели!

Глебушка. Знаем!

Каролина Карловна щиплет Глебушку. Тот отбегает в сторону от матери.

Лизон (в латексном костюме черной кошечки; хвост-хлыст, перекинутый через руку; на голове трехцветный чулок). С Хэллоуином, Роман Андреевич! (Выключает iPad, из которого раздается музыка, прячет планшет в сумку, затем принимает из рук Бориса позолоченную тыкву с горящими электрическими свечами и вручает ее олигарху. Тыква разукрашена стразами.) А это вам сувенир. Swarovski! Последняя коллекция.

Роман Андреевич (принимая подарок). Спасибо, Лизонька! А что это у вас за чулок на голове?

Лизон. Это последний московский shit!^[9] Или вы телик не смотрите? (Стаскивает с головы бело-сине-красную балаклаву.)

Роман Андреевич (вертит в руках тыкву). Редко, Лизонька. Нет там правды. Сплошная пропаганда. А вещица забавная. Спасибо.

Глебушка. Сможете монолог принца Датского над этой тыковкой прочесть. Там, кстати, есть замечательные слова: «Боязнь страны, откуда ни один не возвращался...» Догадываетесь, на что это Вильям, Шекспир наш, намекал?

Роман Андреевич. Узнаю московский сарказм, Глеб Вадимович.

Настенька (в наряде нежной феи с крылышками; в руке разноцветная волшебная палочка). Глебушка, прекрати! Мы же только приехали.

Глебушка. «Офелия! О радость! Помяни мои грехи в своих молитвах, нимфа».

Каролина Карловна. Глеб! Хватит!

Глебушка. Самое время начинать, Карловна. А то у меня язык в гробу затек.

Настенька. Роман Андреевич, не обращайте на него внимания, вы же его знаете!

Роман Андреевич. Знать-то знаю, отвык немного. Здравствуйте, Настенька!

Настенька. Здравствуйте, Роман Андреевич!.. Лёнчик, Бенчик!

Слуги (хором). Hello, Анастасия Вадимовна!

Михаил (в гламурном костюме беса — с искрой). Ромыч! На! (Протягивает руку.)

Роман Андреевич. Миша! (Жмут друг другу руки.)

Борис (в костюме полубеса — без искры). Роман Андреевич! Как говорят в Финляндии — Хювя пяйвя! Добрый день!

Роман Андреевич. Боря! (Обнимаются, елозят.) А почему в Финляндии?

Борис. А я недавно финский учить начал. Для саморазвития. Ну и так. Мало ли.

Роман Андреевич. Похвально. В наше время всё может пригодиться. Интерактивно или как?

Борис. Пока, к сожалению, обычно. По самоучителю. Но надеюсь, в самое ближайшее время с прямыми носителями получится взаимодействовать. Пока в самолете летел, даже несколько пословиц выучил. Знаете, например, как на финском будет «скупой платит дважды»? Пихи максаа кахдести. (Лучится.) Здорово, правда? Меня еще, правда, произношение немного подводит, но я стараюсь. Или вот. Опи улвомаан сусиен мукана, йос элят нииден кансса. Угадаете, нет?

Роман Андреевич. С волками жить — по-волчьи выть?

Борис. Удивительная проницательность, Роман Андреевич! Как вы догадались?

Роман Андреевич. Жизненным опытом, Боренька, догадался. А произношение дело поправимое. Главное, чтобы, как ты выразился, «прямые носители» рядом были. А так — умница! Пословицы со смыслом. (Похлопывает его по плечу.)

Борис. Будут прямые носители, Роман Андреевич! Обязательно будут!

Отец Сергий. Славься дом сей во Христе! (Хищным взглядом оглядывает залу; осеняет углы.) Приветствую, Роман Андреевич!

Роман Андреевич. Здравствуй, Серёжа!

Лизон. Ой! А дайте я вас всех сфоткаю! (Снова достает планшет, разворачивает таким образом, что всем хорошо виден чехол с голограммной оранжевой тыквой на черном фоне; руководит.) Роман Андреевич, вы давайте сюда. В центр. Мам, ты рядом с Романом Андреевичем. Обними его. Миша, Боря, улыбаемся. Настька, сними очки!

Настенька. Я без очков не вижу.

Лизон. Тебе не надо видеть. Это на минутку.

Глебушка. Вампирам вообще видеть необязательно, они чуют.

Настенька. Дурак!

Лизон (батюшке, который рыщет по зале). Отец Сергий, вернитесь! Да, да, сюда. Нет, ложиться не надо.

Глебушка. Крест только снимите.

Лизон. Не снимайте!

Михаил (дает легкий подзатыльник Глебушке). Хорош болтать!

Глебушка. Я только начал. Бесово твое семя. (Леону и Бенедикту.) Анчутки сбоку. Не нарушайте субординацию. Роман Андреевич, возьмите фонарик Джека.

Роман Андреевич. Какой фонарик?

Глебушка. Да тыкву эту. Видите, как лыбится? Это она вам радуется.

Роман Андреевич. Я ее и так держу.

Глебушка. Так вы мордой-то ее от себя разверните.

Роман Андреевич. Вы, Глеб Вадимович, совсем не изменились.

Глебушка. Ну, юбку уж точно не ношу.

Каролина Карловна, Михаил, Борис, Настенька (хором). Глеб, пре-кра-ти!

Лизон. Так, улыбнулись все! Сейчас отсюда вылетит птичка!

Глебушка. И поцелует всех клювиком в лоб! Быстренько намазались зеленкой.

Каролина Карловна. Замолчи!

Лизон. Ну вот, мам, ты рот открыла. Переснимать придется.

Глебушка. Это она зевнула. Нормально, Лизон, оставь. Зевок в прыжке.

Михаил (Глебушке). Я тебя сейчас обратно в гроб уроню.

Роман Андреевич. А мне нравится! Это как раз то, чего мне здесь не хватало!

Глебушка (всем). Видите, у меня уже свое шотландское лобби образовалось.

Лизон. Глебушка, помолчи. Ну пожалуйста... Внимание! Пять сек! Фоткаю! (Делает несколько снимков.) А теперь со мной. Глебушка, иди сюда.

Глебушка (берет планшет; Лизону). В ноги олигарха падай. Типа бабло побеждает зло. Нимфой стелись. Роман Андреевич, а вы типа ногой ее попирайте.

Лизон (нервно щелкает хвостом-хлыстом). Ну Глебушка, ну не смешно уже.

Глебушка. Ладно. Так. Напряглись все. Роман Андреевич, представьте, что вы в СИЗО.

Роман Андреевич. Типун вам на язык, Глеб Вадимович!

Глебушка. Не разговариваем! Разговорчики, понимаешь, в строю! Итак. Роман Андреевич, вы признаете свою вину перед обществом? Распилы? офшоры? Подкупы? Лжесвидетельствования? Немножко полония в кофе? Самую малость, а? Первый полоний, как первая любовь, — раз и навсегда.

Михаил вырывается вперед и отбирает у Глебушки планшет.

Михаил. Вон на место!

Роман Андреевич. Да пусть болтает! Знаете, как я по вам соскучился!

Михаил. Всё! Улыбаемся! Улыбаемся, Глебушка, я сказал!

Глебушка. А я что делаю?

Михаил. Ты рожу корчишь! Не скалься, на!

Глебушка. А как, по-твоему, господарь Цепеш улыбаться должен?

Лизон. Кто?

Глебушка. Граф Дракула.

Борис. Ну, до Дракулы ты еще не дорос.

Роман Андреевич. Как же хорошо с вами!

Михаил. Фотографирую! Граф, улыбнулся быстро, а то осиновый кол всажу! (Фотографирует.) Всё!

Лизон (забирает планшет, рассматривает фотографии). Классно получилось! И крест такой, ух! (Отходит к гробу, делает селфи^[10]; принюхивается.)

Михаил. Только фотки не вздумай в сеть выкладывать.

Лизон. Ну я дура, что ли?.. А чё это за запах?!

Каролина Карловна. Точно! Паленым каким-то пахнет.

Леон. Баран! Баран сгорел! Я предупреждал!

Все бегут к камину. Подхватывают со столов емкости. Дуют, льют воду.

Леон (огорченно). Ну вот. Сгорел всё-таки. Я так старался.

Борис. Да, запашок.

Бенедикт. С другого бока вроде не запален.

Роман Андреевич (слугам). Уносите.

Леон. Кое-чё еще можно подать. Если вот тут и тут отрезать.

Глебушка. Только куски не перепутай. А то, знаю я вас, салатом прикроете просто.

Леон. Глеб Вадимыч, обижаешь. Я в поварском деле ас.

Глебушка. Это я уже понял. Шустрая стряпуха.

Роман Андреевич. Лёнь, напитки хоть принеси.

Леон (поправляя). Леон...

Глебушка. Леон? Так стриптизеров в Москве зовут.

Леон. Мы, слава Богу, не в эР-эФ, Глеб Вадимыч. Британия — свободная страна.

Роман Андреевич (Леону). Быстрее, я сказал! И приберитесь тут, наконец!

Слуги снимают вертел и уносят барана на кухню. Затем возвращаются, отволакивают гроб в холл и расставляют разбросанную после поединка мебель. Уходят на кухню.

Часть гостей рассаживаются, часть бродят по зале — рассматривают картины и коллекцию оружия.

Роман Андреевич. Ну, Каролина Карловна, рассказывайте. Как вы там поживаете? Как крестник мой?

Каролина Карловна. Да по-старому, Роман Андреевич. Сашенька подрастает. В детсаду сейчас. Круглосуточном. А то времени на него нет. А вот Светлана Николаевна помимо бизнеса еще и политикой занялась... Цветы, кстати, недавно разводить начала.

Роман Андреевич. Политикой? Без образования? Цветами занимается?

Глебушка. Ну вы, Роман Андреевич, вроде тоже оксфордов не заканчивали да и флорой, смотрю, увлекаетесь. (Кивает на розы в вазе.) Белая роза — эмблема печали, алая роза — эмблема любви.

Настенька (поправляет). Черная. Печали.

Роман Андреевич. Так я и в политику никогда особо не лез. Только бизнесом. А цветы это так — хобби.

Глебушка (усмехаясь). А для бизнеса образование, значит, не нужно? Ах, ну да, забыл. Пилить и без диплома можно.

Михаил. Тормози уже, на!

Глебушка (садится в кресло, картинно закидывает ногу на ногу). А что? Поддерживаю светскую беседу. (Ёрничает.) Предлагаю, Роман Андреевич, поговорить о погоде. Какие нонче погоды в Британиях? Дожди? Туманы? Иные осадки? Не шалит ли Ла-Манш? Давно ли наблюдались паводки? Ну, и самое главное. Что с полями для гольфа с крикетом? Как боретесь с плесенью?

Роман Андреевич. Вот сколько вас не видел, а вы, Глеб Вадимович, как были балагуром, так им и остались. А погоды плохие тут — даже в бадминтон толком не поиграешь. (Вздыхает.) Настроение паршивое. Что уж тут говорить — дрянь настроение. Сплин, тоска, депрессия. Вон, революция на носу. В Москву хочу. Там-то как?

Глебушка. А там всё стабильно. Ваньки-встаньки качаются, матрешки на месте, ну и вы в розыске. На выборах только подморозило.

Роман Андреевич (морщась). Не надо про выборы.

Глебушка. А чё так? Не любите игру в фанты? Вам по душе активный скрэббл?^[11]

Роман Андреевич (кисло улыбаясь). Нет, Глеб Вадимович, я больше лапту люблю. С городками.

Глебушка. Ну, в этот городок я бы на вашем месте не совался. Тем более вы и так в Forbes сильно сместились, слаломист вы наш. Как бы на новой трассе вообще ноги не переломать.

Борис. Да, Роман Андреевич, нельзя вам в Москву. Неспокойно там. А вы сейчас для всех лакомый кусочек. Что для правых, что для левых...

Глебушка. Что для центровых футболистов. Посадки нужны, сами понимаете. В смысле — голы. Для рейтинга. А то офисные хомячки недовольны. Свирепствовать начали... (Пауза.) Роман Андреевич, скажите, а у вас к рукам только определенные документы липнут?

Роман Андреевич (удивленно смотрит на руку, в которой всё еще держит повестку). Тьфу ты, чёрт! (Устремляется к камину, бросает в него уведомление, поджигает; говорит вполоборота с ударением на второе слово.) Какие еще новости?..

Глебушка. Ну как вам сказать, фигня всякая. В регионах референдум за отсоединение. Столицу переносят в Ёбург. В Москве организована русская диаспора. Остатки России присоединяются к Финляндии. Алеуты бесчинствуют. Государственный язык отменен за ненадобностью. Повсеместно вводят глиняные письмена. Еврейские погромы. Ну, это как всегда, впрочем. Много чего. За всем не уследишь... Иными словами, после долгих поисков ориентации на Запад или Восток Россия выбрала нетрадиционную ориентацию.

Роман Андреевич. Опять шутите?

Глебушка. Ну, после «юбочников» и «порточников» я, честно говоря, ничему не удивлюсь. Слава Шотландии, кстати!

Борис. Шотландцам слава!

Роман Андреевич. Беспредел, конечно, творится.

Настенька. Только шотландский.

Михаил. Бандерлоги, чё тут скажешь.

Глебушка. Ага, правда, в юбках.

Михаил. Зато платят хорошо.

Роман Андреевич. Платят?

Михаил. Это позже обкашляем, на.

Роман Андреевич. Миша, я вот спросить хотел. А откуда у тебя это странное «на» появилось? В Москве вроде не было.

Михаил. В офисе подхватил. От ЧОП-овцев^[12]. Бизнес же защищать надо.

Роман Андреевич. Понятно.

В этот момент входит Леон с подносом. На подносе стоят бокалы. К бокалам тут же устремляются Лизон и отец Сергий, рассматривавшие коллекции на стенах.

Леон. Аперитивы!

Роман Андреевич (раздраженно). Аперитивы, sir! Сколько можно повторять?!

Леон. Они самые, sir!

Михаил. Вот! Другое дело! (Поднимается, берет бокал.) Ты, Ромыч, Глебушку не слушай. Он глумится, как всегда. Скоро власть сменится — нормально вернешься, на.

Глебушка. Вот именно, что «на».

Роман Андреевич. Когда это скоро?

Михаил. Ну, лет через пять-шесть. Максимум двенадцать.

Глебушка. Сменится она, власть, как же. Шиворот-навыворот. Клептократия на клептоманию.

Каролина Карловна. Хватит вам о политике! В конце концов, мы отдыхать приехали.

Лизон. Точно, мам! Хэллоуин же!

Настенька. У вас есть костюм, Роман Андреевич?

Глебушка. А зачем ему костюм? Он и так замечательно выглядит. Вон как мимикрировал. От настоящего «юбочника» не отличишь.

Настенька. Глеб, ну зачем ты так? Ты вон на праздники вообще мундир поручика надеваешь. У Романа Андреевича тоже что-нибудь интересное должно быть. У вас же есть что-нибудь интересное, правда?

Глебушка (усмехается). Интересней шотландской юбки, по-моему, уже ничего быть не может.

Роман Андреевич. Есть, Настенька, но он мне надоел. Я так, пожалуй, буду.

Борис. Что-то вы совсем без настроения.

Роман Андреевич. А откуда ему взяться, настроению? Когда вон что везде творится.

Михаил. Ромыч, ну чё ты душный такой? Ща накатим, Британья сразу фейерверками расцветет.

Глебушка. Русскими. А какой костюмчик, если не секрет? Щелкунчика или дровосека?

Роман Андреевич. Мундир королевского гвардейца. Но там медвежья шапка очень неудобная. Сваливается постоянно. (Показывает руками огромную шапку.) И ремешок в подбородок жмет. Я сегодня не буду переодеваться.

Глебушка. Ну и правильно. У нас Сергуня тоже в постоянном прикиде. Экзорциста.

Отец Сергий. Побойся Бога, Глеб Вадимыч!

Роман Андреевич (Глебушке). А у вас серьезно мундир поручика есть? Настенька не преувеличивает?

Глебушка. Ну надо же в чем-то русские маскарады справлять. Вон, у Миши вообще гусарская форма в шкафу висит. Коляды ждет. До этого казачий бешмет был. Он его с бодуна в секонд-хенде приобрел. Там как раз оптовая распродажа была: килограммами шмотье продавали. Но фишка в том, что в комплект еще и нагайка входила. А она Мише сильно по пьяному делу мешала. Он ее частенько в ход пускал. В итоге пришлось остановиться на гусарстве, шпорах и сабельке. Пластмассовых, правда.

Михаил. Да ладно те, Глеб!

Настенька. А вот и не ладно, не ладно!

Роман Андреевич. Да-а-а... Давно я в эР-ЭФ не был... Ну хорошо. Давайте уже выпьем!

Все поднимают бокалы.

Каролина Карловна. За встречу, Роман Андреевич!

Роман Андреевич. За нее.

Чокаются. Отпивают.

Каролина Карловна. Отличный букет!

Глебушка. Зачетное винище!

Борис. Неплохо, неплохо. Знакомый вкус какой-то.

Настенька. Аромат! Ничего подобного раньше не пила.

Отец Сергий (врастяг). Сла-а-адость-то какая. Во Христе.

Михаил. Чё за вино такое знакомое? Не могу разобрать, на.

Борис. Квинтарелли Джузеппе?

Каролина Карловна. Боренька, что ты! Мы когда в Мадриде были...

Лизон. Нет, мамуль, это Франция. Жэ-Пэ Шене. Бюджетное.

Борис. Две тысячи первого, угадал?

Роман Андреевич (загадочно). Ни за что не угадаете...

Борис. Нулевого урожай?

Роман Андреевич (довольно улыбается). Нет.

Борис. Сдаюсь.

Глебушка. Может, экспрессивные чилийские виноделы? Или те больше по сухачу?

Роман Андреевич. Не угадали. Вы только прочувствуйте, как вино на фракции распадается. Это вам не Италия с Францией! (Водит носом над бокалом.)

Глебушка. Неужели местное домашнее? Ну, колитесь уже.

Леон (выстреливает). Arbatskoye polusladkoye! У нас весь погреб забит. Им и Massandroy.

Настенька. Для гостей?

Леон. Да. Sovetskу brut еще есть, но это на Новый год шипучка. Роман Андреич не разрешил открывать.

Роман Андреевич (Леону). Неси барана!

Глебушка. Роман Андреевич, вы в Британии нищенствовать стали? За нашу и вашу свободу?

Лизон. Фу, гадость какая!

Гости синхронно ставят бокалы на поднос. Леон уходит на кухню.

Роман Андреевич. Соскучился я, понимаете, соскучился просто. Сколько можно эти виски с Гинессом хлебать?

Глебушка. Зря. Вы бы денатурату, что ли, из duty free заказали. Спецом для нас. Или из трона чего вытащили.

Михаил. Мы бы не отказались, на.

Роман Андреевич. Не поймете вы меня. Для меня Arbatskoye давно элитным стало. Мне даже как-то неловко вам европейскую пакость предлагать. У меня вообще ощущение, что она последнее время окурками какими-то отдает. А в российском brutе, кстати говоря, перляж отменный.

Настенька. Простите?

Роман Андреевич. Ну, эти. Пузырёчки.

Глебушка. А что, не пузырится уже душа Мондорой? Мордор^[13] настал?.. Ладно уж, сиделец. Баран хоть настоящий? Или коза какая-нибудь из-под Твери?

Роман Андреевич (обиженно). Настоящий, настоящий.

Каролина Карловна. Роман Андреевич, знаете что, вы с мальчиками пообщайтесь, а я, пожалуй, с девочками на кухню схожу. Прослежу. Настя! Лиза! За мной!

Дамы удаляются. Слышно, как они тихо переговариваются между собой.

Настенька. Arbatskoye — гостям. Sovetskу brut — на Новый год. Какой перляж!

Лизон. Совсем он тут алкоголиком стал. Ему, по-моему, все равно, что сосать. Вы трон-то его видели? Он же даже бутылки не сдает.

Каролина Карловна. Тише, услышит еще. Здесь некуда сдавать. Отсталая страна. (Нервно оглядывается.) Роман Андреевич, мы скоро!

Роман Андреевич (в удаляющиеся спины женщин). Угу.

Михаил. Какой-то ты, Ромыч, не праздничный совсем. Чё не так, на?

Роман Андреевич. Всё не так. Курить будете? Угощаю.

Михаил. Не, после вина я лучше свои.

Борис. Так что случилось?

Роман Андреевич. Здесь болит. (Прикладывает руку к сердцу.) Ноет. Саднит. На-до-е-ло. И спать все время хочется. (Шагает к трону, поднимает квейк, направляется к камину, вытряхивает окурки, затем идет к хьюмидору и вытаскивает сигары.)

Глебушка. Трофейные или союзнические?

Роман Андреевич. Контрабандные.

Глебушка. Давайте!

Отец Сергий. «Отче наш», Роман Андреевич, на ночь следует читать. Молитва, она завсегда от греха отводит и злые сердца умягчает...

Долгая пауза. Мужчины смотрят на отца Сергия, как на конченого идиота, молча рассаживаются и закуривают сигары.

Картина третья

Наивный реализм

Глебушка (закуривая сигару). По березам и соснам, значит, соскучились? По махорочке? Это мы быстро можем организовать. Лет на десять.

Роман Андреевич (гильотинкой отхватывает кончик у сигары). Да ну вас, Глеб Вадимович. Мне бы одним глазком только, и обратно. Да и дел там невпроворот.

Глебушка. Одним глазком — это, знаете ли, до первого погранца. Может быть, погоны еще успеете разглядеть. А дальше — рожей в пол и берцы^[14]. Изредка будут во двор погулять выводить. Как раз между перестукиваниями по стенкам.

Михаил. Нельзя тебе сейчас в Москву. Закроют. Подожди несколько лет.

Роман Андреевич. Нельзя, но нужно. Неужели ничего не придумать?

Борис. А что тут придумать? Вас же любая собака в России знает.

Глебушка. Что собаки, его все блохи на собаках знают.

Роман Андреевич. А если грим или бороду очень серьезную отпустить? (Поглаживает шотландку-переросток.) Вот как у Серёжи.

Глебушка. Инкогнито типа? Аки шпиён? Представляете, во что ваши десять лет выльются, если поймают? Вы же, как йети, шерстью можете обрасти, а вас всё равно любой гэбэшный цирюльник опознает. Или вы думаете, что вас дреды в бороде сильно спасают? Так вот нет. Можно, конечно, еще в растамана поиграть или даже китайским мандарином вырядиться, но, думаю, и это не поможет.

Роман Андреевич (задумчиво). Да-а-а... И всё-таки я бы попробовал. Вряд ли меня в таком виде...

Отец Сергий (перебивает). Может, пластику?

Борис. Конечно! У мамы же есть знакомый хирург.

Глебушка. Ну да. До кучи ему осталось только лицо потерять.

Роман Андреевич. Это вы, Глеб Вадимович, на потерянную совесть намекаете?

Глебушка. Заметьте, Роман Андреевич, не я это сказал. А на воре шапка, как известно...

Михаил. Сейчас, Глебушка, ты обратно поедешь. Грузовым рейсом. В гробу, на.

Глебушка. Ты кого пугаешь? Сам подумай. Я ж и так — нежить.

Роман Андреевич. Кстати, а откуда он у вас? Презент этот крупногабаритный.

Михаил. Так просто. Наш он.

Роман Андреевич. В смысле — ваш?

Борис. Семейный бизнес, Роман Андреевич. Мы развиваться решили. «Kriazh Airlines», конечно, хорошо. Но мы диверси... короче, фицировали риски в прошлом году. Открыли сеть похоронных бюро. (Говоря эти слова, Борис деловито вытаскивает из внутреннего кармана пакетик и платиновую VISA, высыпает на столешницу порошок, ребром карточки аккуратно нарезает две «дорожки», затем достает стодолларовую купюру, скручивает ее в трубочку и, зажимая одну ноздрю пальцем, втягивает в себя белые кристаллы.) Будет кто? (Кивает на вторую «дорожку».)

Глебушка. Надо говорить салоны ритуальных услуг, Боряйла. Так солидней понты кидать.

Михаил (гордо). «Братья Кряжистые и Ко»! Лимитед, так сказать. Я там и.о., Ромыч. (Борису.) Дай мне чутка. (Всасывает ноздрей половину «дорожки», кряхтит.)

Роман Андреевич (кашляет). Зачем? «Братья»?

Борис (дотягивает за братом порошок). Людей хоронить.

Роман Андреевич. Каких?

Отец Сергий. Отошедших. Неужто, Роман Андреевич, пояснять сие надо?

Роман Андреевич. Ничего не понимаю. Это что, прибыльней, чем авиалинии?

Глебушка. А то! И материал всегда есть, и спрос. Самолеты падают, гробы восстают.

Роман Андреевич (задумчиво). И давно вы этим?

Борис (трет пальцем десны и прячет аксессуары в карман). Так я же говорю — год. Мы гробы, как обычно, через свои авиалинии привезли. Один из партии взяли и вам доставили. Ну а Глебушка уже около дома в него лег.

Роман Андреевич. Интересно-интересно...

Михаил (неожиданно вскакивает). Ромыч, да ты не понял! Бизнес — крутяк! Реальная тема. Ты хоть знаешь, сколько по миру народу дохнет? Это же скоропортящийся продукт. А у нас ведь и экспорт. И Ближний Восток, и Евросоюз, на... На Востоке, например, цинк очень в ходу. И главное, оптом последнее время берут!

Глебушка. Ничего, скоро и на Западе так будет. Только на прокат. А то их кредитные пузыри с ипотечным кризисом душат.

Роман Андреевич. Так вы, что, и на Запад возите?

Михаил (радостно). А то! У нас же экологически чистое всё. Без примесей, на.

Глебушка (выдувая дым). Европейцы, они же без гмо любят... Отличный самокрут, кстати.

Михаил. Вот ты знаешь, Ромыч, что такое настоящий дубовик? Любой короед зубы обломает. А сосна?! А тополь?! Осина! Бук! А подушки с покрывалами?! Атлас! Тюль! Жак... ёпт, как там, на?

Глебушка. Жаккард.

Михаил. Точняк! Жаккард! А фурнитурка?! А обивка?! Лежать одно удовольствие! Чисто младенцем себя чувствуешь! Если б не жизнь — сам бы лег!

Отец Сергий. Ты, сын мой, говори да не заговаривайся.

Михаил. Ну да. Это я лишку дал.

Роман Андреевич. И много у вас клиентов?

Михаил. Отбоя нет! Сейчас-то мы упор, конечно, на западную VIP-клиентуру сделали. На элитарку.

Глебушка. Своих-то мы еще в 90-ые похоронили.

Роман Андреевич. Я помню.

Михаил. Своих тоже с удовольствием хороним. Просто количество сейчас не то... А знаешь что, Ромыч, у нас ведь и скидки имеются. Для среднего класса и для чуть пожиже.

Борис. Эконом-класса.

Глебушка. Для совковых экономистов. В мешковине. Народ ведь поддерживать надо.

Михаил. Глохни, Глебушка! А ведь можно и на заказ, Ромыч. Например, в Китае есть висячие гробы на скалах. А сейчас же ретро всемирное пошло. Хотят, чтоб как у предков было. К истокам, так сказать, припасть, на.

Роман Андреевич. Китай — это уже не Ближний Восток. Что у тебя с географией, Миша?

Михаил. Да хер с ним, какая, на, разница! Мрут-то так же. А воздушные похороны у узкоглазых япошек? А водные у пиндосских офицеров? Горный воздух, океанская вода! А наши погребальные ладьи? Это же обряды целые! Традиции! Э-ко-ло-ги-я! А экология — это всегда субсидии, госдотации, гранты. Э-э-эх!.. Гробы! Саваны! Кремация! Курганы, наконец, лепить можно! Размах! Размах-то какой! Гло-ба-ли-за-ци-я! На!

Глебушка. Миша обрел себя. Видите, аж глаз горит. На пепелище.

Михаил (никого не слушает, бегает, машет руками). Или вот недавно одного хера в реальном iPhon-e хоронили. Типа в Apple. Только побольше. Пойми, Ромыч, просто гроб — это прошлый век. Сейчас эксклюзив в ходу. Гламур, на! (Пишет в воздухе рукой.) «Умирать не страшно, умирать — дорого!» Чего за этот год только не было. И башмак, и бутылка водки, и авто. Прикинь, даже рояль был. А наши бронированные катафалки с ветерком?! А какие у нас саркофаги?! Ты бы видел! Чистый музей! Ни у кого лучше нет. Даже двуспальники с реальным лифтом были. Ты только зацени. Вот была семья скромных чиновников. Душа в душу, вашу Машу, жили. Он недрами заправлял, она кадастры подмахивала. И тут — оба-на! Кругосветка им в одном конверте подвернулась. От благодарных недровиков.

Глебушка (поправляя). Недропользователей.

Михаил. Не. Недровиков. В общем, они в один день и час — от Эболы в Сьерра-на-Леоне гикнулись. Ну мы их, по просьбе управления, — в тандеме, и на лифте. Вжих! — и на минус первый этаж, под земельный фонд. Мечта всей жизни, на!

Роман Андреевич. Какого еще управления?

Глебушка. Могли бы и догадаться. Кадастра и картографии.

Борис. Они по рекомендации Министерства к нам обратились. Природных ресурсов и экологии. Тоже хорошие ребята.

Глебушка (с сарказмом). Очень.

Михаил. Именно! Понимаешь теперь, Ромыч? Всегда вместе. Бок о бок. Тут рядом, там рядом. Не разлей вода. Одно слово — семь-я! Тандем, на!.. Эх, жаль, ты нашей выставки на Вэ-Дэ-Эн-Ха не видел! А какая там «красная дорожка» была!

Роман Андреевич (изо рта которого вяло свисает сигара). Выставки?

Борис (шмыгая пыльным носом). Да, ее еще отец Сергий освящал. «Некрополь Москвы»^[15]. Мы даже Гран-при получили. Нам и статуэтку с грамотой дали.

Роман Андреевич. Статуэтку? С грамотой?

Глебушка. Ага. Верительной. «Лауреату Выставки достижений некроложного хозяйства».

Отец Сергий. Было дело. Божье. Благое. Мэр вручал.

Михаил. Во такенный крест в золотом венке! (Разводит руками.) А в прошлом году мраморный ангел был. Мы тогда еще не очень развернулись, да и серьезных выходов на оргкомитет не было — поэтому только третье место заняли. Я ангела матери подарил, он у нее в спальне сейчас стоит. Но ангел, конечно, хорошо, да и маме, на, приятно... но все ж таки не так, чтоб очень... Самое главное, Ромыч, это то, что мы благодарственное письмо от Мосгордумы получили. Копию маман в рамку повесила, а я с собой оригинал ношу, если проверка какая. (Вытаскивает из внутреннего кармана сложенный вчетверо лист бумаги, разворачивает, с восторгом читает.) «Уважаемые партнеры! Выражаем нашу искреннюю благодарность и глубокую признательность за участие в выставке. Мы верим в сохранение сложившихся деловых и дружеских отношений, надеемся на дальнейшее взаимовыгодное сотрудничество и укрепление связей на российском рынке. Желаем успешного развития и достижения новых вершин в бизнесе». Вишь, чья подпись, на? То-то же! Считай — индульгенция! (Показывает письмо олигарху, гордо прячет в карман.)

Глебушка. Так что с душой подходим. Креативненько. Гробовых дел мастера. По телику даже целая передача о нас была. «Новости ритуалки». Лизончик мастер-класс по плетению венков провела, Настурция азам траурной лепки учила. Она у нас очень талантливая оказалась. Фея смерти, можно сказать. Если вам, Роман Андреевич, ваши руки когда-нибудь понадобятся или маска — обращайтесь, милости просим... (Олигарх начинает сильно кашлять.) Вам по спинке похлопать?

Роман Андреевич (откашлявшись). Не надо.

Отец Сергий. Это всё сигары контрабандные...

Глебушка (продолжает). А Боря, не поверите, в кои-то веки не поленился и скачал в Инете две презентации. Одну по крионике^[16], другую — сразу по изготовлению гранитных плит, чтоб далеко не ходить. Потому что тут ведь пятьдесят на пятьдесят — либо прокатит, либо нет... Народу на презентациях, надо сказать, тьма была. Хочется ведь при жизни чему-то стоящему научиться... Ну и Миша, конечно, очень пылко говорил. О новых формах во времена стагнации, о скидках, о тесном сотрудничестве с Евросоюзом. Жёг, можно сказать. Пожарче, чем в крематории.

Роман Андреевич. То есть... Подождите... Миша вот говорил... Вы хотите сказать, что на заказ любую форму можно сделать?

Михаил. Хоть тульский самовар. Или даже пряник. Такой, знаешь, типа с глазурью, на. Шоб послаще... Но тебе, если хочешь, можем в форме сигары скрутить. А сверху голограммный портрет нашлепать.

Глебушка. Хоть в профиль, хоть анфас. И еще в шотландский плед замотать. Для теплоты. Эпоха креаклов и креативщиков — сами понимаете. Время-то какое. Пора к землице привыкать.

Роман Андреевич. Какое такое?

Глебушка. Содомии да мать ее Гоморры. Кругом сплошные творчество, разврат и суицид. Как там говорят? Человек проживает жизнь с мебелью из Дэ-эС-Пэ, а в землю ложится в дереве из ценных пород. Золотые слова, между прочим. Благость, как сказал бы наш экзорцист.

Отец Сергий. Окстись, Глеб Вадимыч!

Глебушка. Ща! Окщусь! Вы, кстати, в курсе, Роман Андреевич, что вашего Малевича вообще в супрематическом гробу кремировали? (Поочередно кивает на «Черный» и «Красный» квадраты.) Знаете, в чем фишка? Этот гроб был в виде креста с раскинутыми руками. Я вот думаю, как же его в печь засунули?

Роман Андреевич. Да, интересно, как? (С удивлением смотрит на «Квадраты».)

Глебушка. Надо полагать, боком.

Роман Андреевич. Думаете?

Глебушка. Ну а вы по-другому попробуйте. Я посмотрю.

Роман Андреевич. Честно говоря, не хочу.

Михаил (переходя на доверительный шепот и оглядываясь по сторонам). Это что, Ромыч. Гробами же еще и революции поддерживать можно.

Роман Андреевич. Это еще как? Не понял.

Михаил. Ну сам подумай, чё гробы порожняком на Запад гонять? Вот сейчас шотландцам помогаем.

Роман Андреевич. И что же вы им поставляете?

Михаил. Что-что?! Волынки для переворотов. (Начинает громко ржать.) Но я тебе, Ромыч, этого не говорил.

Роман Андреевич (снова кашляет, тушит сигару в квейке). Вы, Кряжистые, даже как-то выросли в моих глазах... В своем цинизме. Молодцы.

Глебушка. Не циничней жизни, Роман Андреевич.

Роман Андреевич. Ну да. Согласен. Какая-то мысль в голове всё вертится и вертится... Год, значит, этим занимаетесь... Авиалинии, гробы... А акционеры кто? Ах, ну да, что это я глупые вопросы задаю... (Задумчиво выуживает из споррана таблетницу, наливает в фужер виски, запивает пилюли.)

Глебушка. Роман Андреевич, слушайте, а чем это вы закидываетесь, если не секрет?

Роман Андреевич. Это от давления.

Глебушка. «Колеса» с алкоголем?

Роман Андреевич. А какая разница?

Глебушка. Никакой. Просто вштыривает, наверно, неплохо. Да, Боряйла?

Борис (Глебушке). Матери только не говори.

Глебушка. Про Мишу тоже?

Михаил. Меня вроде отпустило. Я ж чутка только. Побаловаться.

Глебушка. Зато Бореньку, я смотрю, так и не взяло. Совсем толерантный стал.

В этот момент в залу входят Каролина Карловна, Лизон, Настенька и слуги. В руках у них блюда.

Леон. Мясо! (Пауза.) Sir!

Каролина Карловна. А вот и баран! К столу, мальчики! Ох и накурили!

Мужчины поднимаются и проходят к столу. По пути Роман Андреевич заворачивает к трону и вытаскивает несколько бутылок из каркаса. Смотрит на дорогие этикетки, возвращает на место, вытягивает бюджетные «Johnnie Walker» — «Red» и «Black Label».

Глебушка. О! Чую запах паленого агнца!

Настенька. Мы его частично спасли.

Глебушка. А мы его по полной накажем! Жрать хочу — сил нет. А то в самолете эти термообеды дурацкие. Толком и не поешь, измажешься только весь. Надо Светлане Николаевне сказать. Не бережет она свои авиалинии. Глядишь, семья Кряжистых такими темпами скоро по миру пойдет.

Михаил. Не пойдет, на.

Глебушка. Ах, ну да. У нас же дотации, гранты. Гробовые.

Все усаживаются за стол. Лизон ставит тыкву от Swarovski в центр накрытого стола.

Леон с Бенедиктом разрезают барана. Кладут каждому по куску. Накладывают запеченную картошку.

Роман Андреевич (Леону). А мне приготовили?

Бенедикт. Ask, Роман Андреич. Уральские.

Бенедикт со словами: «Sorry, что не в масть» снимает колпак, закрывающий серебряный поднос, и ставит перед олигархом глубокую деревянную миску под хохлому — с пельменями. Рядом кладет расписную под палех ложку.

Леон. Кисель будете? Вы просили.

Роман Андреевич. Ага! Сварил всё-таки. Наливай!

Леон подхватывает глиняный кувшин. Плещет кисель в олигархическую кружку-гжель.

Леон. Кому еще?

Глебушка (вооружается вилкой с ножом). Никому. Мы не для этого уезжали. Знал бы, чебуреков вам из Москвы привез. Какие у нас разносолы в Москве, Роман Андреевич! Беляши, шаурма, пирожки с мясом. А начинка! Купи пять чебуреков и собери кошку. (Лизон смеется.)

Каролина Карловна. Помолчи, Глеб! А вы почему, Роман Андреевич, барана не едите?

Роман Андреевич (поглощая пельмени). А надоела мне эта замковая кухня. Хочется чего-то родного.

Глебушка. Коммунального. Вы валенки специально не носите, чтоб никто не догадался? Или ножки преют?

Роман Андреевич. Они с килтом не смотрятся.

Глебушка. Вы это серьезно?

Роман Андреевич. Вполне. (Слугам.) Свободны. (Всем.) Давайте праздновать!

Леон с Бенедиктом удаляются.

Глебушка. Поддерживаю! И раз у нас такое хэллоуиновское дело случилось, то, может, кто-нибудь слово возьмет? (Отцу Сергию.) Может, ты? Нет? Ну на нет и Судного дня нет. Тогда я скажу. (Поднимается.) Итак, господа, что же из себя представляет этот великий праздник, доставшийся нам в наследство чёрт знает откуда и чёрт знает от кого?

Отец Сергий. От Сатаны праздник сей. Лукавый день.

Глебушка. В связи с чем даем слово экзорцисту, ибо они просят.

Отец Сергий. Не буду славить. Греховный день.

Глебушка. А в компании ряженых пить не греховно?

Отец Сергий. Я соглядатайствую, чтобы вы во грех не пустились.

Глебушка. Угу. В свальный. Ну, ладно — соглядатайствуй. А я пока тост скажу. За руки предлагаю не браться и благодарение не приносить.

Настенька. Мне кажется, ты праздники путаешь.

Глебушка. Я вас умоляю, сударыня. Всё это одного поля ягоды. Только идолы с провайдерами разные.

Лизон. Глебушка, ну можно уже быстрее как-нибудь? Рука устала бокал держать.

Глебушка (юродствует). Быстрее только котики для чебуреков родятся, а у нас сегодня большой день. Важный. День бесов и прочей нечисти. (Высоко поднимает бокал.) И только в таком коллективе, только в этой изумительной макабрической атмосфере и черной ауре можно справлять сей нелепый праздник. Ведь вспомните, что было раньше! Международный женский день, День защитника Отечества, День Победы, годовщина Октябрьской революции, Новый год, наконец. Кто были наши герои? Клара Цеткин, Роза Люксембург, Владимир Ульянов. А что сейчас? День нетрадиционной ориентации, День святого Валентина, Хэллоуин. Кто этот Валя-Валентин? Кто эти бесы, я спрашиваю? Девальвация праздников произошла. Обнищание героев. Экспансия западничества на наш Восток. На нашу Евразию и Азиопу. Продали, господа, страну! Разворовали! Обесчестили! И да упокоится с миром всё то, что строили наши деды и прадеды, и что с таким удивительным разгильдяйством мы профукали всего за пару десятилетий. Посему — рыдает Москва! Дрожит столица! Аминь, господа-товарищи! (Залпом осушает бокал.)

Борис. Кто-нибудь понял, что он сейчас сказал?

Михаил. Очень даже понял, на. Измазал ты нас, Глебушка, по самое небалуй.

Глебушка. Сами измазались. Расхлебывайте теперь.

Лизон. А ты типа как и ни при чем?

Глебушка. А я как Сергуня. Соглядатайствую, чтобы вы еще чего не учудили.

Каролина Карловна. Ну, с тобой, Глебушка, всё понятно. У кого есть приличный тост?

Настенька (вскидывает вверх волшебную палочку). У меня.

Борис. Давай, Насть, говори!

Настенька. Когда умер папа...

Глебушка. Отличный день для ковыряния в прахе.

Михаил. Глохни! На!

Роман Андреевич. Продолжайте, Настенька.

Настенька. Так вот, когда умер папа и мы все его хоронили, я думала, что земля уходит у меня из-под ног. Ведь, казалось бы, всё тогда пропало...

Глебушка. Заводы, акции, яхты...

Настенька. Я так не могу!

Каролина Карловна (Глебушке). Не перебивай!

Глебушка (тихо). Ее перебьешь, как же. Самим останавливать придется.

Настенька. Ну так вот. А папа, если помните, не очень хорошо тогда поступил. Но он пожилой человек был.

Глебушка. Возраст — лучший друг Альцгеймера.

Каролина Карловна. Не был он в Альцгеймере!

Глебушка. А в каком интеллектуальном голодании он тогда был?

Каролина Карловна. Не тебе судить его! Продолжай, Настя!

Настенька. Ну вот. И когда он нас всех лишил наследства, я думала, что всё — День всех святых настал... А он вот продолжается... Этот День... Извините, я что-то путаюсь... И теперь, когда папы нет... Мы всё равно помним о нем, потому что в нашей семье появилась Светлана Николаевна и Сашенька... А Светлана Николаевна святая женщина оказалась — не пустила нас по миру, не дала умереть, а приютила, дала хлеб и кров, образование...

Лизон. Стоп, Настька. Чё-то я не воткну, а к чему ты это всё рассказываешь?

Настенька. Так канун Дня святых. А папа — святой человек был. И Светлана Николаевна святая...

Глебушка. Святая! Фактически все папкины деньги заграбастала и вассалами нас сделала. Настурция, надо было тост сказать, а не заупокойную прочесть. Тем более что эта святая женщина, в отличие от папика, еще жива.

Лизон. Блин, никто не знает, что в этот день говорить нужно! Прикольный же праздник! Вы чего все?!

Борис. Может, я попробую?

Каролина Карловна. Попробуй, Боренька.

Борис (поднимается). Я вот что хочу сказать. Вот, если взять в расчет, что смерти в ее духовном смысле нет, то праздник Хэллоуин, безусловно, является доказательством того, что мертвые среди живых, а живые среди мертвых.

Михаил. Поясни. Ни хера непонятно.

Борис. Ну, Миша, это же просто. Иными словами, не каждый мертвый является мертвым, в то время как и не каждый живой живым. Понимаешь, Миша, таким образом происходит как бы казуистика или физическая несостоятельность ряда философских школ, базирующаяся на материальном восприятии мира. Так как в этот День не представляется возможным отличить одно от другого — дух от тела, а тело от души. Поэтому предлагаю выпить и вспомнить всех тех, кто уже не с нами, но остался в нас. Как говорят в Финляндии: кахта куолемаа эй оле эйкя ихдельтя вяльтю. Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Спасибо.

Каролина Карловна. Ты от Бога оратор, Боренька! И с финским у тебя гораздо лучше стало.

Глебушка. Ага, блеснул эрудицией и погас. Твои слова да нашему экзорцисту в уста. Вся паства бы его была. Роман Андреевич, вы Бореньке ваших пилюлек не давали?.. Ах, ну да, я и забыл совсем...

Михаил. Вообще ни хера не понял, на!

Глебушка. Это потому что у Бори IQ очень высокий. Девять по шкале Рихтера^[17].

Роман Андреевич. Честно говоря, я тоже не совсем понял, что ты, Борис, хотел сказать. Да и финский-то тут при чем?

Борис. Финский мне, Роман Андреевич, для саморазвития нужен. Я же вам говорил. В остальном могу повторить. Душа и тело как бы едины, а смерть как бы является перерождением физической составляющей живого человеческого естества из одной сути в другую. В плоскость Бога и райских кущ. По-фински — в Паратииси. То есть — в Рай.

Глебушка. Чистый Демосфен. Тебе бы в рот камней напихать.

Лизон. Борька! Глебушка прав, ты такой умный, аж оторопь берет! Ты в самолете с преподобным Сержем, что ли, сидел? (Возится с планшетом, хихикает.)

Отец Сергий. Не уместно, дочь моя, иронизируешь. Борис давно Богом интересуется.

Глебушка. Ага, поэтому Хэллоуин справляет.

Отец Сергий. Борис в поиске. Мечется душа. Я напутствовал его.

Глебушка. Как-то он, однако, кривенько по этому пути пошел. Буераками какими-то.

Каролина Карловна. Давайте не будем отвлекаться! Итак, Боренька, ты сказал прекрасный тост. Предлагаю чокнуться.

Настенька. В Хэллоуин?

Глебушка. Идея. О покойниках либо хорошо, либо ничего. Поэтому предлагаю — молча. Не чокаясь.

Настенька. Но у нас же не поминки!

Лизон. А я с Глебушкой согласна! Прикольно же!

Каролина Карловна. Дети! Хватит шутить!

Роман Андреевич. А что, в этом, кстати, есть сермяжная правда. Праздник всё-таки специфический.

Роман Андреевич поднимается. Все, переглядываясь, следуют его примеру. Немного неловко поднимают бокалы, но не чокаются. Лизон хихикает.

Глебушка (поддакивает Лизону). Тихо. Минута молчания. Быстро склонили черепа. (Опускает голову.)

Все выпивают. Садятся. Приступают к еде.

Глебушка (жует). Ну-с... Кто кого вспомнил?

Михаил. Кого, на?

Глебушка. Ну вот ты, к примеру, кого вспомнил в минуту молчания? Тех, кого ты из физического в астральный мир в Москве перевел, вспоминал?

Михаил. Мать, он мне надоел, на!

Каролина Карловна. Глеб, не начинай!

Глебушка. Так полагается усопших вспоминать.

Роман Андреевич. Вы, Глеб Вадимович, с католическим днем путаете. А это Хэллоуин. Светский праздник. Он накануне празднуется.

Лизон. Да, Глебушка! Его праздновать надо. Пра-здно-вать!

Глебушка. А как? На демонстрацию выходить? Черно-оранжевые ленточки повязывать? Белыми обматываться? Может, еще какие-нибудь пошлые бутоньерки в виде алых и белых роз придумать?.. И ничего я не путаю, Роман Андреевич, в некоторых странах эти праздники совпадают. Вот прямо день в день.

Лизон. А и в самом деле, как праздновать будем?

Отец Сергий. Нарушены традиции. А когда нет традиций, тогда и Бог у праздника отсутствует. Бесовщина сплошная.

Роман Андреевич. Ну, традиция, положим, у праздника многовековая.

Глебушка. Ну-кась, просветите. Вы ж, небось, его уже не первый год справляете? А то мы дальше тыквы с пьянками в своих Мытищах не продвинулись.

Роман Андреевич (хмыкает). Лучше б не справлял. Мне бы что-нибудь попроще. 23 февраля, например.

Глебушка. Только не рассказывайте, что вы еще и служили.

Роман Андреевич. Служил, что ж вы, Глеб Вадимович, думаете, я сразу бизнесменом стал?

Михаил (искренне). А чё, нет?

Роман Андреевич. Да нет, Миша. Перед тем, как им стать, надо было годы своей стране отдать. Долгие годы.

Глебушка. Отдали годы — забрали недра. Знаем, плавали.

Роман Андреевич. Вы, Глеб Вадимович, постоянно утрируете. И, кстати, да, именно плавал. Я Балтийскому флоту, между прочим, три года отдал.

Глебушка. То-то его разворовали наши дружественные республики. Ваших шаловливых рук дело? За три года такое можно наворотить! Аж дух захватывает! А было бы больше времени, вы бы, небось, собственноручно Байконур казахам подарили, а Севастополь хохлам. Да, Роман Андреевич? А тут флотик какой-то балтийский с корабликами. Как говорится, с Днем Рождения, страна, потерявшая треть!

Каролина Карловна. Глеб! Ты сейчас обратно в Москву полетишь!

Михаил. Можно я его провожу, на?

Каролина Карловна. Нужно!

Глебушка. Забываешься, Карловна. Это раньше ты мне могла такое сказать. А сейчас всё в руках у Светланы Николаевны. Думаю, она сильно опечалится, если я неожиданно вернусь. Всё-таки билетики за ее счет куплены.

Каролина Карловна. Ладно, сиди. Роман Андреевич, извините, перебили вас.

Роман Андреевич. Ничего, Каролина Карловна. Хорошо, что хоть кто-то перебивает. А то тоскливо очень. А вам, Глеб Вадимович, вот что замечу. Моей биографии на десятерых, между прочим, хватит. Вначале Пэ-Тэ-У, потом шоферил, морфлот, кооперативы... Я ведь и правда с морфлота бизнес начал... Только не продавали мы флот, а модернизировали, как сейчас принято говорить.

Глебушка. В ноль умодернизировали.

Роман Андреевич. В ноль не в ноль, а первые большие деньги я именно на морфлоте заработал.

Глебушка. «Поднял бабло» надо говорить, Роман Андреевич. Отвыкаете от русского языка.

Роман Андреевич. А это, по-вашему, русский?

Глебушка. Самый что ни на есть.

Роман Андреевич. Ладно, не будем спорить... А вам разве не интересно послушать, на чем я первый капитал заработал?

Глебушка (поправляет). Сколотили.

Роман Андреевич. Ну да. Построил.

Михаил. Так на чем, Ромыч?

Каролина Карловна. Очень интересно, Роман Андреевич.

Лизон. А по мне, так про Хэллоуин интересней послушать.

Роман Андреевич. Про Хэллоуин я еще расскажу... Одну секундочку... Давление...

Запивает киселем горсть пилюлей, затем поднимается, идет к трону, берет волынку и резко в нее дудит. Гости вздрагивают. Появляются Леон с Бенедиктом.

Леон и Бенедикт (хором). Yes, sir?!

Роман Андреевич (командует). Камин!

Бенедикт. Come in?

Роман Андреевич. Камин!

Леон. Так мы ж вошли.

Роман Андреевич. Я вижу! Камин зажгите!

Леон и Бенедикт (хором). Just a moment, sir! (Суетятся около камина, зажигают.)

Роман Андреевич. Свободны.

Леон и Бенедикт (хором). О’key!

Леон. А пудинг когда подавать?

Роман Андреевич. Позже!

Бенедикт. Чай с молоком? Имбирь? Или лучше с чабрецом?

Роман Андреевич. Валите отсюда, я сказал!

Леон и Бенедикт (хором). ОК! ОК!

Бенедикт (Леону). Так бы сразу и говорил. А то орет только.

Леон (Бенедикту). Мне от этой волынки уже тошно. Хоть бы ему кто губную гармошку подарил...

Слуги уходят. По пути приглушают свет в зале: бра бликуют, камин трещит, Swarovski лыбится.

Картина четвертая

Импрессионистская линия

Глебушка. Ну вы ваших сиамских близнецов и вышколили, Роман Андреевич! Какие манеры, какой прононс! Чувствуется британская школа! Лёлек даже на целый дюйм подрос. Да и Болек восхитителен. На скрипке играть еще не начал? Английский, я смотрю, он уже в совершенстве знает. Пора его на Бейкер-стрит переводить.

Роман Андреевич. Нет, не играет. Но со временем не исключаю.

Каролина Карловна. Морфлот, Роман Андреевич!

Роман Андреевич. Он самый. (Жадно осушает кисель из гжель-кружки и поднимается из-за стола.) Итак! Балтика! Вы только представьте себе на мгновение. Чайки! Кряквы! Лысухи! Дуновение ветра. Соленый вкус на губах. Изморось. Море большое, рыбы много!

Глебушка. Аж мороз по шкуре! Прям так и вижу — закаленный морской волк. Борода. Трубка. Рельефные бицепсы под тельняшкой. Вылитый Хэм. А изморось, конечно, добила.

Настенька. Глебушка, не перебивай! Дай Романа Андреевича послушать!

Роман Андреевич (садится). Сбился я что-то...

Глебушка (напоминает). Лысухи, кряквы. Матросский бушлат, бескозырка и лента в зубы. Я в восхищении от ваших образов. Вы мне даже Мишу чем-то напомнили. По темпераменту.

Михаил (Глебушке). Еще раз вякнешь, урою!.. Давай, Ромыч! Русский без водки, что моряк без лодки! (Выпивает виски «в одно лицо».)

Роман Андреевич. Ну так вот. Птицы реют, ветер дует, рыба плещется... (Пауза.) А какие гагары там!

Глебушка. Гоголя на вас нет. Прошу прощения, конечно, Роман Андреевич, у вас в школе по сочинению какая оценка была?

Михаил (Глебушке). Я тебе что сказал, на?! Ща вилкой по губам получишь!

Роман Андреевич. Крепкая тройка у меня была, Глеб Вадимович. Но — крепкая! В бизнесе, кстати, литература не нужна.

Глебушка. Это да. Согласен. Сегодня оценки в школе вообще не компромат. Компромат — ворованные диссертации. Продолжайте.

Роман Андреевич. Так вот, а мы на корабле!

Лизон. На каком?

Глебушка. «Балтика-семёрка»^[18].

Михаил. Ма, я заеду ему в ухо? Можно?

Каролина Карловна. Глеб, в самом деле, дай послушать, сколько ты болтать можешь?

Глебушка (вяло машет рукой). Ладно уж, слушайте вашу сагу о море. Без буревестников и альбатросов.

Роман Андреевич (подтягивает к себе тарелку с запеченной картошкой). Судно наше, Лизонька, называлось скромно, по-домашнему — «Варяжек».

Глебушка. Вальяжек? Это эсминец или дредноут?

Каролина Карловна. Глеб!

Глебушка. Не перебиваю. Просто переспросил.

Лизон. Тебе же сказали. «Варяг». Только маленький.

Роман Андреевич. Да, небольшой. Под ним сельдь, треска, камбала. Сёмужка мигрирует. Шпроты бултыхаются.

Глебушка. В масле?

Роман Андреевич. А?

Глебушка. Вот тут юродствовал, извините. У матросов нет вопросов.

Роман Андреевич. Ну вот. Внизу, значит, рыбные косяки без толку шныряют, а я наверху картошку чищу.

Лизон. Вы и картошка?!

Настенька. А что тут удивительного?

Лизон. Просто в голове как-то не укладывается.

Настенька. Ну Роман Андреевич не всегда же таким был, правда?

Роман Андреевич. Естественно, Настенька. А что такое на морфлоте чистить картошку? Подушечки пальцев — в кровь. А ведра стоят. Ты чистишь, а ведер, кажется, только больше становится. Ты чистишь, а ведер больше. Чистишь, чистишь, а ведер всё больше и больше. Чистишь, а их всё больше. Ты чистишь-чистишь... (Сбивается.)

Глебушка. Фарватер потеряли? Роман Андреевич, вас плющит или мне кажется? Может, давление подскочило? Ну-ка, скажите быстро — эскалация, экстрадиция, экспроприация.

Роман Андреевич (вздрагивает). Экспро... А?! Ну так вот... И в какой-то момент приходит осознание того, что этот процесс необходимо модернизировать. А как его можно модернизировать? Как повысить капитализацию? (Подхватывает на вилку картошку.)

Лизон. Как?

Роман Андреевич. Очень просто. Не чистить картошку! (Поднимает вилку с наколотой картошкой высоко вверх.)

Глебушка (хлопает себя обеими руками по коленям). Гениально! Низкий поклон вам в ватерлинию!

Роман Андреевич. Конечно, гениально! Ведь ее можно просто варить в мундире, поскольку в кожуре самые питательные элементы. В ней вся соль жизни. Вся философия!

Михаил. Ну а бизнес-то тут в чем?

Глебушка. Да, в чем спекуляция?

Роман Андреевич. Как в чем? Время же высвобождается. То самое время, которого так не хватает любому молодому матросу. (Жадно поглощает картошку.)

Глебушка. Боевому матросу или коку?

Борис. Глеб, надоел, правда. Ну и что с этим временем делать? Письма домой писать?

Роман Андреевич. Да нет. Зачем? Ведь пока варится картошка — мысли разные в голову приходят, проекты рождаются, бизнес-планы строятся. Вы вообще представляете, что такое Балтийский флот? Сколько ежегодно боеприпасов под списание идет? А ведь это же не утилизировать можно, не выбрасывать почем зря, а только по бумагам проводить. И вот стоишь ты на палубе, пока крахмал в кастрюлях доходит, куришь и видишь, как к кораблю шлюпка плывет с европейскими товарищами... А что такое Европа по тем временам? Магнитолы, виски и валюта, между прочим! И вот выплывают из импортного тумана кассетники, солодовый напиток, долларовые знаки...

Глебушка. Не шпроты, значит?

Роман Андреевич. Да какая разница, Глеб Вадимович! Меня, между прочим, после этого на руках весь личный состав носил! Знаете, как это всё на черном рынке шло?

Каролина Карловна. Вы, Роман Андреевич, просто уникальный человек!

Глебушка. То-то вас на Родину тянет. Теорему Фирма доказывать. Небось в Шотландии такой кунштюк с русской смекалкой не прокатит. Да и возраст у вас не призывной. Одного не пойму, кто вас до такой кормушки допустил вообще? Что, старшие товарищи поделиться со своим коком решили?

Роман Андреевич. А язык? А переговоры? На флоте же по тем временам только азбуку Морзе знали. По-английски все через пень-колоду.

Глебушка. Это вас в Пэ-Тэ-У языку научили? Или пока шоферили?

Роман Андреевич. Сам, Глеб Вадимович, изучал, сам! В школе английский так себе преподавали. На уровне «I am a boy. I am a pioneer boy. I live in Moscow». Но самоучители достать можно было. Цена-то смешная была — несколько чешских стёрок и «биговская» ручка.

Борис (подобострастно). Да! Самоучители всегда пригодиться могут!

Настенька. Я прошу прощения, Роман Андреевич, что вторгаюсь в ваш профессиональный разговор. А где вы тогда стёрки такие брали? Ну, чешские...

Роман Андреевич. Как где? На жвачки менял. Польские.

Глебушка. Роман Андреевич, вы какого года рождения? Какие стёрки? Какие жвачки? Вы себе лет двадцать скостили.

Михаил. Да, Ромыч, это моя молодость, на.

Роман Андреевич (в замешательстве). Но ведь что-то же я менял? Странно...

Борис. Может, джинсы с пластинками?

Роман Андреевич. Убей Бог, не помню. Так много опций в моей жизни было. Так много суеты... Зажигалки, марки, значки. Тут разве вспомнишь всё? Я ведь поднимался год за годом. Рос. Шелуху, как говорится, отбрасывал, ненужное из памяти вымарывал... Потом вот акции пошли, доли, облигации. Бартер. Мена. Если честно, запутаться можно. Кооперативы, ЗАО, корпорации. В голове от этого кавардак иногда стоит... (Пауза.) Тут ведь как? Деньги же, если вдуматься, — мусор. А в основе всего мена лежит. Вот как раз на ней мир всегда стоял и стоять будет. И суть грамотного бизнеса состоит не в том, как выгодней купить, а как удачней... ну, не знаю, к примеру, угольный завод на нефтяные акции обменять. И ни копейки при этом не потратить. Вот тогда-то спекуляция, как выразился Глеб Вадимович, и становится настоящей инвестицией... Вы вот, наверное, думаете, что мы при капитализме живем? Ничего подобного. У нас как был первобытнообщинный строй, так и остался... Так что — жвачки я, скорее всего, и менял...

Глебушка. Божественно, Роман Андреевич! Я в восторге от вашей манеры изложения. И служить вы толком не служили, и работать не работали, и меняли непонятно что. Крепкий хозяйственник, иными словами... А что наш экзорцист на эти дела греховные скажет?

Отец Сергий. Мена — дело не греховное. А самообразование церковь всегда поддерживала.

Глебушка. У... Ну тогда предлагаю Романа Андреевича в королевский флот определить. Глядишь, Великобритания на суверенные графства сама развалится. И как вам, Роман Андреевич, только всё с рук сходило?

Роман Андреевич. А мне, между прочим, не сошло тогда.

Глебушка. Неужто посидеть пришлось? Что-то я не знаком с этой вехой в вашей биографии.

Роман Андреевич. Да нет. На берег списали.

Глебушка. Морская болезнь?

Роман Андреевич. Что-то в этом роде.

Глебушка. Чистый Хэллоуин получается. Старик Данте со своими кружками по интересам отдыхает. И вместо морского десанта у нас коки балтийские, и боеголовки мы на кассетники меняем. И на вопросы отвечаем всегда четко и без запинки: «да-нет». (Пауза. Задумчиво.) Вот интересно: «Тюльпан», «Буратино», «Катюша», «Подкидыш», «Палтус»^[19]. Система распознавания «Свой-чужой». Теперь вот «Вальяжек». Мы их, наверное, специально так называем, чтоб никто не догадался... Знаете, я картошечки, пожалуй, поем. В ней, я так понял, вся правда жизни. Вдруг бизнес-план какой родится. Скажем, как аглицкой королеве шотландскую юбку подарить и носить ее заставить... (Сидит. Жует.) Кстати, Лизон, не глянешь, что там у Трафальгара творится? Утром вроде неспокойно было.

Роман Андреевич. Да, Лизонька, если не сложно. Откройте, пожалуйста, какой-нибудь новостной сайт.

Лизон тычет в iPad — гуглит.

Лизон. Только я всё читать не буду. Здесь очень много. О! Тут и ролик с музыкой есть. Включать?

Настенька. Конечно!

Лизон включает музыку на планшете. Раздается один из многочисленных унылых фолк-гимнов Шотландии «The Flower of Scotland», под который шотландские регбисты обычно выбегают на поле.

Лизон (читает вслух с планшета). «На дружественный слет биатлонистов в Лондон чартерным рейсом прибыла группа вежливых прибалтийских товарищей...» А, это не то. Это про спорт. Вот, наверное. «Великобритания щедро открыла свои границы нелегальным мигрантам без опознавательных знаков. Граждане страны ласково прозвали их «зелеными человечками», поскольку во время намаза парламентарии не могут попасть в Вестминстерский дворец, подступы к которому перекрывают люди, обмотанные зелеными полотнищами...» Тоже ерунда какая-то... А, вот про Трафальгар. «В то нелегкое время, когда в холодные осенние ночи миротворческие силы НАТО вынуждены жечь покрышки, ирландские безработные беззастенчиво поддерживают шотландских коллег домашней выпечкой и горячими напитками «Cocktails Molotoffa». Последний раз площадь расцветала так на торжествах, посвященных двухсотлетию празднования Трафальгарской битвы. Уникальность рецепта состоит в том...» Дальше неинтересно, пошли ингредиенты к коктейлю.

Глебушка. Ну, всё понятно. Кто не скачет, тот в портках!

Борис. Слава Шотландии!

Все. Шотландцам слава!

Глебушка. Чую, первый указ, который они введут, будет об «антигосударственном левостороннем движении». Наверняка еще организация по беспределу и сепаратизму свое веское слово скажет.

Роман Андреевич (протяжно). М-да... Их разогнали, а они всё равно вернулись... В Москву, конечно, надо. Всё-таки в эР-эФ такого нет.

Глебушка. Мне сейчас муха в слуховой аппарат не залетела? А, Роман Андреевич?

Михаил. Да рассосется, Ромыч. Не дрейфь, вялые они. Пошумят, волынками помашут и расползутся. Тем более мы им левак часто гоним. Через раз всё стреляет, на.

Борис. Ну это вряд ли, Миша. Шотландцы народ свободолюбивый. Их просто так не возьмешь!

Михаил. Да ну, Боряйла. Мутота это всё. Они сотни лет этой фигней маются. Лишь бы поорать. Пошумят, потом юбки напялят и опять в дуду.

Глебушка. Ага, Мишань, рассосется, как же. Как бы они королеву при таком раскладе не ухлопали.

Отец Сергий (впечатывает мощную лапу в стол). По делам ее греховным кара! За принцессу ответ держать будет!

Настенька. Жаль, конечно, если старушку убьют.

Каролина Карловна. Это невозможно! Она — королева!

Глебушка. Из воска, что ли? Как в музее мадам Тюссо? А с возрастом еще и не портится? Тебе бы так, Карловна, да?

Каролина Карловна. Я сказала, хватит! И вообще, что это мы то о бизнесе, то о политике.

Лизон. Точно, сколько можно! Роман Андреевич, вы же нам про Хэллоуин обещали рассказать. (Показывает на тыкву в середине стола.) Есть какие-нибудь традиции?

Роман Андреевич. Масса. Если Глеб Вадимович отвлекать не будет, с удовольствием расскажу. Эх, знали бы вы, как я по вам соскучился! По разговору этому...

Глебушка. Бессвязному... Сейчас сага о тыкве будет. Постмодернистскую балладу о чапаевской картошке мы уже выслушали.

Каролина Карловна. А кому не нравится, тот может выйти!

Лизон. О тыкве! О тыкве, Роман Андреевич, расскажите!

Роман Андреевич. С удовольствием. Слушайте. Что мы, собственно, об этом празднике знаем? Ничего. А между тем у него есть своя история и многовековые традиции...

В этот момент в зале резко гаснет свет. Женщины вскрикивают. Через какое-то время появляются Леон и Бенедикт. В руках они несут канделябры.

Леон. Пробки, sir! Finish.

Слуги устанавливают канделябры и зажигают свечи. Отец Сергий крестится.

Бенедикт. Sorry, починим! Don't worry. (Уходят.)

Лизон. Блин! Круто! Как по заказу!

Роман Андреевич. Так вот, о традициях Хэллоуина.

Глебушка. Шёпота, Роман Андреевич, больше дайте. Так страшнее будет.

Роман Андреевич. Давным-давно, еще в дохристианские времена, — извини, конечно, Серёжа, — время делилось только на лето и зиму. А земли Ирландии, Северной Франции и Англии населяли воинственные кельты-язычники. И вот переход одного сезона в другой как раз и приходился в ночь с 31 октября на 1 ноября. Тогда в свои права вступала русская матушка-зима...

Лизон. Русская? В Ирландии?

Глебушка. Снова давление?

Роман Андреевич. Виноват, оговорился. Ирландская зима-матушка.

Михаил. Как-то не звучит, Ромыч.

Каролина Карловна. Кончайте уже перебивать! Рассказывайте, Роман Андреевич.

Роман Андреевич. Ну вот. А еще в эту ночь открывалась граница между мирами мертвых и живых. Называлась она... Как же она называлась... Вспомнил! Самайн! Тогда кельты наряжались в шкуры зверей, надевали рога и головы убитых животных и таким образом отпугивали демонов. Ну что еще. Приносили в жертву скот. Выходили на улицу и собирались вокруг костров. А вот в домах наоборот — очаг гасили. У меня, собственно, всё. (С невозмутимым видом жует.)

Все переглядываются. Смотрят на потухший камин.

Настенька. Как похоже. Камин, баран. И света нет.

Глебушка. А откуда инфа такая исчерпывающая? А, Роман Андреевич? Как вам так лихо удалось несколько тысячелетий в пару фраз уместить?

Роман Андреевич. Ну... это... Так Интернет... я погуглил...

Глебушка. Роман Андреевич, вы ли это? Погуглили? Сами? В поисковике? Может, вы еще и на Facebook-e зарегистрированы — в этом храме самовыражения? (Смеется.) Ладно, давайте я расскажу, раз у нас Роман Андреевич информацией из Интернета толком пользоваться не умеет. На самом деле с этим праздником всё гораздо сложнее. И, в отличие от некоторых, я еще помню, что такое бумажная книга. Дело было так. Духов, как известно, надо прикармливать. Поэтому вся жратва выставлялась на улице. И костры, у которых собирались кельты, разжигали не какие-нибудь «юбочники», а самые настоящие жрецы. Не попы, Сергунь, заметь, а друиды! А вот язычки пламени от этих священных костров уже разносились по домам, и от них зажигался огонь. Всё тогда между людьми и природой по чесноку было. Природа, а потом человек. А не так, как сейчас. Человек, а потом всё остальное.

Отец Сергий. Бог — есть мера всего сущего, а не человек с природой!

Глебушка. Вот такая фантомная вера и привела к тому, что мы сегодня имеем, Сергунь. Экзорциста, справляющего Хэллоуин.

Отец Сергий. Я за компанию приехал! Случайность с праздником вышла!

Глебушка. Для Бога случайностей нет, тебе ли не знать. И для кельтов, кстати говоря, тоже случайностей не было... Но ближе к делу... В первом веке нашей эры пришли римляне и подмяли кельтов под себя. А поскольку новая метла по-новому метет, то и праздники пришлось упразднить. Только вот незадача. Упразднить можно всё, что угодно. Но вот как заставить повиноваться? Втихаря всё языческое действо, конечно же, праздновалось, пока что? Правильно, пока не тупанул один из христианских пап. И не перенес празднование Дня всех святых с мая на ноябрь. Итог. Незаметно для себя христиане начали отмечать языческий праздник, о котором язычники, кстати говоря, никогда и не забывали. Кто еще кого победил, неизвестно.

Настенька. Так, может, в этом как раз хитрость была? Чтобы всех заставить христианские праздники справлять.

Глебушка. Может быть, Настурция. Очень даже может быть. Вопрос в другом. Так чьи же праздники мы все справляем?

Отец Сергий. Ересь не неси!

Глебушка. А ты, Сергунь, тоже погуглить можешь. Глядишь, любопытная информация на рясу вывалится. Отсюда что? Совершенно верно. В конце октября — начале ноября христиане всего мира рядятся в ведьмаков. Гадают, пугают, приносят жертвы. Я, пожалуй, баранинки пожую. (Пауза.) А хотите я еще про православное Рождество с Колядой расскажу?

Отец Сергий. Босяцкие разговоры ведешь! Нечестивые!

Глебушка. Не хотите, значит. Понятно.

Борис. Где ты это всё вычитал, Глеб?

Глебушка. Там, где ничего не спрячешь. В Интернете, Боряйла. Ну и книжки кое-какие любопытные на эту тему почитал. Бумажные еще. Помнишь, были такие?

Лизон. Ну а с тыквой-то что?

Глебушка. О, тут вообще всё просто. (Рассказывает зловеще.) Много веков назад на диких ирландских землях, в то светлое время, когда их еще не облюбовали разные российские деятели, жил-поживал некто Джек. (Ловит на себе неодобрительный взгляд олигарха.) Не вас, Роман Андреевич, имею в виду. Вы у нас истинный шотландец, а не ирландец какой-нибудь завалящий. Так вот, Джек этот, по легенде, вроде как кузнецом был. И был он таким скупердяистым и хитрющим, что смог обмануть даже Дьявола и получить от него обещание, что тот никогда не покусится на его душу. Но хитрован наш умудрился обмануть даже самого себя. В итоге после смерти он не смог попасть ни в ад, ни в рай. Поскольку, с одной стороны, Дьявол пообещал ему своего рода депутатскую неприкосновенность, а с другой — с апостолами Джеку договориться не удалось, ибо грешен и алчен наш кузнец был до безобразия. А у тех с коррупционной системой было жестко — но таких больших денег у Джека не было. Ну и, словом, отправили его обратно на землю — бомжевать и бродяжничать по странам и весям, до самого, стало быть, Судного дня. (Многозначительно смотрит на олигарха.) Вот как с Романом Андреевичем, свет очей нашим, произошло. И единственное, что у Джека осталось — это кусочек угля, который он от ирландских бурь поместил в тыкву. Ну и стал побираться, освещая себе этим угольком путь. Заметьте, не ярким всполохом от угольных шахт, а простым таким древесным угольком... Ну а огонек в этой тыкве символизирует не что иное, как неприкаянность грешных душ. Сама же тыква называется — светильником Джека. Вот теперь всё.

Молчание. Все переваривают услышанное. Пауза.

Роман Андреевич. Плохой миф. Злой.

Глебушка. А не надо было воровать и жульничать. Ибо, как известно, каждый кузнец своего счастья. Кстати, никакую библейскую историю не напоминает, а, Сергунь? Про жида вечного?.. Возникает другой вопрос. Так чьи же мы истории друг другу на разный лад пересказываем?.. И что до мифов, то этот праздник — яркий образчик того, что вся наша жизнь — сплошной миф и абсурд. Только человек может смешать всё в одном корыте. И поминовение усопших, и вакханалии с тыквами. А лет десять тому назад еще и ЮНЕСКО отметилась. Включила Хэллоуин в список культурного наследия человечества. Клёво, да? Так что с праздничком вас, ведьмаки от христианства!

Роман Андреевич. Знаете что, Глеб Вадимович...

Глебушка. Это что, Роман Андреевич. Говорят, Джек нередко в дома захаживает. И не стоит на меня, как олигарх на народ, смотреть. Сами виноваты, что у вас всё юбкой закончилось.

Михаил. Мать, можно я ему зоб вырву?!

Лизон. В самом деле, хватит, Глебушка, пузыриться! Давайте отмечать. Роман Андреевич, у вас есть музыка?

Роман Андреевич. Конечно, Лизонька.

Борис (шмыгая носом). Точно! Давайте праздновать!

Глебушка. Не напраздновался еще, мучных дел мастер?

Борис. Ма! Скажи ему!

Каролина Карловна. Глеб! Тан-це-вать!

Настенька. Да! Да! Танцевать!

Роман Андреевич подходит к граммофону. Вытаскивает из конверта виниловую пластинку. Бережно сдувает с нее пыль. Кладет на вращающийся диск. Поворачивает раструб к гостям. Крутит ручку — заводит граммофон. Играет музыка: темпераментный, как сыр в фондюшнице, из раструба зажигает Эдуард Хиль. Во всю граммофонную удаль раздается «Mr. Тrololo». Гости танцуют, веселятся, корчат рожи, пугают друг друга. Некоторые кучкуются, задорно, словно прыщавые подростки, подпрыгивают вверх, хлопают в ладоши и кричат: «Трик энд Трак! В Британии — бардак!» Со стороны всё это напоминает шабаш.

Роман Андреевич утягивает Каролину Карловну к трону. Разворачивает его к стене. Натягивает небольшой экран и настраивает какой-то древний аппарат, отдаленно напоминающий детский фильмоскоп с диафильмами. Усаживает Каролину Карловну на трон и протягивает ей 3D-очки. Стоит рядом, ностальгирует.

Роман Андреевич (показывая на размытые слайды, появляющиеся на экране). А вот это, Каролина Карловна, жизнь в формате 3D. Слайд-шоу, так сказать... Здесь мы с вашим Вадиком, царство ему небесное, в 90-х. Так, ну это чьи-то похороны. Боец какой-то. Это неинтересно. Это тоже скучно. Братские холмы, погосты замкадья. Там сейчас, насколько мне известно, коттеджные поселки. Очень престижные, надо сказать... А! Вот! Это мы уже на серьезной панихиде. Тут Вадик очень красиво сказал. Я даже прослезился. Так. Вот кресты пошли. Прекрасная коллекция, правда?

Каролина Карловна (поправляя очки). Замечательная. И венки — удивительные. Боже, Роман Андреевич, какие ленты роскошные! Хоть в волосы вплетай. Сразу видно — от всей души дарили!

Роман Андреевич. Это что! А посмотрите, какой великолепный памятник! Масштаб 7 к 1. Мы его, кстати, вместе с Вадиком спонсировали. Один автомобиль чего стоил. Не машина, а комплекс «Тополь». И внешне, и по цене. А видите, какая цепочка на шее? А брелок? Роскошные, да?

Каролина Карловна (вертит головой из стороны в сторону). Просто прелесть. Неужели... Шэ... Шэ... Шемякин?

Роман Андреевич. Ну что вы, Каролина Карловна, сам Зураб Константинович ваял... Не будем же мы с Вадиком по всяким диссидентским мелочам размениваться. Уродцев ведь и на Болотной хватает. А тут имперский размах необходим.

Каролина Карловна. Имперский? На кладбище?

Роман Андреевич. Почему нет? Как при жизни, так и после нее. А этот крест, насколько помню, вообще из цельного массива дерева. Отличная работа. Из африканского венге, если мне память не изменяет. Я недавно каталог листал: так вот, сейчас такую мебель в гостиную модно ставить. Очень хорошо смотрится. Стильно. (Листает слайды.) Так, ну это чьи-то сороковины с паленым коньяком. Тут я, честно говоря, мало что помню. Это снова чье-то отпевание. Забыл. (Звонко щелкает пальцами.) Вспомнил! Это же как раз того самого коньячного магната отпевание.

Каролина Карловна. Любопытно, очень любопытно. Какой вы, Роман Андреевич, жизнелюбивый человек, оказывается. И ленты, конечно, просто изумительные.

Роман Андреевич. Это что, я вот всё московскую природу вспоминаю, Каролина Карловна. Ностальгирую, можно сказать. Я же на кладбищах чаще, чем в кинотеатрах бывал, м-да... (Пауза.) Эх, если бы вы знали, какая на Новодевичьем благодать летом! А в Троекуровском филиале! А на Ваганьковском! Воздух! Зелень! Птицы поют! Вы, кстати, когда там последний раз были? Расскажите, что там новенького.

Каролина Карловна. Боже упаси, Роман Андреевич. Никогда я там не была. Мои родители вообще под Тулой похоронены. А Вадика мы кремировали. Вы забыли, что ли? В колумбарий он, сволочь такая, видите ли, не захотел. Он же мизантроп, в смысле — интроверт... А там народу якобы очень много — пришлось урну дома держать.

Роман Андреевич. Точно, совсем из головы вылетело. Он и правда от людей еще при жизни уставал. Со многими приходилось расставаться. Царство ему небесное...

Каролина Карловна. Вот тут, честно говоря, сомневаюсь.

Роман Андреевич. Ну, тогда им — царство. Долгих лет им на том свете... Ладно, не будем о грустном, Каролина Карловна... Так вот... Вы многое пропустили, скажу я вам, очень многое... Обязательно сходите на какой-нибудь имперский погост в Москве, который еще таунхаусами не застроен. Это же история всей страны. Можно даже книги не читать. Всё там, всё на кладбищах. Эпохи, формации, надстройки. Одна шестая часть суши на десятках гектаров уместилась. Просто поразительно! Как говорится, от голубой крови и белой кости до... (Сбивается.)

Каролина Карловна. До кого?

Роман Андреевич (в замешательстве). До... Я разве сказал «до»?.. Впрочем, неважно... Зато какие там имена, Каролина Карловна, чудные! Какой истеблишмент! Какие трепетные лица! Вы только послушайте! Лев Измайлович, Нурумбек Хызырович, Шараф Ухматович. Золото, газ, нефтянка! А сколько аппаратчиков из 90-х! Иван Сиплый, Чалый Константин. Идешь — любуешься! Душа поет! Это вам не лондонский Хайгейт какой-нибудь или, не дай Бог, Бруквуд^[20].

Каролина Карловна. Там что, Роман Андреевич, знаменитостей нет?

Роман Андреевич. Селебрити? Конечно, есть. Ими всё кладбище усеяно. Но, понимаете, в слякоти и тумане. И диссидентов много. А у нас... (Пауза.) Извините, у вас уже. (Поднимает палец вверх.) При-ро-да! Дух имперский! Чёрт побери, как же в Москву хочется!

Каролина Карловна. Роман Андреевич, а скажите, вот те ленты... Вы не помните, где их брали?

Роман Андреевич. А зачем вам, если не секрет?

Каролина Карловна (смущенно). Я кому-нибудь по случаю презентую.

Роман Андреевич (доверительно кладет ей руку на колено). А, ну это без проблем. Я вам контакты одного специалиста дам. Берет, правда, дорого, но ленты будут наилучшие.

Каролина Карловна. Огромное вам спасибо! Если честно, мне на всякий случай. Просто иногда не знаешь, что человеку подарить.

Роман Андреевич. Охотно вас понимаю. Особенно когда всё уже есть.

Каролина Карловна. Да. Только ленты и остаются... А это, простите... Ну-ка, Роман Андреевич, верните, пожалуйста, картинку назад... (Протягивает когтистый палец в сторону экрана.) Это, извините, что за шалавы?

Роман Андреевич (быстро сворачивает слайд-шоу, выключает проектор и снимает 3D-очки). А это мы в бане. Обслуживающий персонал. Ерунда какая-то. Случайно в кадр попали.

Каролина Карловна. На колени Вадику тоже случайно?..

Разговор их резко обрывается, поскольку Настенька начинает неожиданно кричать. Она дрожит и показывает куда-то в угол. Лизон поворачивает голову и тоже принимается орать. К ним тут же присоединяется голосящая Каролина Карловна. На крик выбегают Леон с Бенедиктом. У обоих в руках столовые ножи. Михаил с Глебушкой одновременно несутся к стенам и срывают с них оружие. Михаил вооружается арбалетом, Глебушка — пикой. Остальные, словно загипнотизированные, смотрят куда-то в угол.

В углу стоит Джек. Вместо головы у него тыква. Из глазниц полыхает ярко-оранжевым.

Джек (скрежещущим голосом). Трик энд Трак. Трик энд Трак...

Роман Андреевич тянется к споррану с таблетницей, Борис лихорадочно лезет в карман за «понюшкой».

Картина пятая

Экспрессивный мазок

Внезапно загорается свет на люстре и бра. Но тотчас гаснет. Загорается, гаснет. Загорается, гаснет. Всё дрожит.

Леон. Пробки, sir. Сами.

Зала окончательно освещается. Немая скульптурная сцена. Одна из скульптур начинает двигаться.

Джек (переминаясь с ноги на ногу). Я дичайше извиняюсь, а где у вас тут water closet?

Все. Что?!

Джек. Сортир. Извините, но, как бы это выразиться... Очень писать хочется.

Роман Андреевич (вяло машет рукой). Там...

Джек удаляется.

Каролина Карловна. Мне померещилось? Нет? Немедленно скажите, что мне померещилось!

Борис. Нет, ма, не померещилось.

Настенька. Я сейчас сознание потеряю.

Все толпой семенят за Джеком. Останавливаются. Прислушиваются. Раздается раскатисто-сиплый хрип спускаемой воды. Через мгновение шумно захлопывается дверь и звучат бодрые приближающиеся шаги. Все разом пятятся назад. Братья — Михаил и Глебушка — держат оружие наперевес. Испуганно делают храбрые выражения лиц. В залу входит адвокат Юрий Владимирович. В руках он несет маску-тыкву. За плечами адвоката, как у горьковского Луки котомка, висит рюкзак. Однако посох, котелок и чайник на поясе отсутствуют.

Юрий Владимирович (обращается к присутствующим). Чума на эту землю и ее провинции! Просто кошмар какой-то! Не поверите, я ему говорю: «Ну останови, будь человеком! Вон же лесок. Никто не увидит». А он мне: «No! No! Punishment! Law!» Я ему отвечаю: «Да я сам адвокат! Какой, на хрен, закон?!» А он вдруг поворачивается и на русском: «И что? Я тоже в Москве адвокатом был. Хайло, не слышал обо мне? Терлецких защищал. Они по Владимирскому тракту все пошли. А я вот здесь оказался. Но ссать здесь нельзя, оштрафуют! А то меня из-за тебя лицензии лишат. Это тебе не Россия — тут не всё туалетная зона. Кол-ле-га!» Ну что за люди! Что за таксисты в этой стране! Вот правильно говорят, адвокат адвокату — волк. Вы в Москве такое встречали? Чтоб свободный человек не мог опорожниться там, где захочет? Тоталитаризм у них в Британии, вот что скажу. Монархия! (Идет навстречу толпе.) Ну, здравствуйте, наконец! Рад вас, Роман Андреевич, в добром здравии видеть! (Протягивает руку олигарху.)

Глебушка. Ты руки хоть, демократ, помыл? Признавайся.

Юрий Владимирович. И вас, Глеб Вадимович, очень рад видеть!

Роман Андреевич (пожимает протянутую руку). Привет, Юр! Тебе бы в Кондратия переименоваться, честное слово. У меня даже давление подскочило.

Братья убирают оружие. Все здороваются. Обнимаются. Елозят щечками.

Каролина Карловна (обмахиваясь крылом «летучей мыши»). Уф, Юрий Владимирович, ну вы нас и напугали.

Глебушка. Что там напугал, у нас от страха чуть вены самопроизвольно не вскрылись. Ты «Черную Руку» с собой из Москвы, часом, не прихватил?

Юрий Владимирович (радостно). Так на это же и было рассчитано, чтоб как в ужастике. Здорово получилось, правда?

Борис. Тебе бы с такими талантами в «Пиле» играть.

Лизон (подхватывает). Ага, без грима. Я чуть не описалась!

Настенька. Здравствуйте, Юрий Владимирович. У меня сердце до сих пор колотится. Я аж взопрела вся.

Все подтягиваются к столу. Рассаживаются. Леон с Бенедиктом удаляются на кухню.

Глебушка (усаживаясь). Видишь, даже Настурция взопрела. Не обращай на нее внимания, Юрасик. Это она от испуга литературно выражаться начала. Видимо, Антошу Чехонте на днях штудировала.

Юрий Владимирович (скидывая рюкзак и садясь за стол). А вот это вы зря, Глеб Вадимович. Чехов, между прочим, поживее нынешних драмоделов будет. Я вот на днях один московский полуподвальный театрик посетил. Матерщина, чернуха, на сцене чуть не совокупляются. Пакостно. Театр сдох!

Глебушка. Это они в своих подвалах правду-матку рубят. Тренд унылого реализма шлепают. А то репертуарные театры всё под себя подмяли. Продыху уже от этих нафталиновых гоголей-чеховых нет.

Настенька. Согласна с Юрием Владимировичем! В эМ-Ха-Тэ себе такого не позволят.

Глебушка. Взопреть можно! Ты когда последний раз в эМ-Ха-Тэ была? (Говорит с придыханием, заламывает руки.) Театр?.. Ненавидите ли вы театр так, как я ненавижу его, то есть всеми силами души вашей, со всем энтузиазмом, со всем исступлением, к которому только способна пылкая молодость, жадная и страстная до впечатлений ужасного?..^[21] (Своим голосом.) Такой вот — ка-тар-сис.

Настенька. Хватит ёрничать... (Противным тоном.) Гле-е-еб.

Каролина Карловна (Глебушке). Мне кажется, ты театры перепутал^[22].

Глебушка. Сложно не перепутать, когда они так называются. А такими темпами скоро их все отличить нельзя будет. Любите ли вы цирк, как люблю его я?.. Можем еще о русском артхаусе поговорить. Когда у них в кино даже дельфины матом кроют.

Роман Андреевич (мечтательно). Москва... Боже, Юрочка, как же я по ней соскучился! По грязи этой, по слякоти. По спектаклям-дефекациям. И чтоб на сцене совокуплялись. И мат, чтобы мат кругом стоял. Чтоб душа вместе с дельфинами переворачивалась! Чтоб по щиколотку в химикаты проваливаться!

Настенька. Ой, ну вы скажете тоже, Роман Андреевич...

Михаил. Да, Ромыч, когда это ты в Москве по щиколотку в химикаты проваливался?

Глебушка. Когда из Бентли выходил. Знаешь, Мишаня, бывает, не там остановишься, — хрясь — а тут лужа нефтяная. Хрясь, а тут еще какая-нибудь прибыльная пакость. И всё ногой туда норовишь. С головой вместе. Главное вовремя вынырнуть, а то захлебнуться можно.

Роман Андреевич. Да ладно вам, Глеб Вадимович, шутки шутить, это же я образно. Москва — она огромная! (Раскидывает руки.) Там же всего навалом. Купола, восхитительный памятник Петру, мэры, матрешки.

Глебушка. Ага, а тут туманный-туманный Альбион. Восковые фигуры, вечно молодая королева, стагнация. И никаких перформансов, сплошной театр!

Юрий Владимирович. Кстати, о матрешках, Роман Андреевич. Я ж привез вам. Поностальгировать. (Вытаскивает из рюкзака бутылку водки в виде Кремля и рюмки-матрешки с лицами мэров и президентов.) А то эти «юбочники» с «порточниками». Брр, только с трапа сошел, а на душе уже промозгло. Такое ощущение, что какая бы здесь погода ни была — она всегда плохая.

Настенька (ёжится). Совсем как в Москве.

Юрий Владимирович (продолжает выуживать подарки из рюкзака). И вот еще. Тут презент... Наши общие друзья небольшой коллекционный набор передали. От холодов. Тут кипятильник, подарочная кружка и чай краснодарский. А это от жены. Платок оренбургский.

Глебушка. Надо было Павлопосадский везти. С багрянцем. Лучше с юбкой смотрится. Да и название позабористей будет.

Роман Андреевич (принимает подарки, накидывает платок на плечи). И так хорошо! (Рассматривает кружку, дзинькает ложечкой по граненому стеклу, читает надпись на мельхиоровом подстаканнике.) «эР-Жэ-Дэ». Вот спасибо! Помнят меня еще, значит! Привет им от меня передавай. И жене своей... Кружка, кстати, вот к этому очень подходит. (Показывает всем пепельницу.) Старинный квейк! Настоящие шотландцы только из него виски пьют.

Глебушка. Ну-ка, дайте. (Вертит в руках.) Роман Андреевич, вынужден вас огорчить. Это пепельница.

Роман Андреевич. Нет — квейк!

Глебушка. Можете мне весь мозг мельхиоровой ложечкой выесть, но это — пепельница. Видите, тут «Ashtray of the United Kingdom»^[23] написано. «Made in China».

Роман Андреевич. Это — опечатка! (Зло выхватывает пепельницу, в недоумении вертит в руках.)

Юрий Владимирович. Конечно-конечно, Роман Андреевич. Это всё унылые «порточники» напортачили. Извините за каламбур.

Роман Андреевич. Всё ты правильно, Юр, говоришь. Спасибо тебе еще раз. (Протягивает адвокату бутылку водки.) Ну-с, открывай презент.

Глебушка. Ну как знаете, Роман Андреевич. Только потом не удивляйтесь, что у вас виски бычками пахнет... А ты, Юрасик, вообще-то в Шотландии. Здесь не унылые «порточники», тут косные «юбочники». И вообще, при таком раскладе нужно было «Jack Daniel’s» везти, а не русскую палёнку. Очень уж у вискаря название говорящее. А вот с кипятильником, конечно, угодил. (Кивает на камин.) Рафинаду надо было еще привезти.

Юрий Владимирович. Название, может, и говорящее, а вот ностальгическое послевкусие, Глеб Вадимович, отсутствует. А ведь у нас, у русских, какая основная проблема? Мы и у себя жить не можем, и ассимилироваться нигде не в состоянии. Правда ведь, Роман Андреевич? (Тот утвердительно кивает.) И что, по-вашему, есть большая разница между «юбочниками» и «порточниками»? (Ловким движением откупоривает бутылку водки, срывая с нее звезду-затычку.)

Глебушка. Ну как тебе сказать. В одежде колоссальная. Ты еще, кстати, хитрых ирландцев не видел. До сих пор в средневековых хламидах бродят. Плащи, капюшоны. А под плащом ирландский сюрприз таится: от пиджака с юбкой до рыбацкого свитера с кожаными портками. На любой политический вкус. Это тебе не наши кондовые «ватники» с «пиджачниками», когда всё напоказ.

Юрий Владимирович. Вот, и я о том же. Все они — англичашки! (Разливает по рюмкам-матрешкам.)

Лизон. И всё-таки, а как вы, Юрий Владимирович, здесь оказались?

Юрий Владимирович. Ну это очень просто. Дай, думаю, навещу. Праздник всё-таки какой. Неординарный. Да и вас всех давно не видел. Ну что, за встречу?!

Михаил. Вздрогнем! На!

Остальные. За встречу! (Чокаются, выпивают, закусывают.)

Отец Сергий. Благостный напиток. Расейский.

Глебушка. Угу. Со слезой. Кремлевской.

Роман Андреевич (ставит локоть на стол, упирается подбородком в открытую ладонь, умильно внимает; в килте с пуховым платком он напоминает дичайшую смесь Плюшкина и Коробочки). Ну, Юр, рассказывай. Как там? Большой театр, опера, балет, Чайковский?

Юрий Владимирович (закусывая). Ну а что рассказывать? В Большом я давно не был — дороговато. А по поводу остального вам уже, наверное, доложили. Холодно, снег, митинги. В бюджете, как всегда, проблемы. Они, конечно, увеличились, но, с другой стороны, и перспективы для многих улучшились. Но это же всем не объяснишь. Вы ж меня понимаете, Роман Андреевич... (Пауза. Олигарх с пониманием кивает.) Еще какой-то странный референдум намечается. О целостности и самобытности. Честно говоря, ерунда какая-то... Ну и вы... (Пауза.) В розыске... В перманентном...

Глебушка (раскидывает в удивлении руки). Никак найти не могут.

Ищут пожарные,

Ищет милиция,

Ищут фотографы

В нашей столице,

Ищут давно,

Но не могут найти,

Парня какого-то

Лет -адцати.

Всю Россию уже перерыли. Намекнул бы им кто, что на туманных островках искать надо. Тогда бы озеро Чайковского для некоторых сразу лебединой песней закончилось. (Лизон прыскает.)

Каролина Карловна. Глеб, помолчи пожалуйста.

Роман Андреевич. Да я это, Юр, знаю всё. Как там вообще?.. Музеи, выставки, дух свободы. Тут ведь Тауэр везде, что в Шотландии, что в Ирландии. Сплошной английский Шекспир. Страшное дело. (Таращит глаза.) Душит. (Хватает себя рукой за горло.) А там всё-таки Третьяковка, Пушкинский, Кремль.

Глебушка. Ага, там не душат, там сразу пристреливают. Вы когда в Третьякове были, Роман Андреевич? Наверняка последний раз в пряничном детстве, когда вас кто-то из взрослых за руку водил. А в Алмазный фонд вам нельзя. Можете не выйти. И вообще, надо было не на Бентли по нефтяным лужицам рассекать, а в метро ездить. Там замечательные табло висят: «Посадки нет».

Михаил. Заткнись, Глебыч! Юрасик, давай! Между первой и второй. На!

Юрий Владимирович. Глеб Вадимович прав. Очень напряженная ситуация. Очень. Но можно ведь и исправить... (Снова разливает по рюмкам.)

Роман Андреевич (замирает). Это еще как?

Юрий Владимирович. Ну... (Подбирает слова.) Если поделиться... Немного... Самую малость... (Поднимает свою рюмку.)

Длинная пауза.

Роман Андреевич. Это как это поделиться?

Юрий Владимирович. Чуть-чуть... совсем чуть-чуть... могут ведь и простить...

Роман Андреевич (ставит свою рюмку на стол). Так ты за этим, что ли, приехал?

Юрий Владимирович. Нет, ну просто многие делятся... И ничего.

Роман Андреевич (свирепея). Де-лят-ся?! Де-лят-ся?! Да я двадцать лет без продыху вкалывал! Двадцать лет хвостом вилял! Пригибался, стелился, лизал! Двадцать лет под бурями и штормами ходил!

Глебушка. Это в морфлоте, что ли?

Роман Андреевич. В бизнесе! Девятый вал — это штиль по сравнению с тем, что мне пережить пришлось!.. Да как у тебя, Ю-ю-рий, только язык повернулся такое сказать!

Каролина Карловна. Роман Андреевич, родненький, успокойтесь. Юрий Владимирович просто так... Случайно...

Глебушка. Брякнул...

Роман Андреевич. Нет! Нет! Не случайно он брякнул. Он просто так ничего не брякает! (Сбрасывает с себя пуховой платок.)

Юрий Владимирович. Роман Андреевич, да что вы в самом деле? Я же не сказал всё отдать. Я сказал — поделиться только. Немножко.

Роман Андреевич. Вот! Вот! Слышали? Поделиться! Взять и отдать! Вот этими руками! Братве этой шелупонистой! Гэбне этой прокремлевской!

Юрий Владимирович. Ну какой братве? Какой гэбне? Зато спать спокойно будете.

Борис. Про сон Юра правильно говорит. Многие поделились. Нормально спят.

Роман Андреевич. Я и так нормально сплю! Хера я с ними делиться буду?! Раз заплатишь — всю жизнь должен будешь!

Лизон. Ну и правильно, Роман Андреевич, нечего с ними делиться. Давайте танцевать лучше будем.

Михаил. И в самом деле, давай бухнем нормально... (Пауза.) Хотя, если бы чуть-чуть. Типа задобрить. Слегонца так... А вообще, и в самом деле, давай бухать лучше. Где мы и где они, на?

Роман Андреевич (ходит, суетится, никого не слушает). Делиться, делиться... (Вытаскивает из споррана таблетницу, обнаруживает, что она пуста; бубнит.) «Пряничное детство». Ага, как же... А кашу на воде да потроха куриные не хотите? Вы что ж думаете, у меня родители номенклатурой были? А уборщица в поликлинике да слесарь в ЖЭКе устроят вас? Поделиться! Ща! (Складывает мощнейший кукиш, тычет всем в лица.) Детства вы моего из сухарей и спитого чая не видели! Я, чтоб от этой нищеты убежать, даже в драмкружок по вечерам ходил. Сатина в «На дне» играл! А там, между прочим, монологи очень сложные. Я слова постоянно путал! Домой приду освистанный, а там отец пьяный. И порет меня, порет! А утром опять! Каша эта! На воде!

Настенька. Успокойтесь, Роман Андреевич. Пожалуйста. Овсянку как раз лучше на воде варить.

Роман Андреевич. Идиотка вы, Настенька! Гофрированная идиотка!.. И вообще, у меня голова от вас от всех разболелась! У меня давление! Что вы тут за балаган устроили! (Подходит к картине «Красный квадрат», отодвигает в сторону, распахивает сейф, вытаскивает коробочку, достает пилюли.) Дайте воды! Без овсянки!

Глебушка. А вы кваску из барной стойки возьмите. (Кивает на трон.)

Настенька подхватывается, наливает воду в стакан, подносит Роману Андреевичу.

Настенька. С другой стороны, Юрий Владимирович не всё же вам предложил отдать. А только немного. Отщипнуть буквально.

Отец Сергий. Дело отроки говорят. Иисус делиться с ближними завещал.

Роман Андреевич. Так то с ближними!.. (Смотрит на раскрытый зев сейфа, показывает пальцем внутрь, из глотки что-то клокочет.) Хы-хы... А где?!. Где?!.

Все. Что?

Роман Андреевич (сиреной). До-ку-мен-ты!!!

Все. Какие?

Роман Андреевич. Мои! Мои документы! (Залезает по пояс в сейф, выуживается, пристально смотрит на присутствующих, рявкает.) Леон!!! Бенедикт!!!

В залу влетают слуги.

Роман Андреевич. Разберитесь!

Леон и Бенедикт (хором). Forever!

Слуги подхватывают стулья и расставляют в ряд.

Каролина Карловна. Что это вы задумали?

Роман Андреевич. Сейчас узнаете.

Бенедикт. Seat down, please. Все. Welcome. Welcome.

Каролина Карловна. Но я не хочу сидеть, у меня и так всё затекло.

Леон (настойчиво). Большие please, Каролина Карловна.

Все, ничего не подозревая, рассаживаются. Леон и Бенедикт быстро подходят к каждому сзади и ловким движением надевают пластиковые наручники. Им помогает Роман Андреевич. В ответ раздаются робкие возгласы протеста.

Глебушка. Эй! Вы чего паскудничаете?!

Михаил. Охренели, на?!

Лизон. Больно же, блин!

Борис. Ну, это...

Отец Сергий. Побойтесь Бога!

Юрий Владимирович. Роман Андреевич, я хочу вас предупредить...

Роман Андреевич. А теперь заглохли все!

Настенька. Лёнчик, что ты делаешь?

Каролина Карловна. Рома-ан Ан...

Роман Андреевич. Заглохли, я сказал! Ну что? Навестить меня решили? В гости, значит, приехали?

Каролина Карловна. Ну да. Вы же сами нас приглашали.

Роман Андреевич. Документы я вас тоже приглашал красть?

Борис. Вы о чем?

Роман Андреевич. Не хотим, значит, по-хорошему признаваться... Ладно, будет по-плохому.

Глебушка. Роман Андреевич, вы в Шотландии совсем мозгом двинулись? Вас на левостороннем движении заносит? Развяжите нас быстро!

Роман Андреевич. Молчать, щегол! У меня в сейфе лежали документы!

Лизон. Ну так посмотрите, может, они и сейчас там.

Роман Андреевич (деловито расплетает косу на бороде). Я смотрел, не лежат. Словом, так. Либо вы признаетесь, либо... Короче... Вначале... Вот, к примеру, попа... Потом Настеньку... Нет, Лизоньку... Сами выбирайте.

Юрий Владимирович. Прошу прощения, Роман Андреевич, но как бы... Это же киднеппинг... Это же... подождите, ну нельзя же так, в самом деле!

Роман Андреевич. Быстро вернули документы!

Глебушка. Какие, к чёрту, документы?! Что вы там за пилюльки глючные пьете? Купировать давление перестали?

Лизон. Да! Синюю с красной перепутали?! У вас матрицу переклинило?!

Каролина Карловна. Роман Андреевич, миленький, отпустите нас, пожалуйста.

Настенька. Мы никому не скажем, правда... Вы же хороший человек...

Роман Андреевич. Я — олигарх! Естественно, не скажете. Некому уже будет. Что ж вы меня за идиота всё время держали? Перебои со светом. Ага. Трик энд Трак. Разговоры эти странные про «поделиться».

Лизон. Да вы параноик просто какой-то!

Роман Андреевич. Значит, с Лизоньки начну.

Настенька. Вы ведь не серьезно?

Роман Андреевич. Тогда с Настеньки.

Каролина Карловна. Лёнечка, спаси нас, пожалуйста. Ты же на нашу семью столько лет работал.

Леон. Но сейчас он мне вообще-то зарплату платит.

Роман Андреевич. Цыц, карга старая!

Каролина Карловна. Да как вы... как вы...

Роман Андреевич. Беня, пакеты!

Бенедикт. Who first?

Роман Андреевич. На попа давай, он самый бестолковый.

Настенька. Роман Андреевич, что вы делаете?!!

Роман Андреевич. И на эту. Орет много.

Бенедикт надевает целлофановый пакет на отца Сергия, Леон — на Настеньку.

Леон. Sir, я хотел сказать...

Роман Андреевич. Потом скажешь! Последний раз спрашиваю, где документы?

Михаил. Чё ты кипишуешь, олигарх? (Пытается распутать руки, но в этот момент Бенедикт ловко надевает ему пакет на голову.)

Роман Андреевич. Я вам сейчас устрою Хэллоуин. Кто взял документы?

Леон. Я... Роман Андреич... хотел...

Роман Андреевич. Не до тебя!

Борис. Какие документы?

Глебушка. Что вы несете, Роман Андреевич? Вы в детстве в зарницу не наигрались?

Каролина Карловна. Настенька задохнуться может. Отпустите ее, пожалуйста.

Роман Андреевич. Одной Кряжистой меньше! В сейфе лежали документы. Акции, облигации, компромат кое-какой на флешке. Неважно. Сейчас там пусто. А в доме, кроме вас, никого нет.

Юрий Владимирович. Да откуда мы могли знать, что у вас там сейф?

Роман Андреевич (вышагивает). Вот в этом-то и вопрос. Откуда? Жучки? Прослушка? Камеры? Весь дом наверняка, суки, напичкали. (Ходит по зале. Проверяет вещи.)

Лизон. У вас паранойя! Паранойя! Паранойя! (Но тут же глохнет под пакетом, услужливо надетым на голову Бенедиктом.)

В этот момент Леон подходит к Роману Андреевичу. Шепчет ему что-то на ухо.

Роман Андреевич. Да? Серьезно? Ну-ка, принеси.

Леон выходит. Возвращается с портфелем из кожи чистокровного шотландского ягненка. Протягивает его Роману Андреевичу.