О книге Юрия Нечипоренко «Помощник царям:

Жизнь и творения Михаила Ломоносова»

Универсум и его окрестности

Везде исследуйте всечасно,

Что есть велико и прекрасно,

Чего еще не видел свет

(Стихи Ломоносова, выгравированные на  мемориальной

 доске на стене марбургского   университета)

Ломоносов был автор, лицо индивидуальное… он был освободившийся индивидуум в поэтическом мире, с него началась новая полная сфера поэзии.

(К.С.Аксаков)

Он, лучше сказать, сам был первым нашим университетом.

(Пушкин о Ломоносове)

В советское время книга о Ломоносове с таким названием (да ещё для юношества) не могла бы выйти, в начале двадцатого века – подобное заглавие, возможно, вызвало бы упрёки в «верноподданичестве» (впрочем, «слуга царю, отец солдатам» было на слуху), сейчас – способно породить самые разнообразные ассоциации и коннотации: пушкинская формула «помощник царям» и его же известные слова, вынесенные в эпиграф – одни из многих, которые можно посвятить Ломоносову. Должны появляться и не только лапидарные изречения, которые ничем не вырубишь. Так важно, чтобы юбилейный год не стал «убилейным», когда в славословиях исчезнет живой человек.   

Юрий Нечипоренко написал интересную, живую, лёгкую, «многомерную» книжку, которая, конечно, является популярным изданием («с картинками»), с другой стороны, здесь много точных определений, связанных с научной и поэтической деятельностью Ломоносова – автор книги сам учёный и писатель, поэтому он разбирается в этих вопросах не как дилетант. Но никакой фамильярности (или наоборот «подобострастия») нет и в помине. В книжке – попытка свободного проникновения в мысли и жизнь человека, который сам стремился к свободе мысли и своего положения в мире (и не всегда её обретал). О «жизни и творениях Михаила Ломоносова» повествуется с необходимой подробностью (в книге 125 страниц) и при этом – концентрированностью. Здесь много цитируется стихов – стихов прекрасных, которые говорят о разносторонности устремлений Ломоносова больше, чем страницы долгих прозаических комментариев. Приводятся, конечно, строки, которые у всех почти на слуху: «Науки юношей питают…», «Неправо о вещах те думают, Шувалов, которые Стекло чтут выше Минералов…», «Восторг внезапный ум пленил…», «Что может собственных Платонов…», однако присутствуют и менее известные стихи, большие отрывки и целые произведения: это и «Гимн бороде», и «Кузнечик дорогой, коль много ты блажен…», и перевод псалма «Меня объял чужой народ…» (из «Переложения псалма 143»), и многие другие.

Нечипоренко говорит о том, что в Ломоносове основное – превышение себя, выплеск энергии. Сравнение Ломоносова с «нашим университетом» общеизвестно, но это можно понимать максимально широко: сама энергия создания нового мира, русского универсума означала и буквальное открытие Московского университета, и открытие великого мира вокруг, который может быть осознан и увиден именно через создание своего мира. Причем этот универсум находится в постоянном движении, он переходит все границы, в этой избыточности, где периферия творимого мира словно бы превышает все время его самого, и видится источник постоянного восторга перед огромной вселенной, которую только начинают постигать.

В книге говорится: «идея о том, что каждая звезда в небе светит, как наше Солнце, что во Вселенной есть множество миров, напоминает языческие, дохристианские искания, многобожие». Но автор книги тут же указывает: «Ломоносов старался примирить Просвещение и Православие. Он писал о двух книгах, которые дал нам Господь: Природе и Священном Писании». Нечипоренко подчеркивает разнонаправленность своего героя и его прекрасную противоречивость: «Но всё же главное устремление Ломоносова – не истина науки, а польза Отечеству. Этой пользе он хотел служить всей душой, изо всех сил. Отсюда, может быть, происходит и та энергия заблуждений, страстей и выходок, которыми полна жизнь Ломоносова. …Учёный, художник и поэт Ломоносов сослужил великую службу российскому Просвещению – и он же в запальчивости своей наломал столько дров, что остается только дивиться его энергии. Ради науки он ушёл от отца, оставил навеки дом родной. Многие ли ради страсти к познанию готовы пожертвовать спокойствием духа? Так годами жил Ломоносов, так живут и современные учёные – и в таком напряжении рождается наука». Жизнь и труды Ломоносова в книге представлены в неразрывной связи и взаимодействии, и так как объем книги не очень большой (128 страниц) и она почти на каждой странице иллюстрирована репродукциями картин, портретов, копиями документов и выразительными рисунками художника Евгения Подколзина, то создаётся нагнетание материала, которое, по-видимому, соответствует насыщенной жизни Ломоносова. Хочется привести последовательные названия глав этой книжки, чтобы увидеть канву серьёзного, но вместе с тем и веселого изложения по сути неоконченного, продолжающегося жизненного и научного пути Ломоносова: «Остров», «Книжки», «Страхи», «Карта детства», «Москва», «Академия наук», «Германия», «Украшение языка», «Энергия восторга», «Прибамбасы и математика», «Фокусы и иллюминация», «Кремень», «Кукиш», «Высокая хвала», «Балда и варяги», «Мозаики», «Громовая машина», «Карьера», «Борода», «Прозрения», «Визит императрицы», «Вулкан Ломоносов», «Пример». Заметим, что слова «прибамбасы» во времена Ломоносова не было (у него встречались другие – теперь неведомые, вроде слова «забобоны» – «бредни, предрассудки, вздор, пустяки»), но в книжке подобные элементы нынешней устной речи выглядят естественно: они появляются, чтобы воспроизвести отголоском, например, восклицание школьника ("Сколько прибамбасов было  у Ломоносова"), увидевшего в кабинете Ломоносова в Кунсткамере огромное зажигательное стекло, подзорную трубу, пневматический насос.

Жизнь Михайло Ломоносова погружена в Историю (он и сам был учёным-историком). Тут, правда, неожиданно появляется и нечто ироническое. На последней странице книжки значится: «Цари и императоры, которые правили при жизни М.В. Ломоносова» и дальше – восьмиименный список от «Петра Алексеевича Великого» до «Екатерины II Великой». Первое впечатление, что эти цари правили труды Ломоносова (невольно вспоминается анекдот: «мой дядя самых честных правил», – «правь всех»), лишь потом понимаешь, что имеются в виду цари и императоры, во время правления которых жил М.В. Ломоносов. Но в этой неявной двусмысленности есть оттенок и дополнительного смысла: конечно же правители явно или неявно правили, поправляли, направляли и мешали столь немыслимо одарённому, своевольному и плодовитому учёному и художнику, которым был Ломоносов. И он им помог ярче проявиться – он правил в науке, – можно сказать, что они жили во время его правления. И с таким новым смыслом книга «Помощник царям», изданная в Московском университете, носящим его имя, может стать «наукой», которая будет питать юношей (и девушек) и за которую возблагодарит Ломоносова нынешнее студенчество.

Стихи Ломоносова, вынесенные в эпиграф, – из его известной оды «за высочайшую милость в Сарском Селе» – обращены к самим наукам. Эти строки следуют за такими стихами:

О вы, счастливые науки!

Прилежно простирайте руки

И взор до самых дальних мест.

Пройдите землю, и пучину,

И степи, и глубокий лес,

И нутр Рифейский, и вершину,

И саму высоту небес.

В этом архаическом восклицании («Рифей» – что это? да это же «Урал») смешалась древность и современность (поэт смело рифмовал «Россия» – Хим’ия); новый универсум, мир открытый, вернее, приоткрытый Ломоносовым тогда, незакончен, – и в  нашем времени распространяется его расширяющаяся граница. Ломоносов познавал науки (например, Географ’ию) прямо на своём опыте: от северного мира Холмогор он дошёл до Москвы, и затем через Киев и Санкт-Петербург добрался до Европы, исчертив её: Марбург, Фрайберг, Лейпциг, Амстердам. В книжке описывается эпизод, когда его обманом завербовали в прусскую армию, но ему удалось бежать, собственно, его жизнь несёт на себе, как ни странно, отблески авантюрных романов XVIII века: Жиль Блас, Том Джонс и т.д. и т.п. («помор Ломоносов бежал от венца»). При этом в нём была невероятная усидчивость, укоренённость, – без великой сосредоточенности не могло быть рождено постоянство мысли. Его труды материальны и вместе с тем вдохновенны. «Кажется, только в математике, – замечает автор книжки, – Ломоносов не сделал никаких открытий»; но, допустим, бесконечность космоса он запечатлел в другой формуле – стихотворной: «открылась бездна звёзд полна; звёздам числа нет, бездне дна» – такие слова не исчезнут из сознания. Открытия его вещны, – остались в созданных приборах на Земле. И в атмосфере на Венере (атмосферу на планете он открыл, а кажется, что внёс туда вместе с поэтическим возвышенным дыханием). Следы этого огромного мира, его окрестности, его отроги мы видим в широких плечах высотного университета на горах. Но только простота и свобода, если они будут найдены в отношении к Ломоносову-миру (свобода, о которой неявно пытается сказать автор книги), дадут право по-настоящему обращаться к этому универсуму, видеть и познавать его.