АНДРЕЙ  РУБЛЁВ

Меж полей

Идёт богомаз Андрей.

Он уцелел

После налёта монголов на город,

Что доказует то вот,

Что в мире тел

Должен он образ духовного дать.

Трудно поститься, молчать.

Река

Изогнута, лес глубиной

Поражает, высокой такой.

Цель далека.

Имя насколь

Определяет (воль

Чьих же мерцанье?) жизнь?

Город Владимир ждёт.

Инок Андрей идёт,

Зная жизни своей рубежи.

Зная молитву свою,

Небесное воспою

Земной

Краской, уменьем, но

К вечности всё равно

Путь непростой.

ЖИДОВСТВУЮЩИЕ

Во престольном граде сём

Что по чём?

В Новгороде наш уклад

Собственный имеет лад.

Схария сто языков,

Верно, знает – он таков.

В древних книгах, говорит,

Соль. И истина блестит.

Поп и толст, и бородат,

Книги те усвоить рад.

Шестокрыл и Маймонид

Изменяют строй молитв.

Ересь? Или правды свет?

И Геннадий мыслит – бред

Нас, несчастных, взял в полон,

Боком всем нам выйдет он.

Рёк Геннадий: есть канон,

Византией даден он! –

Не евреям нас учить.

Ересь надо задушить.

А она уже в Москве,

Пусть не в каждой голове.

(Каждой вовсе не нужна,

изощрённая, она.)

Или царь уже за них –

Жидовинов золотых?

Нет! И новгородский люд

Смотрит, как врагов секут.

И посадских в оборот,

Бородат, палач берёт.

Было так – давным-давно.

Что, по правде, коль темно,

В том колодце различишь?

Там века мерцают… Тишь.

ПАВЕЛ  I

С монет исчез имперский профиль,

Ведь Павел в профиль – будто мопс.

…Чиновник всё в трактире пропил,

И жизнь сейчас – колючий ворс.

Такой разброс – там император,

А здесь чиновник-дуролом.

В действительности каждый атом

С другим союзен, и притом

Не знаем как…

На геликоне

Играет Павел – он  умён.

Реформы бы провёл на троне,

Возможно, он…

Мальтийский рыцарь психопатом

Не может быть. Однако – есть.

Да, ясно – связан каждый атом

С другим. Не очень-то и весть.

Убийство Павла изменяет

Хоть что-то в данности на чуть?

От чёрных сил земля страдает

Иль свет свою скрывает суть?

ИЗ СКУДРОНЖОГЛО

В жизни хозяина нет пустоты, всё полнота –

Многообразен ход годовых занятий,

Возвышающих дух, – и в этом их красота,

Здесь человек соучастник природы, ей он приятен

Как собеседник. Работы уже до весны –

Подвозы дров и всего на время распутицы,

Подготовка семян – всё загодя делать должны

Мы, а то ничего не получится.

Хлеба по амбарам перемерка, потом

Установление новых тягол.

Снег прошёл, и глагол работы потёк,

Но в этом никто не увидит тягот.

Расчистка дров по лесам, пересадка дерев по садам,

В огородах работают заступы, в полях – борона.

А потом уже жатва заструится и ты сам

Осознаешь…

Говорил Скудронжогло, и речь красна.

Богатый и мудрый – бывает такое? Нет?

Гоголь сжёг том второй и дал этим ответ.

***

Черноземье – сок земли густой,

Или сон, текущий соком смысла.

Терпигоревский хорош настой

Прозы, с тайниками быта смычка.

Живописной щедростью язык

Нам даёт прошедшего картины.

Сопоставь ту жизнь с собою встык.

А за жизнь ты много ль съел малины?

Сколь в основе человек таким,

Как и был, как мыслил, остаётся?

Слово всё же сколь ни лижет дым –

Дым небытия – светло, как солнце.

СТИЛЬ НЕ-ПИСАТЕЛЕЙ

Учёного-натуралиста

Иль краеведа стиль порой

Играет более лучисто,

Иль жизнью прозвучит самой.

Так, Сабанеева читая,

Вдруг дышишь запахом реки:

Вон щука в камышах большая,

Да и лещи тут велики.

Малинин с точностью сухою

Живописует малый круг –

Круг, данный темою родною

Судьбы. Абзац порой упруг.

А Циолковского писанья

Чуть-чуть наивны… И блеснёт

Лишь блик основы мирозданья –

Но сладостно душа замрёт

От тонкой ноты узнаванья.

ПАНИН-КОЛОМЕНКИН

В чемодан уложены коньки,

Едет за свой счёт соревноваться.

Шансы на победу велики!

Ведь порой уверенность – богатство.

Синий лёд вдруг белизной сверкнёт,

Нитями следы сплелись в узоры.

Примитивен действий ход – ведёт

Он к победе, в мыслях о которой

Путь прошёл. (Победа – сторона

Пораженья – оборот, изнанка.)

Сколь мила чужая сторона?

Как же хлопала вон та испанка!

Где былое? В памяти? В словах

Книжности? В томах библиотеки?

Первый чемпион российский! Ах,

Как же мало помнят человеки!

Лёд я видел тыщи раз – блестит,

Но того катанья не увижу.

И не помню – Лондону, Парижу

Прошлое вон то принадлежит.

Прошлое для всех – единый круг

И – мерцанье смыслов, тайна знаков.

Кодекс настоящего, мой друг,

Дарит много данностей двояких.

СЛОВО О ЕСЕНИНЕ

Снег синий-синий, грустный снег

Дворы родные заметает.

Мир городской, пожалуй, не к

Есенину – а удаляет.

Снег у крыльца весьма зыбуч,

А в городе крыльцо какое?

Снег, всюду снег – искрист, колюч,

В нём ноты тишины, покоя.

Надрыв ему противоре-

чит – очевидно. Ясно.

Уютно ныне  во дворе,

И горы снежные прекрасны.

Надрыв есенинский – как ночь,

И соль надрыва – боль сплошная.

От боли можно – со всех ног?

Едва ль – когтит, когда сквозная.

И снова чёрный человек

Деревья, что коней, сгоняет,

И смотрят окнами аптек

Те кони. До смерти пугают.

Но главное – прозрачный лад

Ещё не слышанных мелодий,

Сведённый в сокровенный сад, –

Кирилл представил бы? Мефодий?

Но главное – осталось нам –

О – золотое, дорогое,

Что выше тлена – ибо над

Звучит – над всем, что есть земное.

ПРОДОЛЖАЯ Л. ЛЕОНОВА

В щели зарядской лавка так тесна!

Вот на кадушке с огурцами плесень.

А жизнь сама сурова и темна –

Лучей не допускает, смеха, песен.

Хлеб, сахар, масло, колбасы круги,

Горчица. День за днём без изменений.

Сперва мальчишка – любит пироги –

Потом приказчик. Труд – и нет сомнений.

Зарядский люд, известный наизусть.

Похмельные, черны мастеровые.

А ежели накатывает грусть,

То водка лечит, – так всегда в России.

Теперь хозяин, и довольно толст,

Одышлив, и тоска томит глухая.

К нему монахи ходят. Сам же прост.

Их слушает, не очень понимая.

Но подвиг жизни – все семнадцать тыщ –

Он отдаёт в казну за келью, чтобы

Молиться, сознавая – наг и нищ,

Готовиться к широкой лодке гроба.

В монастыре цветёт богато сад,

Черёмухи играют белой пеной.

Теперь зарядец бывший худ и рад –

Живёт в единстве с тайною вселенной.

Но грозный выверт мира тронет их –

Монахов то есть. Что земная повесть?

В смиренье завернись, послушен, тих,

Постом цели свою больную совесть.

Отряд ломает монастырский лад:

- Ну, чернецы, не избежите смерти!

Сквернится храм, заплёван дивный сад.

Кожанки нацепили ныне черти.

Смердят дела… Зарядский человек,

Давно забывший собственное имя,

Готов покинуть тяжкий, скорбный век,

Принять он счастлив наравне с другими

Кусок свинца – горячий, лютый, злой.

Сияет небо, синевой играя.

И смерть накроет светом, высотой,

С тугой, усталой плотью разлучая.

НИКОЛАЙ БОГОЛЮБОВ

Фамилия, как отраженье

Душевной сущности его.

Насколько знанье приближенье

Ко сверхвместилищу всего?

Механики густые дебри

И поля тайны – все они

Пресветлой воли сверхшедевры,

Как время, наши эти дни.

Идёт к вечерне математик.

И богословья  глубина

Ему мерцанием ясна,

Насколько постиженья хватит.

Гармонизировать, что есть

Поможет вера, с нею знанье,

Пока даёт нам оправданье,

Светя, Евангельская весть.

ДЯДЯ, ВЕРНИСЬ!..

Только и остаётся молвить – дядя, вернись!

Куда там! Чешет вперёд и вперёд,

На телеге чешет от дома подальше –

Мол, будет жисть!

А эта жисть возьмёт его в оборот.

Упорство: бежать от дома – русская страсть,

Русская пропасть, паденье в неё,

А падение означает: пропасть.

Дядя, остановись! Он в ответ: ё-моё,

Не мешайте, еду куда хочу,

Пру через действительность напролом.

Сибирь переустроить будет мне по плечу,

Там буду громоздить свой дом.

И ни на какие «дядя, вернись!»

Не реагируют бегуны

За счастьем, которым – что вверх, что вниз:

Мол, двигаться обречены.

ДЕВЯНОСТЫЕ

Блатная музыка звучала,

И девяностые неслись.

Да, искажений так немало

Узнает крохотная жизнь.

Братки в кожанках, твердолобы,

Их мерседесы, их стрельба –

Кровь брызнула, кропит сугробы –

Такая, знаете, судьба.

Но звук романтики тюремной

Всегда ли русским был присущ?

В душе, поди, есть слой подземный –

Не надо, мол, и райских кущ.

Важны ли банки, фирмы, деньги?

Иль важно над законом стать?

Блатную музыку, бездельник,

С утра я слушаю опять.

ПРАВИЛКА

По фене ботая, решают

Судьбину одного из них.

Своеобычно понимают

Значенье дней и дел людских.

Огни в столешнице блистают,

Искусственный ликует свет.

Большая зала принимает

Избравших адовый сюжет.

А маза у кого сегодня,

Тот будет первым говорить,

При этом – медленно курить.

Что тихой силы превосходней?

- Тебе я фуфел чистил, что ж

не сделал выводов?.. - И мрачный

стоит, измысливая ложь,

проштрафившийся неудачник.

Звучат другие голоса.

Сазон своё промолвил слово –

Оно, как водится, сурово:

- Ответить должен! – Значит, вся

Судьба зачёркнута в момент.

Монах согласен и Карела.

Здесь просто вариантов нет –

Такая жизнь! Такое дело!

Мы сами выбираем путь,

Какой надежду отрицает.

Здесь атмосфера – не вздохнуть,

И ненависть в глазах мерцает.

Не сожалеет ни о чём

Готовый к смертному удару

Того, кто избран палачом

В пределе яви – не кошмара.

САРКАЗМЫ

Гвардии майор торгует сан-

Техникой – в отставке он, понятно.

Пей гротеск, и даже по усам

Потечёт,

Что очень неприятно.

Данности меняются слои –

Вот она диффузия какая.

И завлаб возможности свои

Переоценил, смогу – считая –

Быть премьером – надорвался в том.

Смерть осталась смертью, всё понятно.

Морг – последний в жизни нашей том,

Оглавленье столь дано невнятно.

Толстомордый и пузатый поп

На любой вопрос «молитесь» бросит.

Сам перед едой едва ли лоб

Крестит.

Золотится дивно осень.

По помойкам роются бомжи,

А партбонзы восседают в банках.

Так же неизвестна жизнь души,

Те же дыры круглые в баранках.

ДУХОВНЫЕ СОТЫ

Духовные соты! Ячейки

Их кротостью сладкой полны.

А коль полагаешь – ничей ты,

Мараешься грязью вины.

Ты Божий! Духовные соты

Наполни же кротостью той,

Что требует сильной работы

И требует веры святой.

Духовные соты! – иное

Свет сердцу подарит едва ль.

А мёд – это то, золотое,

Что примет всегда вертикаль.

ЖНИВЬЁ

Золотится паутинка по жнивью.

Ты идёшь и слышишь музыку свою.

Босиком-то не пройдёшься по стерне,

Коли да – то будут стопы как в огне,

Будут остренько исколоты они,

Что топтали зауряднейшие дни.

Золотой, почти волшебный урожай –

Где ты? Где ты? Вон остатки наблюдай,

А остатки, как останки тех культур,

Что дают еду для нас, зерно для кур.

Ах, с куриными мозгами не прожить.

Солнце осени по каплям точит жир.

Золотится паутинка по жнивью.

Ты идёшь и слышишь музыку свою.

Тут ощерена усталая земля.

Очень быстро промелькнувшая змея,

Начертав зигзаг, исчезла в никуда.

Вот столбы, гудят тугие провода.

Мимо ты идёшь, лежит жнивьё

Телом прошлого, прижавшего житьё.

Труп мечты – как это страшно! Не забыть.

Жизнь восславя, паутинки вьётся нить.

Золотится паутинка по жнивью.

Ты идёшь и слышишь музыку свою.