Врачом я мечтала стать с детства.

Может быть, с тех вечеров, когда обходила с мамой её больных. Или с той ночи, когда сестра привезла из Москвы мою мечту — большую куклу с закрывающимися глазами. Я лежала, крепко прижимая её к себе, и слушала, как с кухни доносится громкий шёпот: мама рассказывала, что в город привезли помидоры в вагонах, не помытых после коров — а у тех вскоре нашли какую-то жуткую болезнь, — и как их, медиков, подняли по тревоге, как они сбились с ног, проверяя дом за домом — с милицией, дружинниками, солдатами… Странно: не помню, чтобы мама надолго пропадала — или это было мне привычно? — но вот тот тихий, под тяжёлый шум дождя, разговор осенью восемьдесят четвёртого почему-то врезался в память. И ещё такое загадочное, как со страниц сказок Гримм, имя: «Сибирская язва».

От эпидемиологии меня, конечно, открестили: Камю дали почитать, «Чуму». Изверги, скажете, ребёнку такое подсовывать? Может, и так. Но разве пичкать подростков Достоевским — не изверги? К тому же Фёдор Михайлович и врачебный цинизм — антонимы, а Альбер Люсьенович пригодился — мужа помог понять. Он у меня с Донбасса; как-то, занимаясь закатками, я сравнила их войну с чумой, которую остаётся только перетерпеть — он даже расчувствовался.

Так что служба моя не опасна — я доктор широкого профиля: гастриты, гаймориты, бронхиты — все старые знакомые, а если что экзотическое… Попалась как-то атипичная ангина — температура, лимфоузлы увеличены, налёта нет, билась с ней, билась — ничего не берёт. Антибиотики — как мёртвому электрофорез. Спасибо тёте Любе, санитарке нашей — она медсестрой всю жизнь проработала, Брежнева ещё застала, а как на пенсию выгнали, выпросила себе полставки уборщицей — вот тёть Люба и подсказала: «Ларис, ты чего?! У него же дифтерия!» И правда… А откуда мне было знать? Забытая была болезнь, я её только на картинках видела! А ведь так и чуму пропущу…

С тех пор стала серьёзнее относиться ко всем жертвам советской медицины — даже симптомы оспы на всякий случай выучила.

Поэтому в этот раз я всё сделала правильно. Надо бы сказать отдельное спасибо министерству, оно заботится о нашей квалификации, памятки шлёт пачками про мытьё рук и ношение масок — со всякими благоглупостями, короче; но главное всё же — внимательность к людям.

Это случилось в обычный четверг. Коридор поликлиники в тот день — как, впрочем, в любой другой — был забит: стайки проходящих медосмотр рабочих и бюджетников, очередь бесплатников к соседу на УЗИ, бабушки, пришедшие посудачить и пожалобиться на болячки. Я только что отпустила деда без руки — ему нужна была справка для перепрохождения комиссии на инвалидность, — взглянула на часы (было 12:07), потом в окно, подумала: «Какой чудесный день!» — как за дверью послышалась ругань:

— Куда прёшь?! В очередь!

— Я только спросить!

В кабинет ввалился, вырываясь из цепких женских рук, «только спросить» высокий парень лет двадцати пяти. К лицу он прижимал сложенный вчетверо шарф, поэтому я сразу заметила инъецированность склер: белки глаз были будто покрыты плотной паутиной красных жилок. Наверное, из-за этого, заподозрив мышиную лихорадку, я его не выгнала, когда он выдал несколько фраз, прерываемых сухим кашлем:

— Простите, доктор, я не местный и без полиса… В регистратуре меня посла… отправили домой, но так кости и мышцы ломит, и… вообще очень неважно себя чувствую… Подскажите, куда мне обратиться?

— Ну… хорошо, садитесь, — я указала на стул и протянула термометр. — Давайте пока температуру измерим. На что жалуетесь?

Записала — под непрекращающийся кашель — данные пациента, анамнез: когда почувствовал недомогание, симптомы (миалгия, головная боль, подкожные гематомы), спросила, всё ещё надеясь на старую добрую геморрагическую с почечным синдромом:

— В деревне давно были? Может, семечки ели, погреб подметали?

— Я в городе живу, работаю на химзаводе. У нас там ничего не выживает, — ответил он. И добавил: — Правда, недавно в отпуск ездил.

— Куда?

— В Тай.

И тут меня осенило. Да так, что пот прошиб. Залезла в медицинскую энциклопедию, проверила свои подозрения…

— Верочка, — обратилась к своей медсестре. — Выгляни в коридор: там много народа? — И к больному: — Вы долго сидели в очереди?

— Минут пятнадцать, пока тот дед у вас был.

— Человек двадцать, — сказала Вера.

— У нас есть какой-нибудь хлоргексидин под рукой? — спросила я, заранее зная ответ, и стала писать завполиклиникой по локальной сети: «Такой-то, такого-то года рождения, заболел тогда-то, клиническая картина такая-то, эпиданамнез, предположительный диагноз, оценочное число контактных…»

Пока набирала сообщение, сосредоточилась — и приступ паники отступил: выпрыгнуть в окно расхотелось.

Все службы сработали достаточно оперативно. Правда, в универсальной укладке на случай ООИ оказались просрочены средства экстренной профилактики, а инфекциониста пришлось поискать — после оптимизации остался один-единственный на весь город. Когда он добрался до нас, мы с Верой невольно улыбнулись: из комбинезона третьего класса соорудили импровизированный «противочумный костюм» класса «2+» — добавили очки для плавания и строительный респиратор. Но когда он кивнул, соглашаясь с моим диагнозом, стало не до улыбок: нас вместе со всеми, кто находился на этаже и не догадался улизнуть, закрыли на обсервацию; главврач выставил посты на выходе из поликлиники — записывали каждого, кто покидал здание; проходившие медосмотр мужики, сообразив, что происходит что-то не то, стали вырываться. Пришлось вызвать полицию, но она предпочла держаться на расстоянии. Если бы не отчаянные камикадзе из МЧС, сумевшие навести порядок голыми руками и матом, так бы все и разбежались.

Я попрощалась с любимой кофтой из чистого кашемира — всю нашу верхнюю одежду замочили в хлорке, взамен выдали халаты и заперли по наспех переоборудованным кабинетам. Первый шок сменился суетой. Позвонил сонолог («Какого чёрта? Я из-за тебя кучу денег теряю! Нельзя было по-тихому всё сделать?!»), потом — из страховой наехали («Почему вы приняли пациента без полиса?»), и следом до меня снизошёл завгорздрава:

— Меня только что мэр вызывал на ковёр. Ты абсолютно уверена в диагнозе?

«Абсолютно?! Мне бы безумно хотелось ошибаться», — подумала я, но отвечать на глупый вопрос, к счастью, не пришлось — зав продолжил:

— Он спрашивал, какая у тебя квалификация, соответствуешь ли должности… Ты же понимаешь: выборы на носу, а ты тут такую панику развела!

— Но, Василий Андреевич, я следовала протоко…

— Помолчи! У нас тут город собираются на карантин закрывать! Даже если тревога ложная — пока анализы доедут до округа, пока пятое-десятое — ты хоть понимаешь, в какую копеечку это встанет?

— Но ведь есть экспресс-тесты…

— Я тебя умоляю! В общем, так: если придут отрицательные результаты, напишешь по собственному желанию вчерашним числом. И молись, чтоб чего похуже не вышло!

Что такое «похуже», я поняла скоро. Через пару часов дозвонился муж:

— Тебя тут искали. Представился дознавателем.

— «Искали»?! Они что, не знают, где я? Что ему нужно?

— Расспрашивал о твоём прошлом: не замечал ли я чего такого, нет ли подозрительных знакомых. Увлечениями интересовался.

— Что ты ответил?

— Ничего, предложил зайти, посмотреть твои макраме. А он взял и убежал. Что у вас там творится? Чума?

— Нет, ничего страшного… Ты вот что… не ходи никуда. И детей на улицу не пускай.

Это действительно была чума. Но её бациллами оказались не микробы, а люди, в чьих подозрениях и в переходящем в ненависть страхе я увязла, как муха в патоке, пока за дверьми изолятора медленно угасало всё, во что я верила: человечность, разум, правда. Да, в общем-то, пусть — всё это становилось далёким и незначительным. Важными оставались только здоровье сына с дочерью и опустошающее бессилие от невозможности их защитить. Когда сил рыдать не осталось, мир сузился до размеров этой комнаты с кушеткой, рентгеновским аппаратом и белым потолком с ползущей по нему, отсчитывая безликие дни, тенью. Каша по утрам становилась всё жиже, а снег на улице — грязнее.

Когда он сошёл, всё кончилось. В итоге выяснилось: переболели многие, но умерло меньше, чем было заготовлено гробов. Грамотой от имени администрации меня всё же наградили, а спустя неделю вызвал главный: «Ты, конечно, умница, но из-за недополученных доходов мы вынуждены оптимизировать штат», — и, чтобы оправдать себя, начал подталкивать меня к самообвинению: столько-то перитонитов из-за запоздалого обнаружения аппендицитов, столько-то инфарктов. Даже к постродовым осложнениям я оказалась причастна.

Да, я умница. Всегда старалась соответствовать этому званию. И сейчас тоже: сразу поняла, что жизни не дадут, и ушла по собственному.

В центре занятости дали две вакансии: охранницей в ЧОП и продавщицей в супермаркет. Выбрала последнюю. Ничего, работа как работа — такое же начальство с тараканами в голове. Правда, с этими ревизиями и недостачами семью вижу редко, и муж, наверное, скоро уйдёт к другой. Ну и ладно.

По старой привычке диагностирую покупателей на глаз: у этой — цирроз печени, у того — застарелый туберкулёз… Но это их проблемы. Я больше не Александр Матросов, на рожон не лезу: тише сидишь — больше пенсию высидишь.

В конце концов спасать людей найдутся герои, которым за это платят, а жизнь — она ведь как скоротечная лихорадка, и нужно успеть насладиться простыми радостями. Вот сейчас, например, за окном прекрасный денёк, солнце ярко светит, птички поют, на часах 12:07 — значит, смена скоро кончится…

«Дежавю какое-то, — передёргивает меня. — Надо же так всю жизнь было представить наперёд, как будто с мужчиной только что познакомилась».

— Куда прёшь, зараза?! — слышится ругань из-за двери.

В кабинет вваливается молодой человек лет двадцати пяти на вид. Начинает с порога:

— Простите, доктор, я не местный и без полиса… В регистратуре меня посла… отправили домой, но так кости и мышцы ломит, и… — Он надсадно кашляет.

— Вам всё правильно сказали, — пользуясь паузой, перебиваю я. — У вас обычная ОРВИ, сейчас многие болеют, ничего страшного.

— Но у меня температура тридцать девять, я не доеду восемьдесят километров до дома.

— Но до нас же дошли как-то? Обратитесь по месту жительства, — строгим тоном говорю ему. — Я вас принять не могу, меня накажут. Вы работаете?

— Да, на заводе.

— Вот видите, даже больничный вам не открою. — Но жалость пересиливает. Я кладу на край стола анальгин с нурофеном: — Выпейте, это снизит жар, и спокойно доберётесь. Остальное — как обычно: постельный режим, обильное питьё…

— Спасибо, доктор…

— Не за что. Выздоравливайте. И сходите к своему врачу!

— Гастарбайтер, что ли? — предположила Вера, когда дверь за мужчиной закрылась. — Как можно без полиса жить? Ещё ходит, кашляет на всех.

— Ну почему сразу гастер? Деревенский, скорей всего, — рассудила я, чувствуя удовлетворение от того, что всё сделала как положено. — Ты вот что, сходи к старшей медсестре, пусть выделит грамм сто формалина.

Верочка вернулась через пять минут:

— Вот, спиртовые салфетки в фойе купила. У нас на этаже пусто, а там ужас какое столпотворение!

— Что случилось?

— Да какой-то кандидат подарки раздаёт. Вы, кстати, пойдёте на выборы?

— Не знаю, как погода будет. А кого выбираем?

Погода выдалась слякотная, и выборы, несмотря на малое количество избирателей, дошедших до участков, прошли успешно: выездные комиссии с переносными ящиками и в костюмах первого класса сумели обеспечить хорошую явку.

Примечания:

ООИ — особо опасная инфекция.
Сонолог — специалист по УЗИ.
Миалгия — мышечная боль.