Я верю в судьбу, и верю, что всё происходит не просто так. Эмми Уайнхаус

Мы пили виски и слушали Эмми Уайнхаус. Настроение было дурное. Ничего не хотелось. Только слушать Эмми Уайнхаус и пить виски.

Мы развалились в креслах на балконе и наблюдали за тем, как небо над Бельведерским дворцом затягивает чёрными грозовыми тучами.

Было ужасно душно. Лёд быстро таял, и виски становилось тёплым. Я попросил Марлену принести ещё льда. Она отделилась от своего кресла и вместе с ведром для льда исчезла в полумраке комнаты. Через некоторое время она появилась со свежим льдом и снова слилась со своим креслом.

Мы были совершенно голые. Ни о чём не хотелось говорить. Мы молчали.

Когда небо затянуло тучами и стало темно, как ночью, раздались первые раскаты грома. Вслед за ними темноту над сводчатыми крышами Бельведерского дворца разрезала ослепительная молния.

Под душераздирающие вопли Эмми Уайнхаус упали первые капли дождя. Незаметно духота сменилась приятной свежестью и прохладой. Дождь усиливался. Захотелось пройтись.

Мы оделись и, захватив с собой недопитое виски, спустились вниз.

— Подогнать машину к подъезду? — услужливо поинтересовался портье.

— Не надо,— немногозначно ответил я.

— Вызвать такси? — не отставал тот.

— Сами вызовем, если нам нужно будет, — отрезала Марлена.

Мы вышли из отеля и, шлёпая по лужам, направились в сторону Вислы. Дождь ни на секунду не прекращался. Улицы опустели. Нигде вокруг не было видно прохожих. Лишь бесконечные вереницы автомобилей с включенными фарами оживляли безжизненный пейзаж затихшего города.

Мы были одеты легко: сандалии, шорты, майки. Одежда быстро промокла и липла к телу, но это не раздражало. Напротив, это радовало и возбуждало. Дождь хлестал в лицо приятным освежающим летним душем.

Марлена сняла сандалии и пошла босиком. Настроение улучшалось.

Взявшись за руки, мы шли по пустынному городу, пили виски прямо из бутылки и болтали о том о сём.

Набережная тоже была пуста. Зажатая в тиски берегов мутная серая Висла бурлила под дождём, беспокойно ёжилась, пенилась и клокотала. Её быстрые воды гипнотически притягивали к себе. Это была чарующая картина.

Постояв немного возле Швентокшижского моста, полюбовавшись Вислой, мы направились дальше по набережной в направлении Мариенштадта.

Виски закончилось, и мы решили зайти в какую-нибудь кафешку, чтобы пополнить запасы спиртного. Марлена заказала нам устриц, и мы устроились за столиком возле окна. Принесли тёплые пледы и горячий чай. Перекусив, немного обсохнув и согревшись, мы пошли дальше.

Дождь перестал. Похолодало, и Марлена замёрзла. Возле Королевского сада я вызвал такси, и мы поехали назад, в отель. Вечерело.

Вернувшись, мы приняли горячую ванную, поужинали и снова с виски устроились в креслах на балконе. Марлена включила Эмми Уайнхаус. Летний вечер наполнился заунывными душераздирающими звуками.

Ни о чём не хотелось говорить. Всматриваясь в темноту, озарённую иллюминацией вечернего города, любуясь еле различимыми в темноте очертаниями Бельведерского дворца, мы молчали и пили виски.

Марлена уснула прямо в кресле. Я аккуратно перенёс её на кровать и заполз к ней под тёплое одеяло.

— Ещё один день без скандалов и ссор, ещё один день без истерик и выяснений отношений, ещё один день без нервных срывов и попыток самоубийства,— со вздохом облегчения подумал я и закрыл глаза в надежде, что этой ночью мне не будут сниться кошмары, в надежде, что, может быть, этой ночью мне всё-таки удастся выспаться и отдохнуть.

Сборник «Моя вторая Одиссея»
Цикл «Эта безумно безумная жизнь», Варшава
31 июля 2019