Жил у нас в селе Коля-дурачок. Коля родился в рубашке. Его появление на свет совпало с годиной Красного Произвола на Тамбовщине. Во всю шла коллективизация. Уже начались головокружения от успехов, а кое-где даже обмороки. В Бондарях стоял голод. Осерчавшие на власть вольные бондарские девки на скудных посиделках распевали частушки про новые порядки. С особым рвением пелась такая:
Под телегу спать не лягу
И колхознику не дам,
У колхозного совета
И п...да по трудодням!
Наверное, потому что бондарцам на трудодни ничего не причиталось.
Лампочка Ильича еще не горела, а керосин в цене стоял выше овса, поэтому в долгих осенних потемках невзначай делали детей. В гинекологическом отделении бондарской больницы только разводили руками: "Экая прорва изо всех щелей лезет!"
Санитарка тетя Маша, выгребая из палаты мерзкие человеческие остатки и всяческие лоскуты жесткой березовой метлой, наткнулась на красный шевелящийся комок, который в страшном предсмертном позевывании уже беззвучно открывал и закрывал беззубый, по-старчески сморщенный рот. Медицинские работники, видно, не доглядели, и какая-то ловкая девка, быстро опроставшись, выскользнула за двери, оставив в розовой пелене свой грех.
Даже в нормальное время лишние рты в Бондарях особо не жаловали, а теперь и подавно. К тому же — выблядок. Все равно его или подушкой задушили бы, или приспали. А так — вольному воля!
Добрая тетя Маша Бога боялась, а свою совесть — еще пуще, поэтому, наскоро обложив младенца ватой, кое-как запеленала в холщеную тряпицу, попавшуюся под руку, и унесла находку домой. Дома она сунула мальца в теплую "горнушку" русской печи, где обычно сушились валенки или другая обувь. Горнушка - это квадратное углубление сбоку зева печи для разных хозяйственных предметов. Таким образом малец и прижился на этом свете.
У тети Маши была коза, и добрая женщина, перед тем как подоить ее, подсовывала под мохнатое брюхо животного мальца, и тот сноровисто хватал длинную, как морковь, сиську и, сладко чмокая, высасывал почти все ее содержимое. Наевшись, он отваливался от этого рога изобилия, и тут же мгновенно засыпал. Поэтому у тетки Маши особых проблем с новым жильцом не было — расти! И парень рос, и вырос.
Коля был тихий улыбчивый и счастливый, как будто только что нашел денежку. Правда, разговаривать он не разговаривал, только понятливо кивал головой, кивал и улыбался.
Тетя Маша обихаживала и обстирывала его, как могла. Коля в школу не ходил и работал по дому, управляясь с нехитрыми крестьянскими делами. Управившись, спокойно посиживал на дощатой завалинке, кивая головой и улыбаясь каждому встречному. Из-за умственной отсталости в колхоз его не записывали, а тетя Маша, жалея парня, и не настаивала.
Так и жили они с огорода да с небольшой санитарской зарплаты. Все было бы хорошо, только спрямляя дорогу на Тамбов, перед тёти Машиным домом насыпали "грейдер", и дощатые "полуторки" со "Студобейкерами", крутя колесами, пылили мимо. Ошалелый Коля только крутил головой туда-сюда, туда-сюда. Шоферы, частенько беря Колю в рейс, постепенно приучили его к вину и другим нехорошим делам. Теперь он уже не сиживал, как прежде под окнами, а ошивался возле районной чайной в ожидании веселой шоферни.
Многие помнят, что обычаи на дорогах в то время были много проще, ГАИ в районе не было, а милиция к шоферам не цеплялась, пользуясь их услугами — кому топку подвезти, кому на новостройку лесу. Потому, обедая в чайной, удалая перед дальней дорогой, не стесняясь, пропускала через себя стаканчик-другой, оставляя щепотку и Коле. Как известно, курочка по зернышку клюет, и сыта бывает.
Коля имел совесть, и просто так руку не тянул — свое он отрабатывал. Соберется, бывало, шоферня в чайной, шуча и подтрунивая над буфетчицей, а Коля тут как тут. Улыбается и кивает головой.
Ему кричат: "Коля, покажи Ленина!" Коля, смущенно зардевшись, медленно расстегивал ширинку, доставал свой возмужавший отросток, раскапюшенивал его и показывал по кругу, — нате вам, вот он — Ленин! Все честь по чести, а Коле махонький стаканчик водки. Коля степенно втягивал в себя содержимое, ставил стакан на стол и снова весело поглядывал на своих благодетелей, а те разойдутся, бывало, и сквозь хохот кричат: "Коля, покажи Карла Маркса!" Коля опять развязывает на штанах тесемку, расстегивает ширинку, спускает холстину и показывает Карла Маркса во всей бородатой красе. Мужики за животы хватаются, а Коле еще стаканчик. Веселая жизнь!
До Сталина, правда, дело не доходило. Стояло послевоенное лихолетье, и за такую подначку над живым вождем мирового пролетариата можно было бы поплатиться и головой, а в лучшем случае загреметь на урановые рудники в соплях и железе...
Как-то к нам в Бондари нагрянуло высокое начальство из Тамбова, то ли по подведению итогов очередной успешной битвы за урожай, то ли совсем наоборот. Мало ли каких уполномоченных было в то время!
После работы "на износ" гостей привели обедать в районную чайную. Тогда еще не догадывались ставить отдельные банкетные залы для приема пищи начальства, чтобы убогий вид общего помещения не портил их слабые желудки.
Ну, пришли гости в чайную, оглядели помещение снаружи и внутри. Долго и одобрительно чмокали губами, рассматривая Советский Герб сделанный местным умельцем Санькой-Художником, пьяницей, но талантливым человеком. Герб был сделан из настоящих пшеничных колосьев перевитых красным кумачом, охвативших в свои крепкие объятья голубой школьный глобус. Этот рукотворный Герб стоял на специальной подставке над головой веселой, вечно поддатой буфетчицы Сони.
За гоготом и шумом, сидя спиной к дверям, очередная партия шоферов и не заметила высокое начальство, увлекшись Колиным представлением. А в это время Коля, как раз, показывал Карла Маркса лохматого и мужественного. Партийные гости, услышав имя своего пророка и застрельщика борьбы классов, антагониста, оглянувшись, увидали сгрудившихся мужиков, и тоже заинтересовались, — что там еще за Карл Маркс? Может картина, или бюст какой?
Руководящая партийная дама из комиссии с поджатыми строго губами, даже очки надела, чтобы получше разглядеть очередной экспонат коммунистического воспитания. Увидев Карла Маркса, она затопала ногами, истерически завизжала что-то нечленораздельное. Торжественный обед был сорван.
Начальник бондарской милиции, прибывший совсем недавно из очередных тысячников для укрепления порядка и дисциплины, ласково так поманил Колю за собой, и Коля, смущенно улыбаясь, завязывая на ходу шнурки на обвислых портках, пошел за ним.
После этого Колю долго не видели. Но потом он появился снова, но уже тихий и опечаленный. Коля как-то нехорошо стал подкашливать в кулак, сплевывая кровью и боязливо оглядываясь по сторонам. Показывать Карла Маркса и Ленина в своей лысой наготе Коля больше не хотел. Вскоре он тихо умер, так и не раскрыв о чем же с ним беседовал большой начальник.
Над Колиной могилой плакала только одна старая тетя Маша, припав к сухим кулачкам подбородком.
Вот и все, что осталось в моей памяти от Коли.