К 120-летию Андрея Платонова. О повести «Котлован»
Когда пафос становится нормой, устаёт даже музыка.
Андрей Платонов распознал в безумном процессе революционных свершений фатально заложенное движение в обратном направлении и в повести «Котлован» обосновал его. Гении — не услышанные пророки своего времени. Платонов остался неуслышанным, осмеянным, униженным, отвергнутым. Его предостережения потонули в бравурном грохоте созидания всего, что только можно было созидать: нового человека, быта, искусства, музыки, науки, архитектуры, облика городов и сёл, человеческих отношений.
В молодости в хорошем человеке всеобщий подъём стимулирует готовность служить идее добра и спасения. По убеждению Андрея Платонова, перед ним и его современниками стояла сверхзадача преобразования вселенной, скорейшего освобождения человека от власти природных сил при помощи техники.* Поэтому двадцатилетний воронежский журналист получает и образование инженера. Его жизненный путь — путь не только честного человека, даже не только талантливого писателя, а неутомимого, целеустремлённого строителя. Именно здесь центр тяжести «Котлована».
Желая исключить повторение засухи в Поволжье, летом 1921 года Платонов по собственной инициативе, без какой либо официальной поддержки обходит деревни Воронежской губернии, объясняя, как орошать землю и строить водоподъемные машины. Он создаёт в Воронеже Земчека — чрезвычайный орган для организации обороны наступающей засухе и «для доведения темпа работ до высшего напряжения» — уже здесь слышна речевая специфика «Котлована».
После выступления 15 февраля 1926 года в Москве с докладом о мелиорации, Платонов как представитель от специалистов был избран в ЦК союза «Всеработземлес». В июне он с семьей переезжает в Москву, в октябре принят на должность инженера-гидротехника. Начинаются многолетние бездомные мытарства, с выселениями через суды, с мыканием по временным углам. Из отчаянных глубин неприкаянности Платонов наблюдает строительный бум в городе. Возводятся десятки клубов и дворцов культуры, фабрик и заводов, общественных зданий. Перспективы обновления генплана Москвы дискутируются в проектах международного конкурса. Закладывается метро. Произносятся речи о принципах социалистического расселения, о новых типах жилища, о будущем советского народа.
Подъём строительства в конце 1920-х и начале 1930-х годов совпадает со временем написания «Котлована» (1929—1930 годы). На фоне общего энтузиазма Платонов формулирует убийственный вывод: любое созидание в сложившихся условиях парадоксально и неизбежно ведёт к самоуничтожению созидаемого. Проводником этой мысли является в повести инженер — «производитель работ общепролетарского дома».
Прушевский остыл от ночи и спустился в начатую яму котлована, где было затишье. …Сбоку возвышалось сечение грунта, и видно было, как на урезе глины, не происходя из нее, лежала почва. Изо всякой ли базы образуется надстройка?
Если сосредоточиться только на описании в повести строительной деятельности, останется лишь «нулевой цикл» — котлован для закладки фундамента колоссального здания для решения всех на свете проблем всех на свете бедняков. Не котлован, но здание — генеральная цель участников событий, имеющих вполне отчётливое представление о технологическом процессе.
И здесь решено было начать завтра рыть землю на час раньше, дабы приблизить срок бутовой кладки и остального зодчества.
Строительство возглавляет автор проекта, профессиональный инженер, обладающий интеллектом и творческой амбицией. Он ревниво сравнивает свой проект с тем зданием, ещё более колоссальным, более всеобщим, появление которого предчувствует.
Через десять или двадцать лет другой инженер построит в середине мира башню, куда войдут на вечное, счастливое поселение трудящиеся всей земли.
Строительство ведётся под контролем администрации.
Близ начатого котлована Пашкин постоял лицом к земле, как ко всякому производству.
От начала и до конца речь идёт исключительно о созидании. Работа землекопов не осмеивается Платоновым, она описывается с грустной серьёзностью. Рытью земли придаётся значение священнодействия, акта спасения от сомнений, от бессмысленного и бездомного бытия. Котлован олицетворяет беспредельную, — и в этой беспредельности неосуществимую, — мечту о прекрасном. Поэтому крайне неверно его сравнение с могилой пролетарского дела. Созидательная цель никогда не может быть осознанно связана со смертью. Но чем сильнее каждый желает увидеть здание воплощённым, тем больше он прилагает сил к углублению котлована, к уходу в прямо противоположную сторону от цели.
Ключевой поворот, окончательно обращающий действие в противодействие, происходит, когда является мысль об увеличении здания, в связи с чем потребуется фундамент гораздо больших размеров. И тогда котлован из ямы, с которой он сравнивался вначале, превращается в пропасть.
— Нет, — ответил главный… разройте маточный котлован вчетверо больше.
Пашкин же… обдумал увеличить котлован не вчетверо, а в шесть раз, дабы угодить наверняка и забежать вперед главной линии…
Теперь надо еще шире и глубже рыть котлован. Пускай в наш дом влезет всякий человек из барака и глиняной избы.
…Работали с таким усердием жизни, будто хотели спастись навеки в пропасти котлована.
Вся деятельность сводится к ошеломительному и единственно возможному итогу.
Вот выроем котлован, и ладно…
Кошмар и безысходность усугубляются обязательной поступательностью всего, происходящего на котловане. Платонов рисует в повести техническую схему той беспримерной и непременной бессмыслицы, которая способна погубить любое позитивное начинание.
Пророка не услышали, но пророчество осуществилось в точности. Апофеозом великого созидания стала идея возведения Дворца Советов в Москве. Проект выполнялся Борисом Иофаном в то же самое время, когда шла работа над «Котлованом». Повторяется схема мышления руководства и исполнителей. Дворец должен был стать центром новой советской Москвы и самым высоким зданием в мире, символизирующим победу социализма. Высота Дворца вместе с венчающей его стометровой статуей Ленина достигала
…И тот общий дом возвысится над всем…
…Какое произведение статической механики в смысле искусства и целесообразности следует поместить в центре мира…
Циклопическая идея Дворца Советов, для которого в 1931 году было освобождено от храма Христа Спасителя лучшее место, приходит к завершению по Платонову. Предназначенный вознестись до немыслимой высоты, грандиозный замысел превращается в яму, которую заполняет вода. От идеи остаётся мокрое место. Так бывает, когда сочинитель редактирует на компьютере готовый текст, не замечая, что включена роковая клавиша Insert, удаляющая его откровения с тем большей скоростью, с чем большим рвением он работает.
-----------------------------------
* Москва Андрея Платонова: № 08 1999 http://mosjour.ru/2017061518/