Санька Потеряев очень любит обниматься. Не трогай за шею, предупреждают его. Радикулит. Да ладно, ё-пе-ре-се-те, отмахивается Санька. Чего вы из меня дурака-то строите! Чего я, не знаю, где радикулит бывает? В пояснице, вот где! И обнимает. До хруста в шейных позвонках. Обнимаемый бледнеет, кривится от боли и обзывает Саньку разными грубыми словами, преимущественно матерными. Санька — в недоумении. Чего ты, говорит обнимаемому (точнее, уже обнятому). Я же от души! Со всей нашей к вашей! Да пошёл ты на … со своею «нашей вашей», слышит в ответ всё то же грубое. Чтоб тебя, дурака, так же скрутило!
Работает Санька на мукомольном складе грузчиком (пардон: сейчас грузчиков нету. Сейчас — технические работники. Правда, работа та же, что и у грузчиков, и зарплата такая же. Зато называются согласно современным веяниям и новому штатному расписанию). Работа тяжёлая и грязная от постоянно висящей в воздухе мучной пыли. Зато есть возможность для воровства. Это Саньку устраивает, тем более что за восемнадцать тысяч положенной ему, как грузчицкому техническому сотруднику, зарплаты ворочать пятидесятикиограмовые мешки без всякого денежного приварка грустно, смешно и совершенно оскорбительно.
Резче скажу: это просто-таки недопустимо для порядочного человека! А в санькиной бригаде все остальные тоже такие же грустные, смешные и совершенно порядочные. Поэтому воровать подведомственную им муку начинают с самого утра, как только вскроют пломбы на поступивших на склад вагонах. Кладовщица Нюся, конечно, тут же начинает орать, что, дескать, охамели совсем, уже с утра воруете — но орёт все больше так просто. Для проформы и поддержания авторитета. Потому что прекрасно понимает, что ничего изменить не может. Что здесь всегда так было. Было, есть и будет. И нечего тут, понимаешь, про ваши новые веяния и эпохи радостно-печальных перемен!
Не могу сказать, что вышестоящее начальство не пытается эту пагубную воровскую страсть исправить. В прошлом году один, считающий себя очень умным хлыщ (сейчас они называются «эффектными меньжирами») так прямо и заявил: господа технические работники, хватить на!.. Начинаем беспощадно бороться! (господами он Саньку и его бригадских обозвал. В духе последних веяний эпохи передовых перемен). Будем бороться или кто-то рискнёт не? А? И победно так посмотрел на слушателей. Дескать, чего молчите, вахлаки? Хоть мяукните, дебилы! Будем, радостно согласились дебилы. А как же! Прям щас и начнём! Обязательно! Можете не сомневаться! Но пасаран! Хейя-хейя, до-то-го!
И в подтверждение этих невыносимо благородных обещаний на злобу дня на всякий случай покаянно опустили свои бедовые заворуйские головы. А когда этот эффектный хлыщ, закончив своё убедительное выступление на злобу дня, уходил со склада победной поступью, то как-то так совершенно случайно ему со стеллажа на голову мешок с мукой свалился. Повторяю: совершенно случайно, совершенно! Безо всякого человеческого участия! Бывает, чего же! Все мы, как говорится, люди, все мы человеки, звучащие гордо!
Но эта случайность принесла свой ожидаемый результат: когда этот меньжерский хлыш через месяц из больнички выписался, то он больше не то что не заикался, а даже бледнеть начинал, когда ему о борьбе с со складским воровством говорили. Бледнел так, как будто Санька к нему обниматься лез за его меньжерскую радикулитную шею.
А уворованную муку Санька продаёт соседям. За полцены. Он же, Санька, понимает: соседи — не олигахеры и не «эффектные меньжиры». Простые работяги. Поэтому они пока не освоили это великолепное искусство воровать мильонами. Из-за этого у них с деньгами всегда напряжёнка. Так что надо входить в их сложное пролетарско-финансовое положение. И он, конечно, входит. Да ему много и не надо! На сто пятьдесят, кружку пива и бутер с селёдкой дают — и то ладушки. Чего и вам всем желаем. Берегите свои радикулиты! Не ловите бОшками мешки!
Посткриптум. А обниматься Санька предпочитает, когда находится в выпимшем состоянии. Нет, он может обнять и на трезвую голову, но эмоционально это будет не совсем то. В смысле, не будет той искренности от самого акта обнимания. Исчезнет ощущение остроты момента.
И вообще: с какого это бодуна по трезвянке-то обниматься? Ещё подумают, что он — нетрадиционной ориентации. А Саня очень даже традиционной. Он, между прочим, уже три раза женился — и все три удачно. Больше не хочет. Пока погодит. Пока хватит ему этих незабываемых впечатлений от злобы дня и эпохи перемен в личной жизни.