Я прилетела на Кубу на 19 дней и в первый же вечер поняла, что меня ждет путешествие, полное сюрпризов. Комната в доме на набережной Малекон в Гаване, которую я забронировала через Airbnb, была не то чтобы не готова к приезду — занята другим постояльцем. В этот вечер меня не ждали, и я безуспешно стучала в решетчатую дверь дома битых 20 минут.

Улица была похожа на комнатную дискотеку, комом выкатившуюся на разбитую вдребезги мостовую. Появление чужестранки произвело небольшой переполох, через некоторое время из-за угла выскользнул улыбчивый паренек, отворил дверь и впустил меня в прихожую, жестом указывая на кресло-качалаку.

Так и повелось в дальнейшем: если в твоей кубинской жизни что-то складывается не по плану, всегда можно усесться и, меланхолично покачиваясь, ждать судьбоносного решения, которое примут за тебя. Семейный совет во главе с хозяйкой дома постановил, что оставлять меня на улице нельзя, и после примерно десятого звонка соседям меня чудесным образом пристроили на ночлег в крошечной комнатке без окон.

Из мебели в ней были только огромная деревянная кровать, зеркало и неработающий холодильник с бутылкой рома на верхней полке. Полагаю, это прибежище больше предназначалось для часовых ночных утех, чем для мирных будней начинающего писателя. Но главное правило гостя на Кубе — ты никогда не будешь хозяином положения, даже если для этого есть все необходимое.

Первая же ночная прогулка после заселения привела меня на набережную, одно из самых чувственных мест в городе. На остывающих каменных парапетах сидели в обнимку, тесно переплетаясь телами, влюбленные пары, которых ничуть не смущали взгляды посторонних. По соседству с ними разновеликие компании добродушно попивали алкоголь, привезенный с собой в переносных холодильниках.

У края дороги, то и дело вываливаясь на нее под колеса раритетных автомобилей, бурно выясняла отношения семейная пара, передавая из рук в руки стремительно пустеющую бутылку рома. Молоденькая круглая мулатка с ослепительной улыбкой предлагала мне перейти к более близкому знакомству в квартире неподалеку после вполне мирного разговора о погоде-природе. «Ну хоть сигареткой поделись!» — вкрадчиво попросила она на прощание, когда поняла, что ничего не будет. Ее губы напоминали вишенку на шоколадном пироге. Разве можно было отказать в такой малости?

Ночной Малекон таинственен и по-своему страшен. Глядя на горизонт, невозможно во тьме различить, где небо, а где океан. Ни одного корабля, ни одной лодки, ни одного тонущего или плывущего человека. Сплошная беспросветная чернота, доводящая временами до состояния, граничащего с ужасом и болезненным наслаждением от бесконечности вселенной.

Вспоминая эту тьму, уже позже в Сьенфуэгосе, ворочаясь в температурном бреду, я написала стихотворение «Малекон»:

Оттенки чёрного отчётливо видны:
Впадаем в ночь, как в монохромный сон.
Еще нигде так мало белизны
Мне не встречалось. Если Малекон
Пройти до Прадо и взглянуть во тьму,
Оставив за спиной огни Гаваны,
Ты окунёшься в воду, как в сурьму,
Ты окунёшься в небо, как в нирвану.
Здесь океан луну, как снежный ком,
Спит, поглотив. И смотрит, не мигая
Господь на нас. И, кажется, у края
Вселенной мы стоим — перед прыжком.

Особенно я любила смотреть на Малекон на рассвете, прогуливаясь по набережной от крепости Сан-Сальвадор до отеля «Nacional De Cuba». В ветреный день волны бьются о ее плиты с такой силой, что пенисто перехлестывают через край, обдавая брызгами не только прохожих, но подчас и автомобилистов. Лучше всего в это время подняться на парапет и ходить по его краю, подошвой ощущая силу океана.

Никто на это не обратит внимание, кроме бегунов-жаворонков и рыбаков, которые занимаются ловлей рыбы скорее от нищеты, чем из любви к делу. Рассветное солнце окрашивает океан в сливочно-перламутровые тона и обливает стены растопленным медом, маскируя их уродства. В это время лучше всего сидеть где-то в середине набережной, удобно устроившись на парапете, например, с сигаретой и портвейном во фляжке, как это делала я. И смотреть во все стороны, болтая ногами над бурлящей водой.

Так, просидев в абсолютной нирване минут тридцать, я стала собираться, чтобы продолжить путь, и случайно скользнула взглядом вниз на каменные плиты, хаотично сваленные на берегу. Там стоял потрепанный, суховатый мужичок в неестественной позе. У него были расстегнуты и чуть приспущены штаны, он лихорадочно двигал рукой тем, что вынул из них, вглядываясь в меня с надеждой и обожанием, как на икону.

Поняв, что я его застала на месте преступления, он ничуть не смутился и продолжил свое дело с еще большим воодушевлением. Я прошла по парапету, спрыгнув через пару шагов, а он все так же стоял внизу глядя вверх на меня с открытым ртом: жалкий и одновременно вызывающий омерзение, словно недоразвитый птенец — только что вылупившийся, весь в слизи, но клюв уже раскрыт в поисках пищи.

Этот взгляд на иноземную женщину как Мадонну с иконы или ангела, спустившегося с небес, я встречала на Кубе на каждом шагу. Причем сквозь него откровенно проглядывало тайное или явное желание «опорочить святыню», и хотя не все представители мужского рода, с которыми я сталкивалась, заходили далеко в этом желании, но все же жизнь это серьезно осложняло.

Ночные прогулки были взрывоопасными: то кто-то насильно пытался меня поцеловать, внезапно притянув к себе после рукопожатия, то меня преследовали, признаваясь в любви с первого взгляда, то приходилось выслушивать суровые отповеди о том, что на Кубе женщине нельзя быть такой холодной, как я. В одной из прогулок познакомилась с двумя девочками из Новой Зеландии и Австралии, они обе с придыханием делились со мной тайными историями про приключения с «hot cuban boys».

Доступные соблазны были слишком заманчивы, чтобы им противостоять. Кто может их за это осудить? Только не я.

Куба — остров свободы, об этом известно даже тем, кто понятия не имеет о его местонахождении на карте. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ